30 -ое Октября. После смерти. (Из кн.: Л.Н. Толстой. На каждый день).
30-ое Октября (После смерти).
1.
Всякому человеку, чем дольше он живёт, тем больше раскрывается жизнь, то, что было неизвестным, становится известным. И так до самой смерти. В смерти же раскрывается всё, что только может в этой жизни познать человек.
2.
Смерть - это перемена в нашем теле, самая большая, самая последняя. Перемены в нашем теле мы все переживаем очень многие: то мы были голыми кусочками мяса, потом стали грудным ребёночком, потом повыросли волосы, зубы, попадали зубы - выросли новые, стала расти борода, потом стали седеть, плешиветь, и всех этих перемен мы не боялись.
Отчего же мы боимся последней перемены?
Оттого, что никто не рассказал нам, что с ним случилось после этой перемены. Но ведь никто не скажет про человека, если он уехал от нас и не пишет нам, что его нет, или что ему дурно там, куда он приехал, а скажет только, что нет о нём известий. То же самое и об умерших: это значит только то, что мы не знаем ничего о том, что будет с нами после этой жизни; но то, что мы не можем знать ни того, что будет с наи после смерти, ни того, что было с нами до этой жизни, показывает только то, что нам этого не дано знать, потому что не нужно знать. Одно мы знаем: что жизнь наша не в переменах тела, а в том, что живёт в этом теле. А живёт в этом теле душа. А душе нет ни начала, ни конца.
3.
Оттого, что один человек тихо шёл до того места, с которого я вижу, до того, где мне уж больше не видно его, а другой прошёл это место скоро, не стану же я думать, что тот, кто шёл медленно, тот больше прошёл, чем тот, кто шёл скоро. Я только одно знаю, что если я видел проходящего мимо моего окна человека, скоро ли или тихо - всё равно, я знаю, что и тот и другой шли до того времени, когда я увидал их, и будут идти и после того.
4.
Мы так привыкли считать своё орудие, своё тело, собою, что нам страшно его уничтожение. А стоит привыкнуть считать собой то, что работает орудием, и не может быть страха, а в минуту смерти только сознание неловкости, что отнято прежнее орудие, а новое не дано ещё.
5.
Каждый чувствует, что он - не ничто, в известный момент вызванное к жизни кем-то другим. Отсюда его уверенность, что смерть может положить конец его жизни, но отнюдь не его существованию.
Шопенгауэр.
6.
Животное не предвидит неминуемой смерти и поэтому не знает страха смерти. Человек же часто боится смерти. Неужели то, что человек обладает разумом, открывающим ему неизбежность смерти, может ухудшить, в сравнении с животным, его положение? Это было бы так, если бы человек употреблял свой разум на предвидение смерти, а не на улучшение своей жизни.
Чем больше живёт человек духовной жизнью, тем менее страшна ему смерть. Если человек живёт одной духовной жизнью, то смерть совсем не страшна ему. Смерть для такого человека - только освобождение духа от тела. Он знает, что то, чем он живёт, не может уничтожиться.
7.
Смерть есть то же, что рождение. С рождением младенец вступает в новый мир, начинает совсем иную жизнь, чем та жизнь, которую он вёл в утробе матери. Если бы младенец мог рассказать, что он испытывал, когда уходил из прежней жизни и готовился к рождению в этой жизни, он рассказал бы, что испытывал такой же страх, как мы перед смертью.
8.
Что такое жолудь, как не дуб, лишённый своих ветвей, листьев, ствола, корней, т.е. всех форм, всех особенностей, но который сосредоточен в своей сущности, в своей производительной силе, который вновь может завоевать всё, что она отбросила? Это обеднение, стало быть, есть только внешнее сокращение. Возвратиться к своей вечности - это-то и значит умереть, но не уничтожиться, это значит возвратиться к своей потенциальности. Амиель.
1.
Всякому человеку, чем дольше он живёт, тем больше раскрывается жизнь, то, что было неизвестным, становится известным. И так до самой смерти. В смерти же раскрывается всё, что только может в этой жизни познать человек.
2.
Смерть - это перемена в нашем теле, самая большая, самая последняя. Перемены в нашем теле мы все переживаем очень многие: то мы были голыми кусочками мяса, потом стали грудным ребёночком, потом повыросли волосы, зубы, попадали зубы - выросли новые, стала расти борода, потом стали седеть, плешиветь, и всех этих перемен мы не боялись.
Отчего же мы боимся последней перемены?
Оттого, что никто не рассказал нам, что с ним случилось после этой перемены. Но ведь никто не скажет про человека, если он уехал от нас и не пишет нам, что его нет, или что ему дурно там, куда он приехал, а скажет только, что нет о нём известий. То же самое и об умерших: это значит только то, что мы не знаем ничего о том, что будет с нами после этой жизни; но то, что мы не можем знать ни того, что будет с наи после смерти, ни того, что было с нами до этой жизни, показывает только то, что нам этого не дано знать, потому что не нужно знать. Одно мы знаем: что жизнь наша не в переменах тела, а в том, что живёт в этом теле. А живёт в этом теле душа. А душе нет ни начала, ни конца.
3.
Оттого, что один человек тихо шёл до того места, с которого я вижу, до того, где мне уж больше не видно его, а другой прошёл это место скоро, не стану же я думать, что тот, кто шёл медленно, тот больше прошёл, чем тот, кто шёл скоро. Я только одно знаю, что если я видел проходящего мимо моего окна человека, скоро ли или тихо - всё равно, я знаю, что и тот и другой шли до того времени, когда я увидал их, и будут идти и после того.
4.
Мы так привыкли считать своё орудие, своё тело, собою, что нам страшно его уничтожение. А стоит привыкнуть считать собой то, что работает орудием, и не может быть страха, а в минуту смерти только сознание неловкости, что отнято прежнее орудие, а новое не дано ещё.
5.
Каждый чувствует, что он - не ничто, в известный момент вызванное к жизни кем-то другим. Отсюда его уверенность, что смерть может положить конец его жизни, но отнюдь не его существованию.
Шопенгауэр.
6.
Животное не предвидит неминуемой смерти и поэтому не знает страха смерти. Человек же часто боится смерти. Неужели то, что человек обладает разумом, открывающим ему неизбежность смерти, может ухудшить, в сравнении с животным, его положение? Это было бы так, если бы человек употреблял свой разум на предвидение смерти, а не на улучшение своей жизни.
Чем больше живёт человек духовной жизнью, тем менее страшна ему смерть. Если человек живёт одной духовной жизнью, то смерть совсем не страшна ему. Смерть для такого человека - только освобождение духа от тела. Он знает, что то, чем он живёт, не может уничтожиться.
7.
Смерть есть то же, что рождение. С рождением младенец вступает в новый мир, начинает совсем иную жизнь, чем та жизнь, которую он вёл в утробе матери. Если бы младенец мог рассказать, что он испытывал, когда уходил из прежней жизни и готовился к рождению в этой жизни, он рассказал бы, что испытывал такой же страх, как мы перед смертью.
8.
Что такое жолудь, как не дуб, лишённый своих ветвей, листьев, ствола, корней, т.е. всех форм, всех особенностей, но который сосредоточен в своей сущности, в своей производительной силе, который вновь может завоевать всё, что она отбросила? Это обеднение, стало быть, есть только внешнее сокращение. Возвратиться к своей вечности - это-то и значит умереть, но не уничтожиться, это значит возвратиться к своей потенциальности. Амиель.