Коонен Алиса Георгиевна.
Коонен Алиса Георгиевна
Познакомил с ней и подарил её образ мне, Василий Катанян.
Читая Катаняна, где он рассказывает о постановке "Мадам Бовари" Таировым, я словно под гипнозом воспроизвела по деталям все, что увидела по строкам книги.
Настолько я впитала атмосферу всего действия и так сильно эмоционально восприняла. Катаняну удалось воплотить на страницах книги им увиденное настолько реально, что кажется даже слышны все шорохи и звуки…
( "Мадам Бовари" с "уч. Алисы Коонен" я потом смотрел несколько раз. Коонен
играла не госпожу, а мадам Бовари. Она была приподнята над провинциалкой,
это была элегантная парижанка - туалеты, манеры, позы... Но стремления,
идеалы, мечты - все было удивительно по Флоберу: "В этот час тысячи таких
женщин томятся в маленьких городках Франции, мечтая об избраннике с лицом
ангела и душой поэта", - слышала Эмма таинственный голос неизвестного.
"Сценический вариант Алисы Коонен". Он был сделан ею блестяще, дух романа
бережно сохранен, и зритель с тревогой следил за фабулой. Спектакль Таиров
поставил изобретательно - и по музыке (Кабалевский), и по декорациям
(Рындин), и по свету (Самойлов). Слева и справа стояли трехэтажные дома без
передней стены, и жизнь семьи Бовари, их соседей вся была на виду. Действие
подчас проходило в нескольких местах одновременно.
Каждое появление героини было в другом платье. По-моему, их были десятки.
За кулисами стояли ширмы, где на Коонен набрасывались костюмеры - до
гримуборной бежать было некогда. Я это видел, когда один раз, с помощью
Сильвы, смотрел спектакль из-за кулис.
...Вот идет она из глубины сцены под руку с Шарлем, в розовом платье, в
большой розовой шляпе - красивая, молодая, очаровательная. В улыбке есть
что-то от Марлен Дитрих. Движется замечательно. Голос необычный,
завораживающий, не похожий ни на чей. Незабываемый.
Она садится возле камина, какой-то разговор. Затем немного музицирует. В
зале напряженная тишина. На протяжении всего спектакля - как только Коонен
уходила - слышались шевеление, кашель, шепот. Как только она появлялась -
зал замирал. Так весь вечер.
В каждой картине, сказав последнюю реплику, Коонен тут же исчезала. Или
моментально наступала темнота. Или падал занавес - после нее ничего не
оставалось. Это, разумеется, было рассчитано и давало нужный эффект.
Мейерхольд говорил: "Чем ближе вы стоите к двери, тем эффектнее уход. В
кульминациях все решают секунды сценического времени и сантиметры пола
сцены. Эту алгебру сценометрии не презирали ни Ермолова, ни Комиссаржевская,
ни Ленский".
Ей следовала и Алиса Коонен.
...Свидание с Родольфом. Она одета пейзанкой, в платочке - по моде тех
лет. Цвета палевые. Эмма ведет диалог, медленно пересекает сцену слева
направо, останавливается у самой двери, оборачивается к возлюбленному,
шепчет "до завтра" и - моментально исчезает, слышится только шуршанье юбок
за дверью. В зале спадает напряжение, и он разражается аплодисментами.
В сцене с Родольфом в лесу, где Эмма была в костюме амазонки, она так
проникновенно объяснялась ему в любви, что волнение охватывало и нас. Коонен
играла Флобера: "Она знала такие нежные слова, от которых у него замирала
душа, а ее поцелуи доводили его до исступления... Где впитала она в себя
почти бесплотную, глубокую и скрытую порочность?" Но в смятении уходила Эмма
со свидания, чувствуя, что "у Родольфа уже не было ни тех нежных слов, от
которых она когда-то плакала, ни тех яростных ласк, которые доводили ее до
безумия. И когда он увидел, как она медленно исчезала в тени, у него так
забилось сердце, что он чуть не упал", - писал Флобер. И мы были потрясены
силой любви Коонен-Бовари.
...Вот она сидит окаменевшая, подавленная, сломленная, спустившись с
чердака, где с ужасом прочла предательское письмо любовника. Идет обед,
Шарль о чем-то болтает. За окном - звон бубенцов, это Родольф уезжает из
Ионвиля, бросив Эмму... "Душно!!!" - вдруг кричит Эмма страшным голосом
(именно - страшным), стремительно вскочив, опрокинув посуду, вся вытянувшись
вверх, словно пытаясь взлететь - и падает плашмя, без сознания, в полную
темноту.
...Вот она в мужском костюме, в плаще и цилиндре, со слезами на глазах
танцует в компании Леона на маскараде. Оставшись одна, Эмма вдруг слышит:
"Мадам вспоминает монастырь?" Это обращается к ней незнакомец в маске,
который читает ее мысли, говорит о несбывшихся мечтах, о притворстве и
фальши. "Вся жизнь ее превратилась в ложь, - писал Флобер, - и если она
говорила, что шла по правой стороне улицы, то следовало полагать, что это
была левая сторона".
"Да, я хорошо научилась лгать", - слышался низкий, грудной голос Эммы.
Потрясенная словами незнакомца, она покидала пестрое сборище. На авансцене
она поворачивалась спиной к залу, раскидывала руки с полами черного плаща, и
ее хрупкая маленькая фигурка становилась похожа на птицу. Она медленно
удалялась в глубь сцены: "Спать, спать..."
Листались страницы трагедии, а Коонен играла именно трагедию, а не драму.
В черном платье с оборками, отороченными пепельно-серым, как бы обгоревшая,
Эмма металась в поисках денег. Незабываем ее пробег по полю: в глубине
сцены, в центре, она бежала на одном месте - от ветра (ветродуя) развевалось
платье, за спиной неслись черные тучи, звучала тревожная музыка... Это было
сделано замечательно, и зал всегда аплодировал. Наконец, обессилев, она
падала и на коленях вопрошала небо: "Боже, что же мне делать? Что?!"
И вот наконец она взбегает по лестнице к аптекарю, будит слугу и умоляет
отдать ей ключ от шкафа, где лежит мышьяк... "Мадам, я прошу вас... Мадам,
не надо..." И тогда она обнимает влюбленного в нее Жюстена, она целует его
долгим поцелуем, единственным и последним, неземным и смертельным, и, теряя
сознание, слуга роняет ключ... Она набрасывается на банку с ядом, как
безумная, она запускает туда руку и буквально "жрет" белый порошок горстями
- торопясь, давясь, жадно, просыпая его на платье, на пол...
- Мадам, что вы делаете?!
- Молчи, иначе твой хозяин погиб. ТАК НАДО!!!
И уже обреченная, плача, со словами "Все кончено", медленно спускалась
Коонен по винтовой лестнице - в темноту, как в преисподнюю...
Ложе, на котором умирала Эмма, стояло в глубине сцены. Она прощалась с
рыдающим Шарлем - "Так надо, друг мой" - и просила дать ей зеркало.
Приподнявшись, долго смотрелась в него, молча, пристально. И вдруг, дико,
неистово захохотав, откидывала его и падала мертвой. Звучал реквием. Свет на
ее лице угасал и постепенно высвечивал всех героев драмы - Омэ, Лерэ,
Родольфа и Леона, который натягивал лайковые перчатки, собираясь на раут.
"Госпожа Бовари - это я", - говорил Флобер. "Что, собственно, должно
означать это знаменитое выражение? - задавался вопросом в своем эссе Андре
Моруа. - Именно то, что оно выражает. Флобер бичует в своей героине
собственные заблуждения. Какова главная причина всех несчастий госпожи
Бовари? Причина в том, что Эмма ждет от жизни не того, что жизнь может ей
дать, но того, что сулят авторы романов, поэты, художники... Она верит в
счастье, в необычайные страсти, в опьянение любовью, ибо эти слова,
вычитанные в книгах, показались ей прекрасными".
Именно такой и играла ее Алиса Коонен.
P.S. 1997. Каждый раз, глядя на незабываемый пробег Улановой-Джульетты к
Лоренцо, я вспоминал этот отчаянный бег Коонен-Бовари... )
Коонен в этой роли ещё примечательна тем, что тогда ей было уже за пятьдесят…
И как писал Катанян: "Про Коонен говорили разное: одним она очень нравилась, другие злословили:
"Старушенция сошла с ума, играет любовные сцены, смеется, целуется... Как
можно?" Оказалось, что можно. И даже незабываемо. И вовсе не "старушенция".
Хотя Алисе Георгиевне в ту пору было за пятьдесят, на сцене была прелестная
молодая женщина, пленительная, страстная, необузданная, страдающая,
отчаявшаяся и страшная в своей смерти."
Но именно эта роль осталась одной из самых любимых для примы таировского театра.
И замечательно, что такую блистательную игру главной героини можно "увидеть" на страницах книги Василия Катаняна.