Как я вступал в межнациональные отношения
Ну вот, съездил я в Карагай (см. предыдущий пост). Как выяснилось, зря ломал голову над тем, как себя вести с чеченами. Сел я на своё место, поздоровался, извинился за опоздание и сказал первую фразу своего доклада, примерно следующую: "Уважаемые члены общественного совета, по моему глубокому убеждению, решить проблему межнациональных отношений можно единственным образом: путём полного выселения из Карагайского района кавказских диаспор". В этот момент все имеющиеся в наличие кавказцы встали и, полные возмущения, пошли на выход. А представитель президента Кадырова в Пермском крае Саидхусаин Умарович Канаев при этом ещё громко пообещал, что поговорит со мною в другом месте.
Организатор всего действа депутат Елохов пытался объяснять уходящим, что ведь весь совет раньше единогласно проголосовал за приглашение и заслушивание Юшкова, и что ведь именно кавказские лидеры первыми потребовали привезти его сюда на разговор, и что ведь Вольтер был готов умереть за право другого высказаться, сколь бы скверные вещи тот не говорил... Но ни Саидхусаина Умаровича, ни Мусу Джолуевича Вольтер с Елоховым не убедили, да и других членов совета, подозреваю, тоже.
Мне осталось коротко сказать оставшимся присутствующим о том, что пора освобождаться от наследия горловщины (Горлов для непермских - только что уволенный начальник краевого ГУВД) и подюковщины (Подюков - только что уволенный прокурор Карагайского района), что нельзя терпеть то, что кавказцы помыкают местной милицией и угрожают родственникам ментов, что надо создавать, в первую очередь, совет по самозащите и самоорганизации коренных жителей, а не общий с кавказцами, и что вообще всё местное сообщество вместе с властью, бизнесом и правоохранительными органами должно объединиться, напрячь все силы и всеми возможными законными средствами выдавливать из района кавказские диаспоры. Публика слушала мрачно, с очевидным неудовольствием, и обсуждение выступления было потом такое же. Сотрудники ФСБ и Центра по противодействию экстремизму не проронили ни слова. Юный чиновник Миша Каменев из губернаторского отдела национальных отношений заявил, что, описывая карагайскую ситуацию, я сгущаю краски. Товарищ из прокуратуры прицепился к упомянутым мною случаям кавказских изнасилований малолетних девчонок и требовал, чтобы я тут же назвал фамилии потерпевших, а если сходу не назову, то, значит, я всё наврал. Ещё была пара парней-представителей местной молодёжи, которые тоже крайне недружелюбно мне говорили, что, хотя проблемы есть, я в целом всё равно не прав. Уверен, что с кавказцами они гораздо более приветливо общаются. Жертвы стокгольмского синдрома, короче.
Совет остался что-то ещё обсуждать, а меня вежливо поблагодарили и сказали, что машина с шофёром в моём распоряжении. Директор школы, тоже член совета, пошёл меня провожать, ни слова про выступление не сказал, но завёл в какой-то кабинет и поставил передо мной чай и бутерброды с колбасой. Поел я той колбасы и поехал в Пермь.
Организатор всего действа депутат Елохов пытался объяснять уходящим, что ведь весь совет раньше единогласно проголосовал за приглашение и заслушивание Юшкова, и что ведь именно кавказские лидеры первыми потребовали привезти его сюда на разговор, и что ведь Вольтер был готов умереть за право другого высказаться, сколь бы скверные вещи тот не говорил... Но ни Саидхусаина Умаровича, ни Мусу Джолуевича Вольтер с Елоховым не убедили, да и других членов совета, подозреваю, тоже.
Мне осталось коротко сказать оставшимся присутствующим о том, что пора освобождаться от наследия горловщины (Горлов для непермских - только что уволенный начальник краевого ГУВД) и подюковщины (Подюков - только что уволенный прокурор Карагайского района), что нельзя терпеть то, что кавказцы помыкают местной милицией и угрожают родственникам ментов, что надо создавать, в первую очередь, совет по самозащите и самоорганизации коренных жителей, а не общий с кавказцами, и что вообще всё местное сообщество вместе с властью, бизнесом и правоохранительными органами должно объединиться, напрячь все силы и всеми возможными законными средствами выдавливать из района кавказские диаспоры. Публика слушала мрачно, с очевидным неудовольствием, и обсуждение выступления было потом такое же. Сотрудники ФСБ и Центра по противодействию экстремизму не проронили ни слова. Юный чиновник Миша Каменев из губернаторского отдела национальных отношений заявил, что, описывая карагайскую ситуацию, я сгущаю краски. Товарищ из прокуратуры прицепился к упомянутым мною случаям кавказских изнасилований малолетних девчонок и требовал, чтобы я тут же назвал фамилии потерпевших, а если сходу не назову, то, значит, я всё наврал. Ещё была пара парней-представителей местной молодёжи, которые тоже крайне недружелюбно мне говорили, что, хотя проблемы есть, я в целом всё равно не прав. Уверен, что с кавказцами они гораздо более приветливо общаются. Жертвы стокгольмского синдрома, короче.
Совет остался что-то ещё обсуждать, а меня вежливо поблагодарили и сказали, что машина с шофёром в моём распоряжении. Директор школы, тоже член совета, пошёл меня провожать, ни слова про выступление не сказал, но завёл в какой-то кабинет и поставил передо мной чай и бутерброды с колбасой. Поел я той колбасы и поехал в Пермь.