Литовское пограничье. 1941 г.
Оригинал взят у a_dyukov в Литовское пограничье. 1941 г.
Читаю интервьью-воспоминания офицера органов госбезопасности Литвы Н.Н. Душанского (1919 - 2008, биография на Википедии). Очень много интересного, хотя, конечно, местами память Душанского подводит и он смешивает разные события. Например, листовка ЛАФ с пунктом о прощении сотрудничавшим с советской властью литовцам в обмен на убийства евреев, была получена органами НКГБ Литвы не в результате захвата курьера ЛАФ, а в результате работы агента "Балтийской" (не исключено, что эта как раз та жена бывшего литовского разведчика, о которой вспоминает Душанский). Существование пакета листовок с надписью "вскрыть 22 июня 1941" в известных мне документах НКГБ Литвы не упоминается, что наводит на размышления. Впрочем, многие документы НКГБ Литвы за 1941 г. не уцелели. Интересна информация о саботаже Снечкусом и Гузявичюсом июньской депортации, которую лоббировал глава НКГБ Гладков.
Г.К. - Как часто на Вашем «подшефном участке » происходили попытки перехода границы на нашу сторону, в Советскую Литву?
Н.Д. - Начиная с зимы сорок первого года подобные попытки, были почти ежедневно. Шли немецкие агенты, подготовленные в Кенигсбергской школе абвера, шли с диверсионными заданиями и подрывной литературой члены нелегальной организации LAF(Литовский Активный Фронт), руководимой литовским генералом, бежавшим в 1940 году в Германию, деятелем Генштаба Литовской Армии генералом Раштикисом. А контрабандистами мы не занимались. Границу переходили внешне обычные литовцы, все в гражданской одежде, и если на прорыве их не задерживали, то они сразу растворялись среди местного населения, находили временное пристанище на глухих хуторах и в деревнях, а после спокойно добирались до Каунаса, Шауляя, Зарасая, Паневежиса и оседали там. Где их только потом частично не отлавливали… В сорок первом, мы взяли на границе уже несколько человек с радиопередатчиками, но, что самое интересное, уже начиная с весны, вооруженное сопротивление агента или группы, стало обыденным явлением. Огневой контакт при захвате - был частью рутины, «за здорово живешь» никто руки вверх, при окрике «Стой! Кто идет!?» - не поднимал. Стрелять приходилось часто. Только за весну 1941 году нашим отделом было задержано свыше 40 настоящих вооруженных немецких агентов, которых отправляли на следствие в Тельшайскую тюрьму.
Г.К. - Почему так везло?
Н.Д. - В местечке Кретинга жил некто Якис, начальник территориального отдела буржуазной литовской разведки. В 1940 году он бежал на немецкую сторону, но его жена осталась в Кретинге, и в ее доме был устроен перевалочный пункт для немецких агентов. Его супругу, «пони Якене», нам удалось перевербовать, и от нее мы получали ценную информацию, позволявшую безошибочно и грамотно задерживать лазутчиков и диверсантов. Ну, и кроме того, тактика засад на уязвимых участках границы себя оправдывала. И конечно, стоит отдать должное профессиональному чутью моего напарника и старшего товарища Лепы. Старый коммунист - подпольщик, работавший при буржуазном правительстве в прокуратуре Литвы, он обладал сильной интуицией, и каким-то шестым или десятым чувством определял точное место перехода границы вооруженной группой агентов. Тельшай, это граница с Мемельским краем, и немцы, готовясь к вторжению, использовали «этот маршрут», для внедрения агентуры и проникновения диверсантов, очень часто. Агент «косяком пер» на нашу сторону, и многие попадались в наши сети. А многие, благополучно через нас «проскакивали». Это только в книгах и в патриотическом кино - «Граница всегда на замке», а в действительности…
<...>
Г.К. - Вы знали, что летом будет война?
Н.Д. - Точную дату начала германского наступления мы знали еще в марте - апреле 1941 года. В конце апреля был задержан агент организации LAF, с пачкой листовок на литовском языке, в упаковке, на которой было написано - «Вскрыть только 22/06/1941». И мне довелось первому переводить текст этой листовки, начинавшийся следующими словами - «Освобождение идет с Запада. Только Гитлер освободит Литву от еврейского большевистского ига!». А дальше шли 12 пунктов воззвания к литовскому народу. Первый пункт меня «убил наповал». Он гласил - «Упраздняется постановление князя Витовта Великого о приглашении евреев на проживание в Литовском княжестве». Был там и такой пункт, что тот, кто запятнал себя в сотрудничестве с Советами, и хочет заслужить прощение литовского народа - должен убить еврея и предоставить новым литовским властям свидетельство об этом… Листовка была подписана в Берлине генералом Раштикисом, первым премьером будущего нового правительства Литвы. Однако, немцы после захвата Литвы, не простили генералу такого промаха, того, что он раскрыл дату начала вторжения, и так и не пустили на территорию республики Раштикиса. Он так и остался фактически под домашним арестом в Германии. Вместо Раштикиса « с компанией», в Литве в начале войны возникло марионеточное правительство Прополениса, но вскоре и его разогнали, заменив его на литовского гауляйтера генерал - майора Кубилюнаса, предателя и палача, местного «квислинговца », который и представлял литовцев в высших арийских сферах. Этого Кубилюнаса советская контрразведка достала уже после войны, в Германии, в английской зоне оккупации, где генерал находился в лагере для перемещенных лиц. Чекист, Саша Славин, каунасский еврей, владеющий английским языком, в форме офицера союзных войск, приехал в этот лагерь, « нагло забрал Кубилюнаса» по фиктивным документам, и вывез его в советскую оккупационную зону, а потом в Москву, где генерала судил военный трибунал. Но вернемся к «апрельской» листовке. После того, как мы перевели текст листовок на русский язык, немедленно наши командиры отправились с ними к руководству - Лепа (или Расланас, сейчас не вспомню точно), - поехал в Вильнюс, а Морозов прямо в Москву. После доклада оба вернулись в отдел, ничего не рассказывая. И когда мы прорывались с боями в конце июня из Литвы в Россию, то многие из нас матерно поминали наше высшее руководство, но вот ведь, была у них в руках точная дата начала войны ,почему б…. проспали!... И чтобы у вас не возникло сомнения в правдивости моего рассказа, что , мол, Тельшайский уездный отдел ГБ - почти как Рихард Зорге или Ян Черняк, со своими разведывательными донесениями о дате начала войны, хочу заметить , что все детали связанные с перехватом листовок и с датой - «открыть 22-го июня» на упаковке - подтверждает в своих мемуарах и сам генерал Раштикис, написавший книгу воспоминаний в Америке в 1951 году. И книга эта есть не только в библиотеке Конгресса США… А сама листовка , вот она, перед вами. Самое занимательное, что когда в 2000 году, накануне вывода израильских войск из Южного Ливана, в южноливанскую зону безопасности забрасывали листовки «Хизбаллы», то их текст во многом соответствовал тексту воззвания Раштикиса, мол, -«кто убьет еврея - будет прощен». И еще, по вашему вопросу. На всех погранзаставах бойцы и командиры тоже знали, что война случится именно летом сорок первого. Сомневающихся в этом - не было. Слишком очевидные события происходили на границе весной и в начале июня. И наш заместитель начальника отдела Морозов, сознавая, что надо как -то спасать свою семью, за неделю до войны, во время массовой депортации из стран Прибалтики, посадил свою жену и детей в одну теплушку с выселяемыми, и повез их на восток, видимо, оформив себя в качестве сопровождающего уполномоченного НКВД. К началу войны Морозов в Литву не вернулся, и следы его затерялись, о его дальнейшей судьбе мы так ничего.
<...>
Г.К. - А почему Вы думаете, что партийное руководство Советской Литвы противилось проведению депортации? На июнь 1941 года, демократические институты в Литве еще существовали и не «дышали на ладан». Выселение возможной оппозиции - было «идеальным решением» на очередном этапе борьбы коммунистов за умы и сердца народных масс. Тем более, все ждали войну с немцами, и избавление от «пятой колонны» - было видимой необходимостью.
Н.Д. - Я не думаю, я это знаю. Снечкус был порядочным человеком и не хотел никаких депортаций и всеми силами пытался их избежать. Поздней осенью сорок первого года, перед чекистами Литвы, сумевшими уйти на восток после начала войны и собранными под Москвой, выступил лично нарком Внутренних Дел Литвы старший майор ГБ (впоследствии генерал) Гудайтис - Гузявичус, старый коммунист - подпольщик. И он, не боясь ничего, и не пытаясь оправдаться, просто рассказал, как 1/6/1941 он и Снечкус специально отправили в годовой отпуск почти 500 местных сотрудников отделов НКВД. Всех направили на отдых в Крым, а в Москву доложили, что поскольку большинство личного оперативного состава находится в отпуске - они просят отменить или хотя бы отложить депортацию до других времен. Но прислали из России свыше 1.000 чекистов на проведение выселения, и… результаты вам известны. Вы сами сказали, что вся ваша семья тоже попала под эти репрессивные меры в Каунасе 14/6/1941...
Г.К. - А где Вы находились в эти июньские дни 1941 года?
Н.Д. - Там же, где и многие мои товарищи - чекисты, в Крыму, в Ялте. Санаторий «Орианда», принадлежавший Наркомату Внутренних Дел. Привезли нас туда на поезде, до Симферополя. Для многих из нас отдых в Крыму казался сладким сном. Что мы видели в жизни, кроме своих старых домов - лачуг на рабочих окраинах и камер литовских тюрем? А тут - совершенно другой мир, теплое ласковое море, солнце, так непохожее на наше, балтийское. Невиданная нами ранее еда. Красивые девушки, с которыми мы знакомились, при этом краснея и стесняясь своего слабого знания русского языка. Но эта идиллия закончилась восемнадцатого июня, когда поступил приказ - всем литовским чекистам собраться - «с вещами на выход». На машинах нас отвезли на ж/д вокзал в Симферополь, мы загрузились в вагоны и вечером 21/6/1941 наш поезд уже прибыл в Минск. Мы, вдвоем, с моим товарищем Блохом, погуляли по городу, сходили в Еврейский театр на идиш, и в час ночи сели в поезд Минск - Рига. И когда к пяти часам утра мы медленно подъезжали к Шауляю, то я видел, что во многих крестьянских домах вдоль железной дороги горит свет. Еще подумал, наверное, листовки LAF читают, с указаниями к активным действиям. А еще через несколько минут стали бомбить шауляйский военный аэродром Жокня, на котором размещались истребители, и когда поезд остановился на станции, у меня уже не было никаких сомнений, в том, что началась война…
Читаю интервьью-воспоминания офицера органов госбезопасности Литвы Н.Н. Душанского (1919 - 2008, биография на Википедии). Очень много интересного, хотя, конечно, местами память Душанского подводит и он смешивает разные события. Например, листовка ЛАФ с пунктом о прощении сотрудничавшим с советской властью литовцам в обмен на убийства евреев, была получена органами НКГБ Литвы не в результате захвата курьера ЛАФ, а в результате работы агента "Балтийской" (не исключено, что эта как раз та жена бывшего литовского разведчика, о которой вспоминает Душанский). Существование пакета листовок с надписью "вскрыть 22 июня 1941" в известных мне документах НКГБ Литвы не упоминается, что наводит на размышления. Впрочем, многие документы НКГБ Литвы за 1941 г. не уцелели. Интересна информация о саботаже Снечкусом и Гузявичюсом июньской депортации, которую лоббировал глава НКГБ Гладков.
Г.К. - Как часто на Вашем «подшефном участке » происходили попытки перехода границы на нашу сторону, в Советскую Литву?
Н.Д. - Начиная с зимы сорок первого года подобные попытки, были почти ежедневно. Шли немецкие агенты, подготовленные в Кенигсбергской школе абвера, шли с диверсионными заданиями и подрывной литературой члены нелегальной организации LAF(Литовский Активный Фронт), руководимой литовским генералом, бежавшим в 1940 году в Германию, деятелем Генштаба Литовской Армии генералом Раштикисом. А контрабандистами мы не занимались. Границу переходили внешне обычные литовцы, все в гражданской одежде, и если на прорыве их не задерживали, то они сразу растворялись среди местного населения, находили временное пристанище на глухих хуторах и в деревнях, а после спокойно добирались до Каунаса, Шауляя, Зарасая, Паневежиса и оседали там. Где их только потом частично не отлавливали… В сорок первом, мы взяли на границе уже несколько человек с радиопередатчиками, но, что самое интересное, уже начиная с весны, вооруженное сопротивление агента или группы, стало обыденным явлением. Огневой контакт при захвате - был частью рутины, «за здорово живешь» никто руки вверх, при окрике «Стой! Кто идет!?» - не поднимал. Стрелять приходилось часто. Только за весну 1941 году нашим отделом было задержано свыше 40 настоящих вооруженных немецких агентов, которых отправляли на следствие в Тельшайскую тюрьму.
Г.К. - Почему так везло?
Н.Д. - В местечке Кретинга жил некто Якис, начальник территориального отдела буржуазной литовской разведки. В 1940 году он бежал на немецкую сторону, но его жена осталась в Кретинге, и в ее доме был устроен перевалочный пункт для немецких агентов. Его супругу, «пони Якене», нам удалось перевербовать, и от нее мы получали ценную информацию, позволявшую безошибочно и грамотно задерживать лазутчиков и диверсантов. Ну, и кроме того, тактика засад на уязвимых участках границы себя оправдывала. И конечно, стоит отдать должное профессиональному чутью моего напарника и старшего товарища Лепы. Старый коммунист - подпольщик, работавший при буржуазном правительстве в прокуратуре Литвы, он обладал сильной интуицией, и каким-то шестым или десятым чувством определял точное место перехода границы вооруженной группой агентов. Тельшай, это граница с Мемельским краем, и немцы, готовясь к вторжению, использовали «этот маршрут», для внедрения агентуры и проникновения диверсантов, очень часто. Агент «косяком пер» на нашу сторону, и многие попадались в наши сети. А многие, благополучно через нас «проскакивали». Это только в книгах и в патриотическом кино - «Граница всегда на замке», а в действительности…
<...>
Г.К. - Вы знали, что летом будет война?
Н.Д. - Точную дату начала германского наступления мы знали еще в марте - апреле 1941 года. В конце апреля был задержан агент организации LAF, с пачкой листовок на литовском языке, в упаковке, на которой было написано - «Вскрыть только 22/06/1941». И мне довелось первому переводить текст этой листовки, начинавшийся следующими словами - «Освобождение идет с Запада. Только Гитлер освободит Литву от еврейского большевистского ига!». А дальше шли 12 пунктов воззвания к литовскому народу. Первый пункт меня «убил наповал». Он гласил - «Упраздняется постановление князя Витовта Великого о приглашении евреев на проживание в Литовском княжестве». Был там и такой пункт, что тот, кто запятнал себя в сотрудничестве с Советами, и хочет заслужить прощение литовского народа - должен убить еврея и предоставить новым литовским властям свидетельство об этом… Листовка была подписана в Берлине генералом Раштикисом, первым премьером будущего нового правительства Литвы. Однако, немцы после захвата Литвы, не простили генералу такого промаха, того, что он раскрыл дату начала вторжения, и так и не пустили на территорию республики Раштикиса. Он так и остался фактически под домашним арестом в Германии. Вместо Раштикиса « с компанией», в Литве в начале войны возникло марионеточное правительство Прополениса, но вскоре и его разогнали, заменив его на литовского гауляйтера генерал - майора Кубилюнаса, предателя и палача, местного «квислинговца », который и представлял литовцев в высших арийских сферах. Этого Кубилюнаса советская контрразведка достала уже после войны, в Германии, в английской зоне оккупации, где генерал находился в лагере для перемещенных лиц. Чекист, Саша Славин, каунасский еврей, владеющий английским языком, в форме офицера союзных войск, приехал в этот лагерь, « нагло забрал Кубилюнаса» по фиктивным документам, и вывез его в советскую оккупационную зону, а потом в Москву, где генерала судил военный трибунал. Но вернемся к «апрельской» листовке. После того, как мы перевели текст листовок на русский язык, немедленно наши командиры отправились с ними к руководству - Лепа (или Расланас, сейчас не вспомню точно), - поехал в Вильнюс, а Морозов прямо в Москву. После доклада оба вернулись в отдел, ничего не рассказывая. И когда мы прорывались с боями в конце июня из Литвы в Россию, то многие из нас матерно поминали наше высшее руководство, но вот ведь, была у них в руках точная дата начала войны ,почему б…. проспали!... И чтобы у вас не возникло сомнения в правдивости моего рассказа, что , мол, Тельшайский уездный отдел ГБ - почти как Рихард Зорге или Ян Черняк, со своими разведывательными донесениями о дате начала войны, хочу заметить , что все детали связанные с перехватом листовок и с датой - «открыть 22-го июня» на упаковке - подтверждает в своих мемуарах и сам генерал Раштикис, написавший книгу воспоминаний в Америке в 1951 году. И книга эта есть не только в библиотеке Конгресса США… А сама листовка , вот она, перед вами. Самое занимательное, что когда в 2000 году, накануне вывода израильских войск из Южного Ливана, в южноливанскую зону безопасности забрасывали листовки «Хизбаллы», то их текст во многом соответствовал тексту воззвания Раштикиса, мол, -«кто убьет еврея - будет прощен». И еще, по вашему вопросу. На всех погранзаставах бойцы и командиры тоже знали, что война случится именно летом сорок первого. Сомневающихся в этом - не было. Слишком очевидные события происходили на границе весной и в начале июня. И наш заместитель начальника отдела Морозов, сознавая, что надо как -то спасать свою семью, за неделю до войны, во время массовой депортации из стран Прибалтики, посадил свою жену и детей в одну теплушку с выселяемыми, и повез их на восток, видимо, оформив себя в качестве сопровождающего уполномоченного НКВД. К началу войны Морозов в Литву не вернулся, и следы его затерялись, о его дальнейшей судьбе мы так ничего.
<...>
Г.К. - А почему Вы думаете, что партийное руководство Советской Литвы противилось проведению депортации? На июнь 1941 года, демократические институты в Литве еще существовали и не «дышали на ладан». Выселение возможной оппозиции - было «идеальным решением» на очередном этапе борьбы коммунистов за умы и сердца народных масс. Тем более, все ждали войну с немцами, и избавление от «пятой колонны» - было видимой необходимостью.
Н.Д. - Я не думаю, я это знаю. Снечкус был порядочным человеком и не хотел никаких депортаций и всеми силами пытался их избежать. Поздней осенью сорок первого года, перед чекистами Литвы, сумевшими уйти на восток после начала войны и собранными под Москвой, выступил лично нарком Внутренних Дел Литвы старший майор ГБ (впоследствии генерал) Гудайтис - Гузявичус, старый коммунист - подпольщик. И он, не боясь ничего, и не пытаясь оправдаться, просто рассказал, как 1/6/1941 он и Снечкус специально отправили в годовой отпуск почти 500 местных сотрудников отделов НКВД. Всех направили на отдых в Крым, а в Москву доложили, что поскольку большинство личного оперативного состава находится в отпуске - они просят отменить или хотя бы отложить депортацию до других времен. Но прислали из России свыше 1.000 чекистов на проведение выселения, и… результаты вам известны. Вы сами сказали, что вся ваша семья тоже попала под эти репрессивные меры в Каунасе 14/6/1941...
Г.К. - А где Вы находились в эти июньские дни 1941 года?
Н.Д. - Там же, где и многие мои товарищи - чекисты, в Крыму, в Ялте. Санаторий «Орианда», принадлежавший Наркомату Внутренних Дел. Привезли нас туда на поезде, до Симферополя. Для многих из нас отдых в Крыму казался сладким сном. Что мы видели в жизни, кроме своих старых домов - лачуг на рабочих окраинах и камер литовских тюрем? А тут - совершенно другой мир, теплое ласковое море, солнце, так непохожее на наше, балтийское. Невиданная нами ранее еда. Красивые девушки, с которыми мы знакомились, при этом краснея и стесняясь своего слабого знания русского языка. Но эта идиллия закончилась восемнадцатого июня, когда поступил приказ - всем литовским чекистам собраться - «с вещами на выход». На машинах нас отвезли на ж/д вокзал в Симферополь, мы загрузились в вагоны и вечером 21/6/1941 наш поезд уже прибыл в Минск. Мы, вдвоем, с моим товарищем Блохом, погуляли по городу, сходили в Еврейский театр на идиш, и в час ночи сели в поезд Минск - Рига. И когда к пяти часам утра мы медленно подъезжали к Шауляю, то я видел, что во многих крестьянских домах вдоль железной дороги горит свет. Еще подумал, наверное, листовки LAF читают, с указаниями к активным действиям. А еще через несколько минут стали бомбить шауляйский военный аэродром Жокня, на котором размещались истребители, и когда поезд остановился на станции, у меня уже не было никаких сомнений, в том, что началась война…