Народ в стихотв. "Свободы сеятель пустынный" Пушкина и слове "Царство Божие внутри вас" Л. Толстого.
Обязательная служба в войске, по мысли Толстого, как она выражена в его слове "Царство Божие внутри вас, или Христианство не как мисическое учение, а как новое жизнепонимание", есть предел не только государственного деспотизма, но и рабьего повиновения граждан, ибо она требует отречения от всего, что должно быть дорого и свято христианину и «разрушает все те выгоды общественной жизни, которые она призвана хранить» {C}[1]{C}.
Прослеживая конкретно-историческую детерминанту всеобщей воинской повинности среди цивилизованных христиан, писатель говорит о ней как о неизбежности в условиях нарастающего военного противостояния держав. Одна за другой, они ввели всеобщую воинскую повинность, и «сделалось то, что все граждане стали угнетателями самих себя» {C}[2]{C}.
Иллюстрацией, доказывающей справедливость этого тезиса, стало для Л.Н. Толстого событие, описанное в главе 1-й заключения к трактату. 9-го сентября 1892 года на станции Узловая Сызранско-Вяземской железной дороги писатель встретился с карательным отрядом, направлявшимся, под руководством тульского губернатора Н.А. Зиновьева, для наказания крестьян, не давших своему помещику рубить лес, мошеннически отнятый у них {C}[3]{C}. Толстого возмутила не столько несправедливость самого наказания, сколько та лёгкость, то нравственное безразличие, с которыми чиновники, офицеры и солдаты готовились совершить истязание «голодных и беззащитных, тех самых людей, которые кормят их» {C}[4]{C}.
Эта взывающая к дремлющей совести «паразитов» проблема неуважения к правам и человеческому достоинству своих кормильцев, поднятая Л.Н. Толстым ещё в слове «Так что же нам делать?», развитая им в гениальных работах «Голод или не голод?», «Неужели это так надо?» и «Стыдно», по всей видимости, не скоро утратит свою актуальность. Пока «мирные народы» покойно «пасутся», не помышляя о своём праве на свободу, честь, достоинство, до тех пор послушное стадо можно «стричь» (налогами), «резать» (войнами), да ещё и обманывать тем, что иначе нельзя и прожить стаду. Но как только традиционные неуважение, насилие и обман встречают отпор, как только стадо становится обществом людей, знающих о своих человеческих правах, о естественности своего равенства с самозваными распорядителями их судеб, все эти люди обречены становиться жертвами насилий и обмана. А убивать их будут такие же, в прошлом, простые люди, но загнанные уже в военное рабство. С болью и гневом пишет Л.Н. Толстой, что, подобно тому «как из гнилых и кривых брёвен, как ни перекладывай их, нельзя построить дом, так из таких людей нельзя устроить разумное и нравственное общество. Из таких людей может образоваться только стадо животных, управляемое криками и кнутами пастухов» {C}[5]{C}.
Это патетическое и эмоциональное место не напрасно, не случайно перекликается с пушкинским стихотворением «Свободы сеятель пустынный…»: как и это стихотворение одного из немногочисленных поэтов, признанных Толстым, заключение писалось в период утраты автором обычных надежд, в том тяжёлом состоянии души, которое преследовало его периодически всю жизнь. Кроме того, пушкинские образы, настроения, понятие свободы и чести всегда были близки Толстому (хотя в понятие «свобода» Толстой-публицист вложил своё, очень своеобразное содержание) [6].
{C}{C}
{C}{C}
{C}{C}[1]{C}{C} Толстой Л.Н. Избранные философские произведения. М., Просвещение, 1992. - С. 298-299, 318-319.
{C}{C}[2]{C}{C} Там же. - С. 298.
{C}{C}[3]{C}{C} Там же. - С. 361-362.
{C}{C}[4]{C}{C} Там же. - С. 369.
{C}{C}[5]{C}{C} Там же. - С. 318.
{C}{C}[6]{C}{C} «Свобода - не та фантастическая свобода, которую проповедуют сторонники насилия, а та единая, истинная свобода, которая состоит в том, что каждый человек может жить и поступать по собственному рассуждению, платить или не платить подати, идти или не идти на службу, дружить или враждовать с соседним народом, что такая настоящая свобода не совместима с какой-либо властью одних людей над другими» (35, 205).