Больное воображение
Семь лет ... и четыре месяца ... назад по зомбоящику ...
«Страсти по Максиму», 24 августа 2005 года, Культура
С исторической документалистикой на нашем телевидении просто беда. Смотришь подобное, и думаешь - а ведь эти люди получали профессию, усваивали какие-то каноны, стандарты. Может быть, дело в том, что авторы телефильмов воспринимают себя не вполне адекватно. Им пристало быть ремесленниками, они должны уметь сделать хорошо, умно и пристойно, а они видят себя в роли интерпретаторов, продуцирующих некие смыслы, толкования и повороты известных сюжетов. Логика извращенного самоистолкования приводит к своего рода интерпретативному помешательству - авторы начинают видеть связи, переклички и аллюзии там, где их не существует. Точнее, будучи плохими истолкователями, не умея отличить грамотную интерпретацию от безграмотной, пошлой и непристойной, эти люди начинают устанавливать связи не внутри материала, а между многочисленными и, как правило, плохими трактовками данного материала. Получается абсолютная ахинея, патетичный бред, в котором отсутствуют необходимые для зрителя зацепки - вот это документально подтвержденный факт, это чья-то гипотеза, это эмоционально окрашенная реакция такого-то господина, а вот это наши собственные измышления. Которые без зазрения совести выдаются за чистую монету. В фильме про Горького первая странность - закадровый голос Андрея Руденского, сыгравшего Клима Самгина в известной телепостановке, где он звучал не только в кадре, но и за кадром. Авторы явно хотели этим что-то сказать, и это сразу как-то несимпатично.
Тем более первое, что голос произносит - это отрывок из Писания про «ловцов человеков». Видимо, авторы пытаются с ходу выстроить ассоциацию с «инженерами человеческих душ». Ассоциация выстраивается негативным образом - мы чувствуем, что авторы пытаются заставить нас увидеть то, что они сами как-то уж слишком легко отмыслили, не потрудившись толком понять.
Дальше разворачивается сюжет. Визит Горького на Соловки в июне 1929 года. Описание главного героя: «Высокий, болезненной худобы старик… Во всей его внешности было что-то угрюмое, хищное». Вот уже начинается подлое вранье. Кадры хроники и фото тех лет ну никак не стыкуются с таким интерпретирующим описанием. Горький выглядел как большинство своих современников - не лучше и не хуже. Почему болезненный? Почему старик? Почему угрюмый и хищный? Мы чувствуем, как авторы начинают выстраивать свой сюжет, пренебрегая простой очевидностью.
«Увидев собор, старик расчувствовался. Впрочем, он всегда был излишне впечатлителен и сентиментален. Слезы наворачивались как-то сами собой… Злые языки говорили, что это обыкновенный старческий delirium, к которому все давно привыкли».
Delirium, между прочим, с латыни - безумие, помешательство. Образ выстраивается отвратительный - больной, угрюмый, слезливый, безумный старик, о помешательстве которого всем давно известно.
Цитируется запись Горького в лагерной книге - мол, все идет нормально, порядок безукоризненный. И что мы должны, по мнению авторов, тут понимать? Что Горький окончательно выжил из ума? Или авторы сомневаются, что лагерный порядок и впрямь поддерживался на уровне?
Секирная гора, штрафной изолятор, деревянная лестница - «с которой сбрасывали узников». Горький и здесь - в изоляторе - находит идеальный порядок.
Цитируются воспоминания узника Секирки Ивана Зайцева - мол, где были алтари, теперь карцеры, где был жертвенник, теперь огромная параша.
Где-то с полминуты зрителей изводят изображением льющейся из трубы в стене воды и скрипом водокачки. Видимо, в эти полминуты зритель должен окончательно увериться в безумии Горького. Как же - написал, что отличный порядок, а там - параша на месте жертвенника. Какой же порядок, если параша? Да, без всякого сомнения, Горький безумен.
Цитируются природные зарисовки Горького - вид с Секирной горы. Дальше - загадочная фраза: «Современники утверждали, что в такие минуты глубокой задумчивости Горький становился похож на немецкого философа Фридриха Ницше… пугающими усами… и внутренним родством». То есть известный факт биографии Горького - то, что он подражал Ницше, отращивал усы и прочее - подается как чуть ли не мистическая духовная связь - причем связь двух безумцев.
Сообщается, что 3 января 1889 года Ницше прямо на улице Турина «постиг апоплексический удар, повлекший за собой полнейшее умопомрачение. Ницше посылал знакомым почтовые открытки абсолютно безумного содержания, подписываясь при этом «Распятый». Несчастный был доставлен в психиатрическую клинику Йенского университета».
Вряд ли это был «удар». Даже йенские врачи поставили диагноз «прогрессирующий паралич», вызванный, вероятно, перенесенным сифилисом. Странные письма Ницше стал писать в конце 1888 года, и подписывался не только «Распятый», но и «Ницше-Цезарь», и «Дионис»… Однако смысл ясен - авторы живописуют, как Ницше настигло безумие.
Дальше - больше. Сообщается, что после смерти Ницше его архив в Веймаре посетил Гитлер и получил символический подарок - трость великого философа. Однако не сообщается, что умер Ницше в 1900 году, а визит Гитлера состоялся в 1935 году. Тем самым выстраивается некая духовная преемственность - от Ницше к Гитлеру.
Точнее, выстроена она давно, но авторам - очевидно - пришлась по душе.
Пропорция ясна. Ницше - безумие. Гитлер - коллективное безумие.
Снова Соловки. Горький спускается с Секирной горы. Которая для заключенных - по мысли авторов - или, точнее, по чьей-то мысли, подхваченной авторами, - была вроде бы как Голгофой.
Невнятный переход к самому началу биографии писателя. Алеша заразил отца холерой. Отец умер. Мать его за это невзлюбила. Тупая интерпретация в духе психоанализа для бедных: «Всю свою жизнь Горький искал именно это недополученное тепло, любовь и сочувствие, боролся за них». Или вот взял он как-то нож и пошел на отчима, так - цитируется Мережковский - «этот нож до сих пор в душе Горького».
Кроме ножа, в душе Алеши «росла обида на весь этот мир, который, по его мнению, был устроен Богом неправильно, несправедливо. И ему казалось, что он знает, как его изменить».
Только казалось?
Рассказ начинает двигаться окольными путями. История химика Николая Васильева - рассказывается только затем, чтобы перейти к «Заратустре», которого Пешков прочитал именно в обществе Васильева. Сообщается, что слова Ницше «Бог умер» потрясли будущего писателя и что он - казалось - уверовал в них.
Опять казалось. Пешков запутался в кажимостях. Не признак ли это раннего безумия?
Цитируется отрывок, в котором субъект повествования, глядя в звездное небо, представляет конец мироздания и грозного Саваофа.
Интерпретация характерная: «Эти страсти Горький переживал в то самое время, когда Ницше в Турине сходил с ума».
Ну вот, все встало на свои места. Духовное родство - а именно безумие - несомненно.
Пешков обращается к психиатру. Тот советует забросить книжки и заняться физическим трудом. Пешков - следуя совету? - уходит в странствие по Руси. «Что это было - бегство от книг или бегство от самого себя?» Других вариантов авторам в голову не пришло.
Прочие биографические подробности. Итог странствий - Горький утвердился в мысли, что если Бога нет, то все разрешено. (Это, впрочем, уже из Достоевского, но авторы упорно гнут «ницшеанскую» линию. В безумии, очевидно, все равны - и Ницше, и Достоевский, и Горький, и Гитлер, и прочие персонажи программы.)
Дальше блестящий в своем герменевтическом тупоумии пассаж: «К этой мысли, - то есть что если Бога нет, то все разрешено, - уже признанной режимом и лично Сталиным, живой классик вернется в 1932 году. Хотя возвращение это будет, как всегда, весьма и весьма странным, чтобы не сказать безумным».
Безумная мысль принята на вооружение безумным режимом. В стране - надо так понимать - воцаряется всеобщее безумие. Безумный Горький погружается в эту безумную атмосферу. И каким же образом? Он пишет примерно следующее -
Придет время, когда эксперименты над собаками и кроликами окажутся недостаточными для решения новых задач, которые уже ставит наука о человеке - искоренение болезней, продление жизни и т. д. Придется ставить опыты над самим человеком - для этого потребуются сотни человеческих единиц…
- Видеоряд при этом - рисунки и фото мужчин и женщин со стрелковым оружием в руках.
То есть мысль авторов ясна - авторы отождествляют сталинский террор и эти самые «эксперименты над человеком», хотя Горький - очевидно - говорит о медицинских исследованиях.
«Стареющим и дряхлеющим вождям идеи Горького пришлись по вкусу. Под личным патронажем товарища Сталина был создан Всесоюзный институт экспериментальной медицины».
Высший акт сталинского безумия! Зритель, вероятно, должен думать, что в этом злополучном институте творились какие-то жуткие, немыслимые вещи.
Опять Соловки. Настроение Горького радостное и бодрое. То есть ехал сюда угрюмым и больным, а как насмотрелся на лагерные параши - ободрился и возрадовался. Ну не безумец ли?!
Непонятная история с Юлией Данзас.
Опять история странствий. Был избит мужиками. Возненавидел Бога и людей. Цитируется «Заратустра» - про человеческое море, в которое субъект наррации закидывает удочку. Перекличка ясна - ловец человеков. Видеоряд - факельное шествие нацистов.
Не слишком ли уже?
Снова про Ницше - про Заратустру. «На место умершего Бога вставал Титан, воплощавший в себе высшие достижения человеческого духа и презрительно относившийся ко всем слабым и больным, неудачникам и отчаявшимся. Увы, когда Ницше закончил свое сочинение, он сам был безнадежно болен».
Болен чем? Апоплексическим ударом?
И вообще - это же натяжка, именно нацистская интерпретация. Некрасиво получается.
Странная история про оладьи и пианино, рассказанная Петером Гастом.
Петербург, 1899. Горький - новый пророк, Христос и Заратустра одновременно. Толстой столичной богемной публике надоел, и человек из народа пришелся к месту. Горькому столица не понравилась - «сволочь, жалкие, маленькие люди. Я видел, как Гиппиус целовалось с Давыдовой. До чего же это противно».
Так ведь и вправду противно. И действительно - жалкие и маленькие люди. Что же тут «безумного»? А переход авторы делают недвусмысленный -- «И вновь что-то происходит с психикой. Избавившись от нижегородской мании зыбкости непонятного ему мира, когда, чтобы проверить материальность предметов, он в кровь разбивал о них кулаки, тут, в промозглом Петербурге, он заболевает раздвоением личности. Теперь Пешков и Горький существуют раздельно».
До чего же жалкая потуга! И не стыдно сочинять такое?
В доказательство раздвоения приводится цитата, в которой Горький рассуждает о фигуре «Пешкова» в третьем лице.
Если бы я был наследником Горького, я бы авторов засудил за клевету. И за полную неспособность читать и понимать чужие тексты.
Дальше про неискренность Горького. Тоже, надо думать, признак безумия - он ведь еще и людей мистифицировал - в жизни был одним, на публике другим, в сочинениях третьим. Ненормальный какой-то.
Блок о Горьком - мол, мизантроп, почитает людей сволочью, лгунами и подлецами.
Так ведь не без основания же.
Горький о русском народе - мол, талантливый народ.
Авторы видят здесь противоречие. А я вот не вижу - почему сволочь, лгун и подлец не может быть талантлив? Очень даже может.
О том, как в кружках обсуждалась искренность Горького.
О том, что этот же вопрос волновал Сталина. Однако цитата из Сталина - вовсе не про искренность, а про честолюбие Горького, которое надо использовать, чтобы привязать его к партии.
«Ему это удалось». Доказательство - цитата из статьи Горького в «Правде» за 1933 год - пролетариат под руководством Сталина создает новую культуру, новую историю… при этом гуманизм пролетариата требует неугасимой ненависти к капиталистам и их лакеям.
«Знал ли тогда буревестник революции, чьим гуманизмом он восхищается?»
Так ведь в статье ясно же написано - пролетариата.
Из воспоминаний Ивана Зайцева - снова про отхожее место.
Невнятный рассказ про религиозно-философские собрания начала века, ведущий к тому, что отлучение Толстого волновало интеллигенцию.
Дальше про Горького и Толстого. Тут много натяжек, шитья белыми нитками и прочей глупости. Проскочим этот сюжет, поскольку про безумие тут ничего нового не сказано.
Про богостроительство. Про социализм как религию без Бога. Существенно то, что Ленин поругал Горького и посоветовал ему «лечиться». Так ведь это он ему в буквальном смысле. А в интерпретации авторов фильма получается - один безумец обвинил в безумии другого безумца.
Пассаж о тиранах и поэтах. Ну без этого никуда.
Цитата про какой-то подвал и бездомных собак.
Реакция Горького на смерть Маяковского - «поразительная по своей жестокости» - а реакция такая - «А тут еще Маяковский. Нашел время. Знал я этого человека. И не верил ему».
А надо было пожалеть что ли?
Казань, 1887. Странная история про попытку самоубийства. Ничего не понятно - зачем, почему… Но толкование дается однозначное - это, мол, первая попытка поспорить с Творцом о смысле творения. Бунт против Бога, якобы.
Смерть Ленина. Реакция Горького опять же кажется авторам фильма показательной. Ну раз безумец - и реакции его все заведомо безумные, это уж как пить дать.
Побочный сюжет про то, как Горький пытался заступаться и помогать… Но получается, что не очень настойчиво пытался и не очень удачно удавалось помогать. Ну какая помощь может быть от сумасшедшего?
Пишет про коллективизацию - мол, все идет отлично.
Пишет «Самгина», не успевает закончить. Тема одиночества в отсутствие Бога. Авторы сообщают - показательно, что Горький поселился в особняке Рябушинского.
Однако почему и чем показательно - объяснить не удосуживаются.
Отъезд с Соловков - композиция типа закругляется. Пошлый, избитый прием. Конец фильма.
Не то чтобы я за цензуру. Но как-то ведь с таким безобразием надо бороться. А чем редакторы на канале «Культура» занимаются? Впрочем, я ведь уже высказывал свои догадки в связи с программой «Сферы» - ну то есть чем именно они там занимаются. Значит - продолжают заниматься. Значит - не послушались, не подумали над своим поведением.
А образ все-таки сильный из мемуаров Ивана Зайцева. Там, где была Культура - теперь огромная параша.
«Страсти по Максиму», 24 августа 2005 года, Культура
С исторической документалистикой на нашем телевидении просто беда. Смотришь подобное, и думаешь - а ведь эти люди получали профессию, усваивали какие-то каноны, стандарты. Может быть, дело в том, что авторы телефильмов воспринимают себя не вполне адекватно. Им пристало быть ремесленниками, они должны уметь сделать хорошо, умно и пристойно, а они видят себя в роли интерпретаторов, продуцирующих некие смыслы, толкования и повороты известных сюжетов. Логика извращенного самоистолкования приводит к своего рода интерпретативному помешательству - авторы начинают видеть связи, переклички и аллюзии там, где их не существует. Точнее, будучи плохими истолкователями, не умея отличить грамотную интерпретацию от безграмотной, пошлой и непристойной, эти люди начинают устанавливать связи не внутри материала, а между многочисленными и, как правило, плохими трактовками данного материала. Получается абсолютная ахинея, патетичный бред, в котором отсутствуют необходимые для зрителя зацепки - вот это документально подтвержденный факт, это чья-то гипотеза, это эмоционально окрашенная реакция такого-то господина, а вот это наши собственные измышления. Которые без зазрения совести выдаются за чистую монету. В фильме про Горького первая странность - закадровый голос Андрея Руденского, сыгравшего Клима Самгина в известной телепостановке, где он звучал не только в кадре, но и за кадром. Авторы явно хотели этим что-то сказать, и это сразу как-то несимпатично.
Тем более первое, что голос произносит - это отрывок из Писания про «ловцов человеков». Видимо, авторы пытаются с ходу выстроить ассоциацию с «инженерами человеческих душ». Ассоциация выстраивается негативным образом - мы чувствуем, что авторы пытаются заставить нас увидеть то, что они сами как-то уж слишком легко отмыслили, не потрудившись толком понять.
Дальше разворачивается сюжет. Визит Горького на Соловки в июне 1929 года. Описание главного героя: «Высокий, болезненной худобы старик… Во всей его внешности было что-то угрюмое, хищное». Вот уже начинается подлое вранье. Кадры хроники и фото тех лет ну никак не стыкуются с таким интерпретирующим описанием. Горький выглядел как большинство своих современников - не лучше и не хуже. Почему болезненный? Почему старик? Почему угрюмый и хищный? Мы чувствуем, как авторы начинают выстраивать свой сюжет, пренебрегая простой очевидностью.
«Увидев собор, старик расчувствовался. Впрочем, он всегда был излишне впечатлителен и сентиментален. Слезы наворачивались как-то сами собой… Злые языки говорили, что это обыкновенный старческий delirium, к которому все давно привыкли».
Delirium, между прочим, с латыни - безумие, помешательство. Образ выстраивается отвратительный - больной, угрюмый, слезливый, безумный старик, о помешательстве которого всем давно известно.
Цитируется запись Горького в лагерной книге - мол, все идет нормально, порядок безукоризненный. И что мы должны, по мнению авторов, тут понимать? Что Горький окончательно выжил из ума? Или авторы сомневаются, что лагерный порядок и впрямь поддерживался на уровне?
Секирная гора, штрафной изолятор, деревянная лестница - «с которой сбрасывали узников». Горький и здесь - в изоляторе - находит идеальный порядок.
Цитируются воспоминания узника Секирки Ивана Зайцева - мол, где были алтари, теперь карцеры, где был жертвенник, теперь огромная параша.
Где-то с полминуты зрителей изводят изображением льющейся из трубы в стене воды и скрипом водокачки. Видимо, в эти полминуты зритель должен окончательно увериться в безумии Горького. Как же - написал, что отличный порядок, а там - параша на месте жертвенника. Какой же порядок, если параша? Да, без всякого сомнения, Горький безумен.
Цитируются природные зарисовки Горького - вид с Секирной горы. Дальше - загадочная фраза: «Современники утверждали, что в такие минуты глубокой задумчивости Горький становился похож на немецкого философа Фридриха Ницше… пугающими усами… и внутренним родством». То есть известный факт биографии Горького - то, что он подражал Ницше, отращивал усы и прочее - подается как чуть ли не мистическая духовная связь - причем связь двух безумцев.
Сообщается, что 3 января 1889 года Ницше прямо на улице Турина «постиг апоплексический удар, повлекший за собой полнейшее умопомрачение. Ницше посылал знакомым почтовые открытки абсолютно безумного содержания, подписываясь при этом «Распятый». Несчастный был доставлен в психиатрическую клинику Йенского университета».
Вряд ли это был «удар». Даже йенские врачи поставили диагноз «прогрессирующий паралич», вызванный, вероятно, перенесенным сифилисом. Странные письма Ницше стал писать в конце 1888 года, и подписывался не только «Распятый», но и «Ницше-Цезарь», и «Дионис»… Однако смысл ясен - авторы живописуют, как Ницше настигло безумие.
Дальше - больше. Сообщается, что после смерти Ницше его архив в Веймаре посетил Гитлер и получил символический подарок - трость великого философа. Однако не сообщается, что умер Ницше в 1900 году, а визит Гитлера состоялся в 1935 году. Тем самым выстраивается некая духовная преемственность - от Ницше к Гитлеру.
Точнее, выстроена она давно, но авторам - очевидно - пришлась по душе.
Пропорция ясна. Ницше - безумие. Гитлер - коллективное безумие.
Снова Соловки. Горький спускается с Секирной горы. Которая для заключенных - по мысли авторов - или, точнее, по чьей-то мысли, подхваченной авторами, - была вроде бы как Голгофой.
Невнятный переход к самому началу биографии писателя. Алеша заразил отца холерой. Отец умер. Мать его за это невзлюбила. Тупая интерпретация в духе психоанализа для бедных: «Всю свою жизнь Горький искал именно это недополученное тепло, любовь и сочувствие, боролся за них». Или вот взял он как-то нож и пошел на отчима, так - цитируется Мережковский - «этот нож до сих пор в душе Горького».
Кроме ножа, в душе Алеши «росла обида на весь этот мир, который, по его мнению, был устроен Богом неправильно, несправедливо. И ему казалось, что он знает, как его изменить».
Только казалось?
Рассказ начинает двигаться окольными путями. История химика Николая Васильева - рассказывается только затем, чтобы перейти к «Заратустре», которого Пешков прочитал именно в обществе Васильева. Сообщается, что слова Ницше «Бог умер» потрясли будущего писателя и что он - казалось - уверовал в них.
Опять казалось. Пешков запутался в кажимостях. Не признак ли это раннего безумия?
Цитируется отрывок, в котором субъект повествования, глядя в звездное небо, представляет конец мироздания и грозного Саваофа.
Интерпретация характерная: «Эти страсти Горький переживал в то самое время, когда Ницше в Турине сходил с ума».
Ну вот, все встало на свои места. Духовное родство - а именно безумие - несомненно.
Пешков обращается к психиатру. Тот советует забросить книжки и заняться физическим трудом. Пешков - следуя совету? - уходит в странствие по Руси. «Что это было - бегство от книг или бегство от самого себя?» Других вариантов авторам в голову не пришло.
Прочие биографические подробности. Итог странствий - Горький утвердился в мысли, что если Бога нет, то все разрешено. (Это, впрочем, уже из Достоевского, но авторы упорно гнут «ницшеанскую» линию. В безумии, очевидно, все равны - и Ницше, и Достоевский, и Горький, и Гитлер, и прочие персонажи программы.)
Дальше блестящий в своем герменевтическом тупоумии пассаж: «К этой мысли, - то есть что если Бога нет, то все разрешено, - уже признанной режимом и лично Сталиным, живой классик вернется в 1932 году. Хотя возвращение это будет, как всегда, весьма и весьма странным, чтобы не сказать безумным».
Безумная мысль принята на вооружение безумным режимом. В стране - надо так понимать - воцаряется всеобщее безумие. Безумный Горький погружается в эту безумную атмосферу. И каким же образом? Он пишет примерно следующее -
Придет время, когда эксперименты над собаками и кроликами окажутся недостаточными для решения новых задач, которые уже ставит наука о человеке - искоренение болезней, продление жизни и т. д. Придется ставить опыты над самим человеком - для этого потребуются сотни человеческих единиц…
- Видеоряд при этом - рисунки и фото мужчин и женщин со стрелковым оружием в руках.
То есть мысль авторов ясна - авторы отождествляют сталинский террор и эти самые «эксперименты над человеком», хотя Горький - очевидно - говорит о медицинских исследованиях.
«Стареющим и дряхлеющим вождям идеи Горького пришлись по вкусу. Под личным патронажем товарища Сталина был создан Всесоюзный институт экспериментальной медицины».
Высший акт сталинского безумия! Зритель, вероятно, должен думать, что в этом злополучном институте творились какие-то жуткие, немыслимые вещи.
Опять Соловки. Настроение Горького радостное и бодрое. То есть ехал сюда угрюмым и больным, а как насмотрелся на лагерные параши - ободрился и возрадовался. Ну не безумец ли?!
Непонятная история с Юлией Данзас.
Опять история странствий. Был избит мужиками. Возненавидел Бога и людей. Цитируется «Заратустра» - про человеческое море, в которое субъект наррации закидывает удочку. Перекличка ясна - ловец человеков. Видеоряд - факельное шествие нацистов.
Не слишком ли уже?
Снова про Ницше - про Заратустру. «На место умершего Бога вставал Титан, воплощавший в себе высшие достижения человеческого духа и презрительно относившийся ко всем слабым и больным, неудачникам и отчаявшимся. Увы, когда Ницше закончил свое сочинение, он сам был безнадежно болен».
Болен чем? Апоплексическим ударом?
И вообще - это же натяжка, именно нацистская интерпретация. Некрасиво получается.
Странная история про оладьи и пианино, рассказанная Петером Гастом.
Петербург, 1899. Горький - новый пророк, Христос и Заратустра одновременно. Толстой столичной богемной публике надоел, и человек из народа пришелся к месту. Горькому столица не понравилась - «сволочь, жалкие, маленькие люди. Я видел, как Гиппиус целовалось с Давыдовой. До чего же это противно».
Так ведь и вправду противно. И действительно - жалкие и маленькие люди. Что же тут «безумного»? А переход авторы делают недвусмысленный -- «И вновь что-то происходит с психикой. Избавившись от нижегородской мании зыбкости непонятного ему мира, когда, чтобы проверить материальность предметов, он в кровь разбивал о них кулаки, тут, в промозглом Петербурге, он заболевает раздвоением личности. Теперь Пешков и Горький существуют раздельно».
До чего же жалкая потуга! И не стыдно сочинять такое?
В доказательство раздвоения приводится цитата, в которой Горький рассуждает о фигуре «Пешкова» в третьем лице.
Если бы я был наследником Горького, я бы авторов засудил за клевету. И за полную неспособность читать и понимать чужие тексты.
Дальше про неискренность Горького. Тоже, надо думать, признак безумия - он ведь еще и людей мистифицировал - в жизни был одним, на публике другим, в сочинениях третьим. Ненормальный какой-то.
Блок о Горьком - мол, мизантроп, почитает людей сволочью, лгунами и подлецами.
Так ведь не без основания же.
Горький о русском народе - мол, талантливый народ.
Авторы видят здесь противоречие. А я вот не вижу - почему сволочь, лгун и подлец не может быть талантлив? Очень даже может.
О том, как в кружках обсуждалась искренность Горького.
О том, что этот же вопрос волновал Сталина. Однако цитата из Сталина - вовсе не про искренность, а про честолюбие Горького, которое надо использовать, чтобы привязать его к партии.
«Ему это удалось». Доказательство - цитата из статьи Горького в «Правде» за 1933 год - пролетариат под руководством Сталина создает новую культуру, новую историю… при этом гуманизм пролетариата требует неугасимой ненависти к капиталистам и их лакеям.
«Знал ли тогда буревестник революции, чьим гуманизмом он восхищается?»
Так ведь в статье ясно же написано - пролетариата.
Из воспоминаний Ивана Зайцева - снова про отхожее место.
Невнятный рассказ про религиозно-философские собрания начала века, ведущий к тому, что отлучение Толстого волновало интеллигенцию.
Дальше про Горького и Толстого. Тут много натяжек, шитья белыми нитками и прочей глупости. Проскочим этот сюжет, поскольку про безумие тут ничего нового не сказано.
Про богостроительство. Про социализм как религию без Бога. Существенно то, что Ленин поругал Горького и посоветовал ему «лечиться». Так ведь это он ему в буквальном смысле. А в интерпретации авторов фильма получается - один безумец обвинил в безумии другого безумца.
Пассаж о тиранах и поэтах. Ну без этого никуда.
Цитата про какой-то подвал и бездомных собак.
Реакция Горького на смерть Маяковского - «поразительная по своей жестокости» - а реакция такая - «А тут еще Маяковский. Нашел время. Знал я этого человека. И не верил ему».
А надо было пожалеть что ли?
Казань, 1887. Странная история про попытку самоубийства. Ничего не понятно - зачем, почему… Но толкование дается однозначное - это, мол, первая попытка поспорить с Творцом о смысле творения. Бунт против Бога, якобы.
Смерть Ленина. Реакция Горького опять же кажется авторам фильма показательной. Ну раз безумец - и реакции его все заведомо безумные, это уж как пить дать.
Побочный сюжет про то, как Горький пытался заступаться и помогать… Но получается, что не очень настойчиво пытался и не очень удачно удавалось помогать. Ну какая помощь может быть от сумасшедшего?
Пишет про коллективизацию - мол, все идет отлично.
Пишет «Самгина», не успевает закончить. Тема одиночества в отсутствие Бога. Авторы сообщают - показательно, что Горький поселился в особняке Рябушинского.
Однако почему и чем показательно - объяснить не удосуживаются.
Отъезд с Соловков - композиция типа закругляется. Пошлый, избитый прием. Конец фильма.
Не то чтобы я за цензуру. Но как-то ведь с таким безобразием надо бороться. А чем редакторы на канале «Культура» занимаются? Впрочем, я ведь уже высказывал свои догадки в связи с программой «Сферы» - ну то есть чем именно они там занимаются. Значит - продолжают заниматься. Значит - не послушались, не подумали над своим поведением.
А образ все-таки сильный из мемуаров Ивана Зайцева. Там, где была Культура - теперь огромная параша.