РУССКИЙ ЛЕВ - НЕ ЛЕВ АЛЛАХА, или Кое-что о мифическом "пути Льва Толстого к исламу" - Часть 3-я.
Глава 3. ЛЕВ ТОЛСТОЙ КАК «ОСНОВАТЕЛЬ РЕЛИГИИ ХРИСТА», МОХАММЕД АБДУЛ И ХАДИСЫ ПРОРОКА МОХАММЕДА.
(Части 1 и 2 см.: http://roman-altuchov.livejournal.com/57532.html
http://roman-altuchov.livejournal.com/57998.html )
Возвращаемся к изложению и критике статьи С. Кямилева и Дж. Маркуса. Следующий период «пути к исламу» Толстого, который можно, по их тексту, выделить, это:
{C} III. Период военной службы Толстого в Крыму и участия в Крымской войне (янв. 1854 - ноябрь 1855 гг.).
«В Крыму он <Толстой. - Р.А.> познал не только героику и трагизм войны, но и нравы крымских татар, коренного исламского населения этого края. Более того, часть важнейших замыслов, появившихся в те годы, позволяют угадывать в молодом офицере позднего Толстого-проповедника: в Крыму он стал мечтать об "основании новой религии" - очищенной и практической религии Христа».
Отметим, что здесь Кямлиев и Маркус весьма не оригинальны в своём мифотворчестве. Мы находим цитаты той же записи в Дневнике Толстого, которую они имеют в виду, и в «аргументации» столь же тенденциозных, но атеистических (в эпоху СССР) или церковно-православных (в наши дни) отечественных авторов.
Да, действительно, Толстой увидел и навсегда запомнил ужас настоящей войны (и крымские татары с их нравами тут ни при чём), и, осмысливая пережитое, сделал неоднозначно воспринимаемую по сей день запись в Дневнике. Вот она:
"Вчера разговор о божестве и вере навёл меня на великую, громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта - ОСНОВАНИЕ НОВОЙ РЕЛИГИИ, соответствующей развитию человечества, РЕЛИГИИ ХРИСТА, но ОЧИЩЕННОЙ от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле" <Запись от 4 марта 1855 г. Выделения наши. - Р.А.>.
И далее идеологически ангажированные (как видим, не только церковно-верующие) исследователи зачастую сразу "перебрасывают" читателя к Толстому к.1870-х - 1880-х гг., времён "Исповеди", почти навязывая кажущийся истинным вывод о том, что Толстой в последние десятилетия жизни просто-напросто осуществил замысел молодости...
Так ли это?
Вчитаемся, в ЧЁМ замысел. Это не так-то просто понять: Дневник Льва Николаевича, как и всякий источник личного происхождения и (первоначально) для личного пользования не подвергался специальному редактированию: Толстой нередко излагал свои мысли в Дневнике несколько "неряшливо", "для одного себя", не подбирая слова, по принципу: "я понимаю, что хочу этим сказать".
Итак:
1. Молодой Толстой пришёл к идее "основания новой религии".
2. Религия, которую Толстой полагает "основать" - есть "религия Христа", т.е. христинство, но -
3. "Религия ... очищенная от веры (?! - Р.А.) и таинственности.
Трудно сказать, только ли недооформлена здесь мысль, или молодой Толстой, развращённый воспитавшей его духовной средой лжехристианского православия и успевший уже разочароваться в нём, действительно полагал необходимым и допустимым для себя стать основателем новой религии? В любом случае, мы смеем утверждать, что Толстой 1870-х - 1900-х гг. ЭТИМ дерзким и непродуктивным путём не пошёл. Изучив евангелия и православное богословие, прочитав множество книг по религиоведению и библеистике, он из этих замыслов молодости выполнил только одно: именно ОЧИЩЕНИЕ учения Христа "от веры и таинственности", то есть того, что превратило преданное Христом миру Божье откровение и пример земной жизни разумного человека, данный им, - в фундамент для мистического учения и колдовского обрядоверия назвавших себя христианскими церквей, для их многовекового экономического и идеологического господства. НИКАКОГО "ТОЛСТОВСТВА" ТОЛСТОЙ НЕ "ОСНОВЫВАЛ", оставшись на христианском идейном "фундаменте", став свободным от веры в отжившие своё суеверия церкви, но всё-таки - христианином. СВОБОДНЫМ христианином, могущим стать членом лишь одной, истинно Христовой, церкви - если бы такая исторически где-нибудь существовала.
Впрочем, великий проповедник Христа уверен, что она и есть… Вот кредо Толстого-христианина и спасителя Христа для нас:
<...>
(«В чём моя вера?» - Глава XII).
Да, вера Толстого, как мы видим по этому отрывку, - не ислам и не церковная вера. Но это никак и не сектантская попытка выгромоздить на учении Христа некую новую догматику, внешне альтернативную официально-церковной, но на деле - такую же паразитическую на слове и примере земной жизни Христа, как и церковные учения. Толстой не шёл тем путём споров, склок и компромиссов, которым шли церковники, мнимые «христиане», в первые же века после Христа забывшие и извратившие его учение, а затем, не владея уже ни одним достоверным источником, -- выдумавшие своё и придавшие ему, и заодно самим себе, авторитет истинности и непогрешимости. Не пошёл он и путём сектантского отрицания. Его служение Богу и Христу - созидательно во всём. Толстой кропотливой работой воскресил в евангелиях всё то, что Христово, а не искажено или приписано ему, и ориентиром ему стали - Нагорная проповедь и другие беседы Христа, как они доли до нас в канонических евангелиях. Восстановленное, вытащенное из безвременного забвения учение Христа он взял за руководство в повседневной жизни, поступках, речах и помышлениях - за что и разделил, в немалой степени, судьбу общего ему и всем истинным христианам Учителя…
*****
Особой вехой на пути русского писателя в ислам Кямилев и Маркус считают «переписку» Толстого с Мохаммедом Абдулом (он же Мухаммад Абдо, 1848 или 1849 - 1905), известным реформатором ислама.
Мохаммед Абдул -- выдающийся общественный деятель, главный муфтий Египта игравший заметную роль в политической жизни арабов в последней трети XIX и начале XX в. В прошлом активный участник антибританского освободительного движения, блестящий оратор и публицист, Мохаммед Абдул впоследствии возглавил в арабском мире так называемое модернистское течение, пропагандировавшее обновление ислама. В письме, присланном в Ясную Поляну весной 1904 г. через английского искусствоведа Сиднея Кокрелла, Мохаммед Абдул, судя по ответу Толстого, говорил о религиозных и этических основах движения, которым руководил, и просил у всемирно известного писателя поддержки и одобрения.
Лев Толстой ответил на это послание большим письмом от 13 мая 1904 г., в котором изложил сущность своих философских и социальных воззрений.
По мнению Кямлиева и Маркуса, сия «переписка» из двух писем (одно - Толстому, второе - от него…) свидетельствует «о глубоком интересе Толстого как к теории Ислама, так и к его социально-реформаторскому потенциалу во имя улучшения жизни народов мира». Проще говоря, Толстой был настолько невысокого мнения о Христе и христианстве, что рассматривал перспективы якобы намеченной им религиозной «реформации» именно на исламском «фундаменте».
Опять же и опять - ТАК ли это?
Обратимся к тексту самого письма Толстого. Сразу следует отметить, что весь ответ Льва Николаевича М. Абдулу пронизан выражением вежливой симпатии Толстого к этому просвещённому деятелю арабского мира. Оттого писатель не мог не высказать в ответе Абдулу той простой, не вызывающей межконфессиональных споров истины, что все религии - едины в своих Божественных истоках.
«Думаю, -- пишет Толстой, -- что не ошибся, предполагая, по вашему письму, что вера, которую я исповедую, -- та же, что и ваша вера, и состоит в признании Бога и Его закона, в любви к ближнему и делании другому того, что желал бы, чтобы делали тебе. Я думаю, что все истинно религиозные принципы вытекают из этого и что они одни и те же как для евреев, так и для браминов, буддистов, христиан и магометан» (75: № 114).
Вот и ВСЁ положительное, что смог «выдавить» из себя в ответе Абдулу Толстой, якобы (если верить Кямилеву и Маркусу) увлечённый исламом, его реформированием и его мировым «реформаторским потенциалом»! Далее же Лев Николаевич, отвечая на какие-то утверждения корреспондента, вызвавшие его несогласие, решительно негативно охарактеризовал мнимое «реформаторство» адептов разных вер, состоящее в попытках возродить под новыми вывесками старые заблуждения, усиливающие разъединение.
«Я думаю, - писал оп, - что чем более религии преисполняются догматов, предписаний, чудес, суеверий, тем более они разъединяют людей и даже порождают недружелюбие, и, напротив, чем более они опрощаются и очищаются, тем ближе достигают они идеальной цели человечества - общего единения» (Там же).
Толстой просил Мохаммеда Абдула написать ему о бабидском движении среди арабов, которое его весьма интересовало.
Ответного письма из Египта не поступило. Вместо него Толстой вскоре получил известие от своего друга Сиднея Кокрелла, что главный муфтий Египта скоропостижно скончался. Так оборвалась в начале эта, едва завязавшаяся, но не состоявшаяся, «переписка»...
Стоит ли тут ещё что-то комментировать? Для Толстого, -- внецерковного, свободного евангельского христианина - «нет ни иудея, ни эллина», братья - не одни мусульмане (как для мусульман) или христиане, а все люди прошлого, настоящего и грядущего человечества, а закон Бога выражен не в Коране и даже не в Библии, а - от начала веков «записан в сердцах» всех людей. Храмы, мечети, иерархия жрецов, колдовство икон, богослужений - всё не просто излишне, но вредно. «Есть один храм Божий, это сердце людей, когда они любят друг друга» -- писал Лев Николаевич в «Четвероевангелии» (см. Главу 9, предпоследний абзац). А в прекрасно изложенной Толстым в 1887 г. на русском языке новелле Бернардена де Сен-Пьера «Суратская кофейная» мы читаем следующее выражение высшего, всемирно-божеского, -- совместимого лишь с истинным, нецерковным христианством, но никак не с исламом, -- жизнепонимания:
«Да, заблуждения и несогласия людей в вере - от самолюбия. <…> Каждому человеку хочется, чтобы у него был свой особенный бог или, по крайней мере, бог его родной земли. Каждый народ хочет заключить в своём Храме Того, Кого не может объять весь мир.
И может ли какой храм сравниться с тем, который сам Бог построил для того, чтобы соединить в нём всех людей в одно исповедание и одну веру?
Все человеческие храмы сделаны по образцу этого храма - мира Божия. Во всех храмах есть купели, есть своды, светильники, образа, надписи, книги законов, жертвы, алтари и жрецы. В каком же храме есть такая купель, как океан, такой свод, каков свод небесный, такие светильники, каковы солнце, луна и звезды, такие образа, каковы живые, любящие, помогающие друг другу люди? Где надписи о благости Бога, столь же понятные, как те благодеяния, которые повсюду рассеяны богом для счастия людей? Где такая книга закона, столь ясная каждому, как та, которая написана в его сердце? Где жертвы, подобные тем жертвам самоотречения, которые любящие люди приносят своим ближним? И где алтарь, подобный сердцу доброго человека, на котором сам Бог принимает жертву?
Чем выше будет понимать человек Бога, тем лучше он будет знать его. А чем лучше будет знать он Бога, тем больше будет приближаться к Нему, подражать Его благости, милосердию и любви к людям.
И потому пусть тот, который видит весь свет солнца, наполняющий мир, пусть тот не осуждает и не презирает того суеверного человека, который в своём идоле видит только один луч того же света, пусть не презирает и того неверующего, который ослеп и вовсе не видит света».
Точно в соответствии с этой мудрой и благородной этической установкой, Лев Николаевич не осуждает и не презирает своих мусульманских посетителей и корреспондентов, наивно пытавшихся проповедать ему своё любимое, кажущееся им высшим, религиозное учение. В письме к Мохаммеду Абдулу он лишь вежливо и деликатно даёт понять, что не может не жить ВСЕМ ТЕМ СВЕТОМ солнца Божьей истины, который уже открылся ему.
«Между строк» здесь считывается та же идея, которая более чётко выражена Толстым в проанализированном нами выше письме Е.Е. Векиловой: грядущая судьба исторического, самобытного ислама - такова же, как и исторического церковного христианства. Его, как и церковное христианство, нельзя и бессмысленно «реформировать» на почве веками накопившихся и ложно признаваемых «священными» заблуждений, отделяющих ислам, как особую религию, от других религий. Реформировать исторические религии можно и стоит - лишь по пути уничтожения их как таковых: как самобытного «православия», так и самобытного ислама -- во имя братского единения человечества в единой религиозной истине, выраженной в основах всех религий.
*****
Возвращаемся к лганью Кямилева и Маркуса. Повосторгавшись общением мнимого «ханифа»-Толстого с его мнимым же наставником в исламе М. Абдулой, они продолжают: «Общение с арабским учёным, носителем языка и традиций самого Пророка Ислама, стало особо важным для Толстого - ведь он сам переводил на русский язык Хадисы, и со свойственным ему мастерством сделал это блестяще. Теперь читающие по-русски могут на великолепном русском языке проникнуться силой и духом Сунны!»
Оборвём на этом месте поросячий, аж до визга с восклицательным знаком, восторг авторов, и попробуем разобраться. О чём речь? О каких хадисах и каком-таком их «переводе», якобы выполненном Л.Н. Толстым?
Вот сведения о хадисах по материалам Википедии (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A5%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D1%81):
«Хади́с (араб. الحديث) - предание о словах и действиях пророка Мухаммада, затрагивающее разнообразные религиозно-правовые стороны жизни мусульманской общины (уммы)[1]. Хадис - изречение (кауль), одобрение (такрир), образ (васфи) или действие (филь) пророка Мухаммада, сумма которых образует Сунну, являющуюся авторитетной для всех мусульман и составляющую одну из основ шариата. Хадисы передавались посредством сподвижников пророка.
Слово «хадис» в переводе с арабского языка буквально может переводиться как «новый» или как «беседа», «предание», «рассказ»[2].
Суть хадисов заключается в том, что они раскрывают более подробно предписание, которые содержатся в Коране. Например, в Коране говорится, что нужно совершать намаз. Хадисы же рассказывают, как именно нужно это делать».
И так далее… Таким образом, Кямилев и Маркус пытаются, как мы видим, убедить читателя, что Л.Н. Толстой в последнее десятилетие своей жизни, продолжая -- что ВИДНО по его Дневнику, публицистике, записанным за ним (например, Д.П. Маковицким) речам и многим другим источникам - разумом и сердцем любить Христа и христианство, размышлять о нём, вдруг - чего ни по каким источникам как раз НЕ ВИДНО -- НАСТОЛЬКО увлёкся «религиозно-правовыми сторонами жизни» мусульманской уммы по речениям пророка Мохаммеда, всесторонним изучением шариата, предписаниями о намазе и под. - что… лично перевёл хадисы исламского пророка!
А теперь - КАК ВСЁ БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ.
Лев Николаевич справедливо полагал, что искусство есть одно из средств единения людей и народов. Всемирную литературу он рассматривал как форму такого единения. Ещё 6 марта 1884 года Толстой сообщал в письме Н.Н. Ге (отцу), что занят новой увлекательной работой. Ею был отбор и перевод изречений философов и писателей разных народов. 15 марта того же года в Дневнике Льва Николаевича появляется запись: «Надо себе составить Круг чтения: Епиктет, Марк Аврелий, Лаоцы, Будда, Паскаль, Евангелие. - Это и для всех бы нужно. Это не молитва, а причащение» (49, 68). В письме же к В.Г. Черткову лета 1885 г. Толстой так кратко объясняет и смысл задуманного им свода всемирной мудрой мысли: «Очень бы мне хотелось составить Круг чтения, т.е. ряд книг и выборки из них, которые все говорят про то одно, что нужно человеку прежде всего, в чём его жизнь, его благо» (85, 218).
Непосредственно к осуществлению замысла «Круга чтения» Лев Николаевич приступил лишь в 1904 году, а в 1906-м увидела свет первая редакция этой книги. Но Толстой не остановил на этом работу над редактированием и пополнением своего свода изречений. К 1907-1908 гг. относится подготовка им второго издания «Круга чтения».
Может быть, некоторые сведения о «Круге чтения» дошли и до далёкой индийской Калькутты, где жил некий Абдуллах ал-Мамун Сураварди (Abdullah Al Suravardi), индийский мусульманин, суфий и наставник-учитель суфийского тариката сухравардийя, доктор философии, юрист, издатель журнала «The Light of the World». Именно он и прислал Л. Н. Толстому осенью 1907 г., вместе с письмом, свою брошюру «The Sayings of Mohаmmad» («Изречения Мохаммеда»). 11 ноября Толстой сделал в дневнике запись о чтении этой «интересной книги». 20 ноября 1907 г. в письме Сураварди Лев Николаевич написал: «Я просмотрел книгу и использую её для второго издания моей книги “Круг чтения”, в которой я поместил много очень глубоких и религиозных изречений вашего пророка…».
Однако, как мы уже отмечали, в «Круге чтения» Мохаммеду «не повезло»: упоминаний о нём в заключительной, опубликованной редакции - меньше дюжины… Девятнадцать изречений из книжки Сураварди Толстой поместил в другой свой сборник мудрой мысли -- «На каждый день». Из прочих же изречений Лев Николаевич сделал выборку, попросив перевести их на русский язык своего помощника, С.Д. Николаева. Из переведённых Николаевым изречений была составлена небольшая книжка, напечатанная в 1909 году толстовским народным книгоиздательством «Посредник» под заглавием «Изречения Магомета, не вошедшие в Коран. Избраны Л. Н. Толстым».
И это - всё! Толстой НЕ обращался к Сунне и ко всем хадисам пророка Мохаммеда и НЕ ПЕРЕВОДИЛ их сам на русский язык. Он не ставил себе задачей помочь русскому читателю «проникнуться силой и духом Сунны». Задача его была в ином: в соответствии с признанной им истиной об общих, имеющих истоком слово Бога человечеству, основах всех религиозных и всех истинно-мудрых философских учений и литературно-художественных идей и образов, составить тематический свод полезного народного чтения на каждый день, в котором бы отразилась, высвобожденная из-под спуда многовековых наслоений, искажений и перетолкований, эта единая Божья истина, единое сокровище человечества; то высшее, доступное человеку в земной жизни, жизнепонимание, которое сам великий мыслитель называл «всемирно-божеским», или - по наименованию религиозного учения, в котором оно нашло самое ясное и полное выражение, -- ХРИСТИАНСКИМ.
В предисловии к сборнику хадисов, избранных Толстым, читаем: «В Индии составлена Абдуллахом Сухраварди книга изречений Магомета. Эпиграфом книги стоит стих Корана: «Они хотят своим дыханием затушить свет Божий. Но Бог усовершенствует Свой свет, как бы ни было противно неверующим людям». Печатаемые в русском переводе извлечения из этой книги выбраны Л.Н. Толстым, как содержащие в себе наиболее общие всем религиозным учениям истины».
Интересно посмотреть, какие же «наиболее общие всем религиозным учениям истины» обнаружил Лев Николаевич в хадисах Пророка Мухаммеда.
В предисловии к книге «Изречения Магомета…», которое подписано инициалами Н.Г. с припиской «Под редакцией Л.Н.Толстого» отмечается, что сущность ислама «состоит в том, что Бог один, и потому не следует кланяться многим богам, что Бог милосерд и праведен…что всё земное проходит и исчезает; только Бог существует вечно. Любовь к Богу - в молитве, в помощи и прощении… Познав истинного Бога, люди должны стараться устранять всё то, что способствует развитию страстей в человеке».
Из множества изречений Мухаммеда, избранных Толстым, приведём некоторые, чтобы лучше понять, почему великий русский мыслитель акцентировал своё внимание именно на них. Вот, например: «Никто не может быть истинно верующим, если он не желает своему брату того же, чего желал бы себе… Делайте всем людям то, что вы желали бы, чтобы вам делали люди, и не делайте другим того, чего вы не желали бы себе». Сопоставим этот хадис с словами христианской, и древнее, чем христианская, истины, так переданной в труде Л.Н. Толстого «Что такое религия и в чем сущность ее?»: «Закон и пророки, т.е. все книги, считавшиеся священным писанием, сводятся только к тому, чтобы поступить с ближними так же, как хочешь, чтобы поступали с тобою… Так как все люди - братья и равны между собой, то каждый должен поступать с другими, как он хочет, чтобы поступали с ним». В указанной работе Лев Николаевич неоднократно и в разных вариациях касательно различных верований повторяет данную формулу, подчёркивая этим её значимость для духовной сущности человеческой личности.
Лев Николаевич неоднократно подчеркивает, что «священные» писания разных народов вещают об одной Истине, посредством которой поддерживается извечная связь между Бесконечностью и человеческой личностью.
Действительно, Истина одна и, преодолевая внушенные с детства суеверия «самобытных» религий, она находит дорогу к алкающим сердцам и ищущим умам!
Кстати, важная обмолвка Кямилева и Маркуса подтверждает сделанный выше нами вывод. Они пишут: «Толстой считал знание Хадисов столь же важным для русских читателей, как и знание мудрости других народов».
Да, именно так! Хадисы для Толстого стояли на равных по идейной значимости с «мудростью других народов». То есть: Толстой не выделял ни Коран, ни Сунну и хадисы Мохаммеда как некое особенное хранилище божественной мудрости, а признавал в них, как и в евангелиях и других «священных текстах» одно - верным, другое - ложным, ошибочным, неактуальным.
И - никаких мусульманских предпочтений, никаких особых симпатий к исламу!
_________________