Роман Шебалин. Моя Голубая Стрела.
Роберто нежно погладил замечательную игрушку, и ему показалось, что она дрожит у него под рукой, но потом он подумал: "Какой я глупый! Это дрожит моя рука". - "La freccia azzurra"
Это похоже на удивительное путешествие. Но мир вокруг замер. Всё говорит о том, что это не путешествие в пространстве, но во времени. Пусть для меня оно станет путешествием в весну. Моя больница - мой поезд, моя милая Голубая Стрела, а палата - вагон. Мотив за окном пока всё тот же, но... кто знает, что будет завтра?
Вдруг снег растает? Вдруг там, за тусклыми крышами корпусов, вспыхнет настоящее небо, то, которое я привык видеть на картинах старых мастеров, ясное ласковое небо, словно бы приглашающее к полёту в нём ангелов, простых, обыкновенных, тихих...
Тут всё, как в заправском поезде: койки, коридор, чай. Особенно чай. Это - особый чай, фетиш. Такой случается только в старых поездах и больницах. Кто-то сказал: туда "для цвета" насыпают соду, он темнеет. Насчёт цвета не знаю, но вот по вкусу - все эти чаи - будто из одного бездонного котла слиты. Я помню такой чай ещё в древних советских подстаканниках, в Кремлях вокруг стакана; ночью, в полутьме купе, когда оставленная там ложечка надсадно журчит, и хочется уже что-то с ней сделать, но то ли дрёма, то ли лень - уже не понять. До сна остаются смутные минуты. Я почти через силу вспоминаю, что Сталин тоже любил подстаканники, что вся наша номенклатура и вся наша интеллигенция ставила стаканы под чай именно так. Потому что были и просто стаканы, под водку или под портвейн, однако если стакан погружался в подстаканник, то это уже был особый стакан, стакан практически государственного значения, чайный.
Но вот - мы проваливаемся в перестук колёс, в мерное раскачивание и в душные запахи вагонного полумрака...
Запахи. Так пахнут пыль и тела. Тела и какая-то особая сумрачная влага. Нечто вязкое и душное одновременно. Это то, куда мы погружаемся перво-наперво и сразу. Это то, что принимается по факту или - нечего делать тут вам, это атмосфера, космос, контент. День за днём, ночь за ночью, год за годом все эти запахи, точно в огромном медленном миксере, перемешивались, взбивались, расслаивались и смешивались вновь... Вот и мой запах пришёл сюда, чтобы стать частью чего-то неизъяснимо вечного, слитого в единую жизнь, в единый сон.
Койки. Койки всюду. Отчасти серое и чуть рваное бельё, это нормально; это - подушки, из которых постоянно пробиваются на воздух пыль, пух и перья (они же потом как-то попадают внутрь, иначе эти подушки опустели бы раз и навсегда, когда-то ещё очень давно). Это - матрасы. полосатые, важные, совершенно полосатые матрасы. Какому чудаку однажды пришло в голову, что матрас должен быть обязательно полосатым? Ведь это был не криейтор, не дизайнер, это был просто кто-то, кто вряд ли придумал такое, просто сделал! Карие, синие, красные, зелёные, серые полосы - на бело-жёлтом. Что это кому-то значило? Нет, вряд ли он хотел нам нечто этим сказать, вряд ли. Шутка, ошибка, ерунда или то, что остаётся в веках за божественным маркером "так получилось"...
Поезда и больницы, там - покои и царства "так получилось", будто бы всё, что происходит здесь, происходит не потому что, не в виду каких-то непреодолимых причин, но по велению некой внутренней силы, некого "рока особого назначения". Будто бы законы жизни и обстоятельств, что правят здесь, произошли сами по себе, будто рекурсивны они настолько изначально, что нет ни им, ни чему бы то ни было ничего "изначального"...
Будто они, как и всё, чем и что мы есть, обусловлены лишь этим великим путешествием без начала и конца, куда можно войти, откуда даже порой можно выйти, но проследить и осознать его путь - невозможно!
Местная же вода - вода специфических содержаний и свойств, поскольку ходит в неё отмываться вся разом Таблица Менделеева. И больше ничего о местной воде сказать нельзя, потому как - страшно: любая попытка углубления в содержание чревата обнаружением чёрт знает чего и даже того, о чём вообще лучше никогда не думать, во избежание полного исчезновения аппетита, а также желания порой умываться и вообще хоть как-то приводить себя в порядок.
Именно эта бестолковая ни в чём в сущности не повинных кучность людей и позволяет осознать то самое страшное, что объединяет людей в своей жуткой нечеловеческой и даже бесчеловечной звериности, это - храп. И кто не успел - тот опоздал!
Благословенны же сумевшие уснуть сразу, без лишних проволочек, как только был клик "к отбою", как только погасло основное освещение и остались лишь сигнальные огни. Это - до утра - счастливые люди, им позволено храпеть. Всем же прочим, кто замешкался - над стаканом ночного чая ли или над игрушкой в ноутбуке, над увлекательными ли литературными бреднями какого-то очередного псевдо-пидораса или... в задумчивости высчитывая количество скобок в смайлике, потому что как-то надо уже завершить традиционную смску на сон грядущий... И здесь можно уже вообще не торопиться: вы безнадёжно опоздали. и в объятия Морфея вы отправитесь цыганочкой "с выходом", познакомьтесь же с оркестрантами!
Среди них есть особый - бас. Он не храпит и даже не рычит. Он сотрясает тектонически. Он медленно как бы стягивает вкруг себя пространство (кажется, уже не только звуковое, но и все одеяла, подушки, столики, стулья, одежду на них и даже пот и потолок со стенами), а стянув, так же медленно отпускает. Звук при этом получается какой-то даже не звучащий, но присутствующий, существующий... И избавится от этого даже не звука так же невозможно, как невозможно силою мысли расщепить воздух или воду на отдельные молекулы.
Другой - режет парус. Парус сильно натянут и поэтому режется весело и легко. Нож, который используются для сего процесса, скорее, может напоминать нам пилу, но только какой-то излишне издевательской продолговатой формы. Нож-пила лихо вспарывают поверхность паруса - от и до. И всё происходящее как бы с нажимом сообщает нам: здесь производится упорный труд. И, кстати, производиться он будет ещё долго... весьма долго.
Третий же, шалун, он разговаривает. Он как та самая собака, что юрко и зорко семенит впереди хозяина. Вот - он ещё вертится под ногами, а вот уже - вприпрыжку ускакал по тропинке вдаль; вы делаете пару шагов, а он догоняет вас и словно бы подталкивает. Конечно, сперва такое мельтешение забавляет и даже развлекает, но вдруг вы ловите себя на вздохе облегчения - ваш верный пёсик таки ускакал куда-то столько далеко, что его не... Э, нет, позвольте, вон и он, вылетает сбоку, из-за кустов, обдавая вас фонтаном грязи, щебёнки и ароматов какого-то неподалёкого болотца...
Чёрт знает что! Оказывается, те, кто храпят, не только храпят, но ещё и пукают! Проклиная собственную неспособность засыпать назло раньше других, вы хватаетесь вновь за мобильник, за ноутбук, вы начинаете проникновенно шуршать чипсами, пытаясь этому звуку придать хоть какую-то зловещесть... Но куда там! И в поездах, и в больницах - если уж ночью вам сразу не удалось уснуть, вот вам совет: усните как-нибудь позже или хотя бы сделайте вид, что уснули!
Ещё со школьных времён изучения истории-литературы я помню нелепое слово "попутчик". Почему-то нам настойчиво рядили его исключительно негативными коннотациями, зачем? Слово-то ёмкое, нежное... Вот - путь. А вот они, которые - рядом, по этому пути... Что они, по этому пути? Идут, движутся, собранные вдруг воедино только им одним, этим самым путём. Это - братья. Это больше чем братья. Их родство не обременительно и безобязательно. Их совлекла вместе некая Великая Сила, легаты и клевреты которой каждого, из тех, кто на пути, отследили, вычислили, выбрали и поместили именно сюда, на путь, в больницу-поезд на этом пути, в мою Голубую Стрелу. Как они их нашли? Почему именно их? Что за закон соединил этих людей? И в чём же - смысл такого соединения, которое мы обычно называем "случайным"?
<...>
текст - целиком - здесь: «Моя Голубая Стрела»
апрель 2012