рассказ
Роман Шебалин.
Звуки.
Дед мой был затейником страшным.
Бывало придёшь к нему по-человечески, с бутылкой, а он - в ванную, этикетку сдирает - и на тебе: а сколько там сахара? а какой точно градус? а когда и где розлито? Если не называл точно - ворчал, сердился. Пить, конечно, после пили, но - как-то наскоро, без огонька, торопливо, будто дядьки чужого ради.
Имелся у деда под кроватью и ящик водки. Голые бутылки - и только на крышечках номера. Там - для особых праздников - водка. А вот какая - поди угадай. Дед отпирал сервант, извлекал оттуда тетрадочку, сверялся, а потом как:
- Ну, теперь, шельма, валяй название, а не то - я прикажу ей обратно вертать! - а сам смеётся…
- Да хватит тебе, давай ещё по одной!
- Ты думаешь, я двум стопкам не могу приказа отдать? - и опять смех, хитрый смех такой, будто из-за приоткрытой двери с цепочкой смеются…
Ну, и по одной. И по третьей. Пить водку меня дед научил.
А это всё игры были.
Мог и взашей вытолкать. Но - без обид.
- Эй, чорт старый, - кричал ему как-то в окно с дворика, - иди в жопу со своей водкой и со своим ящиком! У меня свой есть, но тебе его не дам! И вообще, может, ты ссышь туда, в ящик твой, хрен тебя и редьку!.. Я вообще не приду больше! Вот сейчас уйду - и никогда!..
А дед это всё слушал, а потом - окно распахивал и опять слушал. А потом мы вот так молчали. А потом:
- Ну? - вызывающе хрипел дед из окна.
Это означало - чего ж я, дурак, на улице мёрзну? Повздорили, пора и выпить, обсудить, обмозговать.
С хреном, тоже, кстати, была игра та ещё. Как-то раз, будучи ещё школьником, я ляпнул ему то ли про Горбачёва, то ли ещё про кого, мол, хрен редьки не слаще. На что дед крякнул, помрачнел, ушёл на кухне. Повозился, погремел там минут двадцать, вернулся с доской разделочной, на доске - две грязно-белые кучки.
- Нашинковал, - говорит, - лично для тебя, умник. Вот давай теперь - что тут хрен, а что редька? Ты ведь у нас теперь спец по хренам, а я старый стал, память теряю, ничего не помню. А ты молодой, специалист, просвети уж старика, будь добр.
Конечно, я оскоромился по полной. Сперва, морщась, пробовал то и сё, потом - что-то мямлил. Ну и, в общем, не угадал. На что дед чуть ли ни со стулом к маме развернулся - да как заорёт на всю коммуналку:
- Ты кого мне, мать, притащила? Что это за ерепень такая?! Мой внучек хрен бы - враз угадал, а этот - даже не знаю, откуда ты взяла его, шельму!
Мать - в слёзы. Меня сгребла по-быстрому, в шарф, в шапку, я еле успел переобуться и шубу накинуть, застёгивался уже на лестнице, - и вон от деда, гулять, во двор!..
А спустя несколько лет я пришёл к деду с двумя пакетиками. В одном был мелко наструганный хрен, а в другом - такая же редька. Выложил на стол.
- Вот, - говорю, - валяй, спрашивай, ошибки не будет.
- Не будет - так не будет, - торжественно кивнул дед и сразу подозрительно, - а ты водку пьёшь?
С ответом я замешкался, мне тогда чуть исполнилось девятнадцать - и водку я действительно ещё не пил, ну, не довелось, так бывает…
- Эх, ты! Закусь принёс, а ещё не налилось! Сюда смотри и запоминай.
И вот тогда - я был впервые ознакомлен с тем самым ящиком из-под кровати.
Такие были у нас с ним игры.
Но самую главную игру - я вспоминаю особо. Возможно, если б не она - я не сидел бы сейчас в этом кресле, посреди своей комнаты-студии, в огромной квартире…
Мне тогда было лет восемь-десять. Игра называлась «слепой». Сперва сам дед ложился лицом к стене, закрывал верности ради лицо руками и ждал. А я максимально тихо должен был ходить по его комнате и издавать важные звуки.
Вот, скажем, расчёска. Она звучит так-то. Или стеклянный шарик покатился по столу. Или по комоду - большая разница!
Или, скажем, вот так приоткрывался (и скрипел) платяной шкаф. А вот так - скрипела дверца серванта. Само собой, входная дверь скрипела (даже не просто скрипела, а выла-протяжно-скрипела) совсем по-своему.
Я издавал звуки, а дед - угадывал.
Как-то раз мать, застав нас за этой затеей, разволновалась:
- Да ты что, сдурел? Что ты пацана заставляешь делать?!
- Не просто делать, а звуки делать, - моментально сел на кровати дед. - А ты что, думаешь, вот я буду старым, совсем слепым - и бац - упаду. А почему упаду? А потому что - не помню, как что звучит. А так - помню. Это - не внук твой в данном разрезе, это - помощник мой и бинокль жизни!
Я тогда возгордился страшно. В школе рассказал. Ну, там меня по-обыкновению обматерили, мол, мудак мой дед гэбистский, сперва других мучил, а теперь и сам себе личное «гестапо» прописал. Драться я не умел, только обиделся. А как вернулся домой - деду рассказал.
На «гэбистского мудака» дед внезапно вовсе не осерчал, даже повеселел. А потом задумался.
- Ну, ладно - я, а ты-то? А если вдруг что? Не, шалишь, надо бы и тебе науку мою освоить.
И с тех пор - наша игра в «слепого» стала и сложнее, и, кстати, интереснее. Мы с дедом периодически менялись местами - то я ему «загадывал звуки», то он мне. А уж он-то загадывал лихо.
- Режешь хлеб ножом на круглом дубовом столе! - пищал я с кровати.
- Ну? А на столе? - дед стучал рукояткой ножа по столу.
- Скатерть, белая, полотняная.
- А нож-то какой?
- Тот самый, с жёлтой костяной ручкой…
- Врёшь, слушай как ходит по хлебу? Как?
- Плавно. А, зубцов нету! Значит, с коричневой, широкой.
- Теперь верно. Хлеб-то какой?
- Как какой? Эй, дед, я не могу по звуку цвет назвать!
- Всё ты можешь, шельма, думай давай. Цвет хлеба - это то, какой он, так? Слышишь - быстро идёт нож, но корка есть. Ну?
- Батон! Белый французский батон! - кричал я, от радости барабаня ладонями по подушке.
- Да, есть мальца! - важно изрекал дед, - и давай уже к столу, за бутерброды.
С тех пор эта игра - и стала нашей игрой главной, самой долгой и самой - для меня - судьбоносной. Шло время - и время само приносило с собою новые звуки, современные. Как-то раз, когда я вновь нечто катал по серванту, дед резко обернулся ко мне и сурово так проговорил:
- Прогресс идёт и вот он уже, а ты всё шары по полировке. Давай современные звуки.
И тогда я отправился в папину комнату.
Мы ведь тогда, пока не переехали в новостройки, жили в соседней с дедом комнате. Вернее, «у себя» жили папа с мамой, а я - жил в соседней, у деда.
Дед мой был последним, кто держался всеми правдами и неправдами за свою коммуналку. Письма писал, грозил какими-то великими разоблачениями, даже как-то на НТВ засветился с гневной речью относительно никому «на хрен сейчас не нужных партийных работников, которые пахали за всю страну, а потом их - нате вам - на помойку!»
Но дом наш был в пределах Бульварного и - пока дед негодовал и буянил - этот дом успели продать (или купить) раза три, как минимум. А уж совсем потом - внутренности частично разломали, оставив только несущие стены. Теперь там, в дедовском доме, кажется, какой-то банк, не помню.
Так вот - современные звуки! С них-то всё и началось.
Я включал и выключал папин компьютер. Стучал по клавиатуре, щёлкал дискетами по столу. Дед это все сперва наблюдал, потом запоминал, потом - уходил к себе и приказывал:
- Звучи давай!
Я и звучал. А дед - продолжал угадывать так же лихо, будто он стоял тут вот рядом - и всё это видел сам. Кажется, именно в то время я впервые притащил домой с Митинского рынка диск с шумотекой.
Я заканчивал школу. Музыкой интересовался мало, ну, технарь-теоретик (это я в папу). Ну, слушал и слушал. Но слушал не так, как слушал «дедовы звуки». Как раз музыка-то и была для меня эдаким набором шумов - ну, песни, ну, слова - ничего конкретного, ничего для разума.
Так что мне с моим первым диском повезло. Это была библиотека индустриальных шумов, заводских и фабричных. Почти пять часов конкретных и понятных звуков! Мы с дедом ночи напролёт сидели и разгадывали - как кроссворды - каждую определённую подборку шумов. Какой метал и чем режут? Какой кран урчит? Какая сирена ревёт?
Вот тогда-то мне и сорвало крышу. Спустя пару недель - я приволок с Митинки ещё несколько подобных дисков, а спустя месяц я начал записывать звуки сам.
Я мотался по городу с диктофоном - и записывал всё: звон трамваев, шорох листвы, гул и грохот станций метрополитена. Притаскивал всё это деду и мы - слушали. Я включал - он угадывал, где и что я записал.
Я начал составлять свою, собственную, свою и дедовскую, шумотеку… И когда диск "D" папиного компьютера как-то ненавязчиво сообщил моему родителю, мол, место было да вышло, папа даже не очень сильно удивился…
Они потом чуть пошептались с дедом, и вскоре - у меня, в дедовой комнате, появился первый собственный персональный.
Эта 486ая машинка почти жива и теперь. Впрочем, внутренностей у неё уже практически нет. Экран рожей в пол - и провода торчат. Надо бы выкинуть - но жалко, какая-никакая - память!
Следующий комп, посерьёзнее и помощнее, у меня появился буквально сразу же, как только кончил школу. Мы тогда переезжали. Складывали вещи… И я всё ругался с родителями - сперва потому что не хотел уезжать от деда, от его со мной игр, да и чего греха таить - из самого центра Москвы… Жить на окраине? Как? Куда оттуда можно поехать? Что я там вообще буду делать?
И важный вопрос - новый комп везти сюда или туда?
Пока ещё - эта, моя, дедовская, комната была «сюда».
А потом - она стала «туда».
Туда - я срывался отдохнуть, забыться, к деду, с его идиотскими играми, с его прибаутками и подъёбками. Туда - торопился от институтских склок, разборок и бодунищ.
И тогда «туда» сразу становилось «здесь». «Здесь» - я продолжал, следуя указаниям деда, издавать звуки; звуки же становились всё современнее и современнее. Вот это - пейджер, а вот это - уже ноут-бук, а вот - мобильный телефон, вот - я щёлкаю дужками своих роговых очков, а вот, блядь, айфон, сейчас-сейчас отключу, звонят уже постоянно…
- Да? Нет, в этом месяце писать уже никого не буду, шабаш, баста! А на этих условиях вообще… Ах, евро… ОК, половину - наликом завтра, половина на счёт по завершению. Ну вот так. Ты знаешь, сколько стоит один мой удар указательного пальца по левой кнопке мышки? На хуй. Я сказал - на-хуй. Деньги вези завтра к 19:00, подумаю, куда мне всунуть твои гитарастов. Чао. Извини, дед, - работа. Ну, что? Кто сегодня «слепой»? Даёшь - звуки!
Я припёрся к деду и после записи своего первого настоящего альбома, гордый, пьяный, в жуткой депрессии.
- Дед, послушай, это - говно, эта самая жуткая попса из всех, что тебе довелось слышать.
- Э, да ты ври да не завирайся. Я такого говна в своё время наслушался, что давай уж, валяй - кто там у тебя? Мулькина-гулькика? Слушать будем! Звуки-то там хоть есть? Или так, трень-брень-балалайка?
В тот раз мы не играли. Ни во что. Прослушав пару песенок моей личной ручной сборки, дед как-то особенно помрачнел, сразу нырнул за ящиком, выудил бутылку, сорвал крышку, повёл носом, поморщился:
- Столичная, но не Столичная, а палево, такое же говно, что ты притащил, пей. А я буду пить с тобой, чтобы тебе было стыдно на самом деле!
И теперь, когда я сижу здесь, в кресле, посреди почти пустой огромной комнаты-студии, в своей совершенно пустой квартире на двадцать втором этаже с видом на не менее пустой город, я вновь и вновь вспоминаю деда.
Я закрываю глаза. Мешают компьютеры, кондиционеры, холодильники. Я встаю и выключаю всё. И вновь возвращаюсь в кресло, и прислушиваюсь. Вот мимо поехал лифт. Вот куда-то пронеслись ночные автомобили. Вот молчит мой мобильный телефон. И вот я - в кресле, один - среди летящих сквозь меня, таких знакомых, таких узнаваемых звуков.
ноябрь 2011г.