КАПИТАН ЛАВАЛЬ. ПОТЕРПЕВШИЕ КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ
С самого начала плавания экспедицию преследовали дурные предзнаменования. Буквально сразу после выхода из гавани Сан-Мало у "Корбина" сломалась мачта. Спустя несколько дней ему снова не повезло: при встрече в море с голландской эскадрой и обмене приветственным пушечным салютом шальное ядро с голландского корабля разорвало в клочья один из его парусов.
Обеспокоенные французы начали даже готовиться к возможному сражению, но голландский адмирал вовремя принес свои извинения, и на этом инцидент был исчерпан. Как пишет Пирар, он очень рано усомнился в благополучном исходе экспедиции, но вовсе не из-за суеверных предчувствий, а из-за "недисциплинированности и распущенности команды, более склонной к божбе и сквернословию, чем к молитве, и порой даже отказывавшей в повиновении собственным офицерам".
Миновав Канарские острова и острова Зеленого мыса, оба корабля 24 августа пересекли экватор, а затем совершили заход на остров Аннобон, принадлежавший в то время Португалии, чтобы пополнить запасы питьевой воды. Однако высадившиеся на берег моряки подверглись нападению со стороны португальцев, небезосновательно увидевших в непрошеных визитерах врагов. Понеся потери (один человек был убит, несколько ранены), французы вернулись на свои корабли.
После нескольких бесплодных попыток раздобыть воду на Аннобоне и близлежащем островке, сьер де ла Борделье принял решение взять курс на остров Св.Елены. Там им удалось пополнить запасы воды и продовольствия - остров был в ту пору необитаем. Двигаясь дальше к югу, 28 декабря "Корбин" и "Круассан" обогнули мыс Доброй Надежды, после чего попали в сильный шторм, разделивший корабли и изрядно их потрепавший. Шторм загнал "Корбин" в бухту Св.Августина на восточном побережье Мадагаскара. Утром следующего дня эскадра вновь оказалась в полном сборе - в бухту вошел "Круассан", а немного позже еще одно судно, на сей раз голландское, капитаном которого был, однако, француз по имени Гийом Ле Фор, сын уроженца Витри. На общем совещании капитанов трех кораблей было принято решение устроить в бухте временный лагерь, куда свезти всех больных цингой с обоих французских кораблей (на борту "голландца", как отмечает Пирар, не было ни единого заболевшего), а здоровым членам экипаж тем временем заняться починкой кораблей, получивших серьезные повреждения во время бури. Пребывание французов в бухте Св.Августина затянулось почти на три месяца - с 19 февраля по 15 мая.
Первоначально им удалось установить дружественные связи с местными жителями, снабжавшими их коровами, козами, домашней птицей и другими съестными припасами, но затем отношения омрачились из-за того, что французы, испытывавшие нехватку рабочих рук для ремонта кораблей, решили привлечь к этому делу в принудительном порядке туземцев. После этого о былых добрососедских отношениях не могло быть и речи: туземцы стали демонстрировать откровенную враждебность, поставки еды прекратились, и французским морякам пришлось оставить ставшие негостеприимными берега Мадагаскара и перебраться на Малаили, один из Коморских островов.
Закончив ремонт, корабли взяли курс на Суматру, рассчитывая пересечь напрямую центральную часть Индийского океана. На заходе солнца, 1 июля, вахтенный "Корбина" увидел вдали землю. Слабо ориентируясь в местных водах, Борделье решил, что перед ними т.наз. острова Диего-де-Рой, показанные на тогдашних картах к западу от Мальдив, (эти несуществующие острова, подобно многим другим, в течение сотен лет вводили в заблуждение мореплавателей). На самом же деле эскадра находилась в виду самого Мальдивского архипелага, места, опасного для мореплавателей, изобиловавшего подводными рифами, мелями и узкими проливами. Разразившейся вскоре катастрофе в немалой степени способствовала бездеятельность и беспечность старших офицеров: капитан "Корбина" лежал больной у себя в каюте, его помощник и штурман всю ночь пьянствовали, не позаботившись принять необходимых мер предосторожности, вахтенный заснул, а кормовой фонарь погас.
В результате случилось то, что и должно было случиться. На следующий день, 2 июля, рано утром "Корбин" напоролся на риф и от сильного толчка разломился почти пополам. Моряки спешно подали сигнал бедствия идущему следом за ними "Круассану", но флагман ничем не мог им помочь - на борту его не было ни единой шлюпки, а у большой пинасы, которую он вел за собой с Мадагаскара на буксире, как раз накануне лопнул трос, и волны унесли ее в открытое море. "Круассан" скрылся за горизонтом, таким образом фактически бросив сидящее на рифе судно и его экипаж на произвол судьбы.
Впрочем, подобное отношение к терпящим бедствие соотечественникам было обычным явлением и у моряков других стран, к примеру, португальцев, как показывают беспристрастные сообщения их собственных хронистов.
Моряки попытались снять корабль с рифа, но безуспешно: по словам Пирара, у них не было для этого ни шлюпки, ни якоря-верпа. В лагуне, за пределами рифа, они увидели лодку, подошедшую с близлежащего острова, но островитяне так и остались пассивными наблюдателями, не сделав ни малейшей попытки спасти жертв кораблекрушения.
Наконец, исчерпав все средств спасти "Корбин", моряки сколотили из имевшихся на борту корабля запасных частей рангоута грубый плот и на нем добрались до суши - острова Фаландиу. Едва они высадились на берег, как их окружила толпа туземцев. Посредством жестов, т.к. островитяне и европейцы не понимали языка друг друга, они потребовали у моряков прежде всего отдать оружие. Усталые, изможденные и, похоже, морально надломленные крушением французы, которых насчитывалось не более 40 человек, не стали сопротивляться и безропотно сдались на милость островитян, несмотря на то, что те значительно уступали им по численности. Так начался, пожалуй, самый длительный, хотя и наименее насыщенный внешними событиями период странствий Лаваля - жизнь в плену на Мальдивах.
Почти сразу же посла захвата в плен французов разделили. Туземцы прежде всего желали завладеть кораблем и находящимся на нем грузом как своей законной добычей, своего рода "даром моря", что, впрочем, ничем не отличалось от средневекового нормандского "берегового права", видимо, хорошо известного Пирару.
Обеспокоенные французы начали даже готовиться к возможному сражению, но голландский адмирал вовремя принес свои извинения, и на этом инцидент был исчерпан. Как пишет Пирар, он очень рано усомнился в благополучном исходе экспедиции, но вовсе не из-за суеверных предчувствий, а из-за "недисциплинированности и распущенности команды, более склонной к божбе и сквернословию, чем к молитве, и порой даже отказывавшей в повиновении собственным офицерам".
Миновав Канарские острова и острова Зеленого мыса, оба корабля 24 августа пересекли экватор, а затем совершили заход на остров Аннобон, принадлежавший в то время Португалии, чтобы пополнить запасы питьевой воды. Однако высадившиеся на берег моряки подверглись нападению со стороны португальцев, небезосновательно увидевших в непрошеных визитерах врагов. Понеся потери (один человек был убит, несколько ранены), французы вернулись на свои корабли.
После нескольких бесплодных попыток раздобыть воду на Аннобоне и близлежащем островке, сьер де ла Борделье принял решение взять курс на остров Св.Елены. Там им удалось пополнить запасы воды и продовольствия - остров был в ту пору необитаем. Двигаясь дальше к югу, 28 декабря "Корбин" и "Круассан" обогнули мыс Доброй Надежды, после чего попали в сильный шторм, разделивший корабли и изрядно их потрепавший. Шторм загнал "Корбин" в бухту Св.Августина на восточном побережье Мадагаскара. Утром следующего дня эскадра вновь оказалась в полном сборе - в бухту вошел "Круассан", а немного позже еще одно судно, на сей раз голландское, капитаном которого был, однако, француз по имени Гийом Ле Фор, сын уроженца Витри. На общем совещании капитанов трех кораблей было принято решение устроить в бухте временный лагерь, куда свезти всех больных цингой с обоих французских кораблей (на борту "голландца", как отмечает Пирар, не было ни единого заболевшего), а здоровым членам экипаж тем временем заняться починкой кораблей, получивших серьезные повреждения во время бури. Пребывание французов в бухте Св.Августина затянулось почти на три месяца - с 19 февраля по 15 мая.
Первоначально им удалось установить дружественные связи с местными жителями, снабжавшими их коровами, козами, домашней птицей и другими съестными припасами, но затем отношения омрачились из-за того, что французы, испытывавшие нехватку рабочих рук для ремонта кораблей, решили привлечь к этому делу в принудительном порядке туземцев. После этого о былых добрососедских отношениях не могло быть и речи: туземцы стали демонстрировать откровенную враждебность, поставки еды прекратились, и французским морякам пришлось оставить ставшие негостеприимными берега Мадагаскара и перебраться на Малаили, один из Коморских островов.
Закончив ремонт, корабли взяли курс на Суматру, рассчитывая пересечь напрямую центральную часть Индийского океана. На заходе солнца, 1 июля, вахтенный "Корбина" увидел вдали землю. Слабо ориентируясь в местных водах, Борделье решил, что перед ними т.наз. острова Диего-де-Рой, показанные на тогдашних картах к западу от Мальдив, (эти несуществующие острова, подобно многим другим, в течение сотен лет вводили в заблуждение мореплавателей). На самом же деле эскадра находилась в виду самого Мальдивского архипелага, места, опасного для мореплавателей, изобиловавшего подводными рифами, мелями и узкими проливами. Разразившейся вскоре катастрофе в немалой степени способствовала бездеятельность и беспечность старших офицеров: капитан "Корбина" лежал больной у себя в каюте, его помощник и штурман всю ночь пьянствовали, не позаботившись принять необходимых мер предосторожности, вахтенный заснул, а кормовой фонарь погас.
В результате случилось то, что и должно было случиться. На следующий день, 2 июля, рано утром "Корбин" напоролся на риф и от сильного толчка разломился почти пополам. Моряки спешно подали сигнал бедствия идущему следом за ними "Круассану", но флагман ничем не мог им помочь - на борту его не было ни единой шлюпки, а у большой пинасы, которую он вел за собой с Мадагаскара на буксире, как раз накануне лопнул трос, и волны унесли ее в открытое море. "Круассан" скрылся за горизонтом, таким образом фактически бросив сидящее на рифе судно и его экипаж на произвол судьбы.
Впрочем, подобное отношение к терпящим бедствие соотечественникам было обычным явлением и у моряков других стран, к примеру, португальцев, как показывают беспристрастные сообщения их собственных хронистов.
Моряки попытались снять корабль с рифа, но безуспешно: по словам Пирара, у них не было для этого ни шлюпки, ни якоря-верпа. В лагуне, за пределами рифа, они увидели лодку, подошедшую с близлежащего острова, но островитяне так и остались пассивными наблюдателями, не сделав ни малейшей попытки спасти жертв кораблекрушения.
Наконец, исчерпав все средств спасти "Корбин", моряки сколотили из имевшихся на борту корабля запасных частей рангоута грубый плот и на нем добрались до суши - острова Фаландиу. Едва они высадились на берег, как их окружила толпа туземцев. Посредством жестов, т.к. островитяне и европейцы не понимали языка друг друга, они потребовали у моряков прежде всего отдать оружие. Усталые, изможденные и, похоже, морально надломленные крушением французы, которых насчитывалось не более 40 человек, не стали сопротивляться и безропотно сдались на милость островитян, несмотря на то, что те значительно уступали им по численности. Так начался, пожалуй, самый длительный, хотя и наименее насыщенный внешними событиями период странствий Лаваля - жизнь в плену на Мальдивах.
Почти сразу же посла захвата в плен французов разделили. Туземцы прежде всего желали завладеть кораблем и находящимся на нем грузом как своей законной добычей, своего рода "даром моря", что, впрочем, ничем не отличалось от средневекового нормандского "берегового права", видимо, хорошо известного Пирару.