Грязное дело
Как известно, сегодня отмечается Международный День защиты детей. И в знак моей "солидарности" я хочу поставить еще один небольшой рассказик о своем деревенском детстве в сказочном Черноземье. Просто так :о)
Еще за неделю до события дедушку с бабулей охватило какое-то суетливое нетерпение. Они оживленно о чем-то переговаривались. Листали отпечатанную на грубой розоватой бумаге, хлипкую книжицу-тетрадку. Шелестели денежными купюрами. Вздыхали.
Дня за два дед дотемна провозился в катухе*. Там иногда содержались суягные ярочки и новорожденные ягнята, а в те дни в набитых сеном яслях тревожно квохтала наседка. Но главное - в этой сараюшке хранился запас зимнего топлива наших стариков. Вдоль одной стены белесой мозаикой высилась поленица наколотых дров. В большом закутке, отгороженном сборно-разборными перегородками, лежал уголь.
Весь день дедушка, не торопясь, сортировал остатки. Торфяные брикеты он складывал отдельно, крупные куски антрацита - отдельно. Мелкую крошку сгребал в угол. Кряхтел, цокал языком, вздыхал.
А на утро дед исчез из дому еще до завтрака. К обеду не появился. Ближе к ужину приехал на небольшом, с голубой кабиной, грузовичке. В центре кузова возвышался огромный «горб», прикрытый белесым брезентом.
Увидев приближающуюся машину, бабуля поспешила пошире открыть обе створки ворот и убрала с дороги куриную поилку. Однако водитель въезжать во двор категорически отказался:
- Да не дай бог зацеплю бортом ваши сарайчики! Это ж саман! Развалится все к… Я вам вот тут, возле ворот, ссыплю, чтоб таскать не далеко, а вы уж потом сами перекидаете, куда вам надо.
Он подогнал машину, отцепил задний борт, завернул наверх край брезента. Под ним лежал, масляно мерцая на солнце, уголек.
Желая угодить старикам, водитель явно перестарался и ссыпал свой груз аккурат между воротными столбиками. Бабушка, стоявшая во дворе, отчаянно всплеснула руками. Дед, оставшийся на улице, смачно выругался. Водитель сделал вид, что не услышал, махнул на прощанье рукой и уехал.
- Ну черт разэтакий! Ни пройтить, ни проехать! - горячился дедушка. - И как овцы вечером тут пойдут? А ежли ночью дожжь? Тут же вода завсегда стоит!
Я, стараясь казаться собственной тенью, тихонечко перебралась через казавшуюся огромной угльную кучу к бабушке. Подальше от сердитого деда.
Сердись - не сердись, а расчищать проход хотя бы для овец нужно. Вооружившись дырявыми ведрами, совковой лопатой и терпением мы втроем принялись разгребать угольный завал. Бабуля наполняла ведерки, дедушка таскал их в «топливный» катух, а я ловко выуживала большие куски угля и складывала их в сторонку.
К возвращению деревенского стада небольшой проход в калитке худо-бедно был расчищен.
Когда же, уже в первых сумерках, дедушка стал загонять овец на баз**, те наотрез отказались заходить во двор. Они тревожно косились на мерцавшую в темноте кучу, бестолково толкались на месте и жалобно блеяли. Бабушка грозила им своим бадиком***, дед привычно уже ругался, а я манила старую матку сочными яблочками.
Не известно, что именно заставило мою любимицу пересилить свой страх и, аккуратно ступая ногами, перейти на ту сторону черной кучи. Но начало было положено. Другие овцы, подгоняемые нашими окриками и воодушевленные примером вожачки, словно горные козы резкими скачками тоже перебрались во двор и сразу успокоились.
День закончился.
А назавтра вся «прелесть» шахтерского труда была испита нами до дна! С перерывами на завтрак, обед и ужин мы весь день кидали уголек. К вечеру не только одежду, не только открытые руки и ноги, но все тело покрывал плотный черный слой жирной угольной пыли.
Бани у наших стариков не было. Да, по-моему, ни у кого во всей деревне этой роскоши не водилось. Зачем?! При сахарном заводе имелась своя. Работала она хоть и по расписанию, зато обслуживала не только заводчан, но и жителей всех прилегающих поселков. Беда была в том, что ко времени окончания нашей «угольной вахты» рабочий день в заводе закончился.
Захватив смену белья, мочалку, мыло и тазик, дедушка отправился на речку. Для меня же бабуля загодя нагрела воды. И устроила мне банный день.
Ох, как не любила я все эти водные процедуры! Даже дома, в городе, где газовая колонка, теплая ванна и щекотливый душ. Что уж говорить про деревенское жестяное корыто, черпак и земляной пол летней кухнёшки!
Но сначала бабушка всегда мыла мне голову.
На лавку ставился алюминиевый тазик с нагретой дождевой водой. Бабушка всегда уверяла, что мыть голову надо только дождевой водой - от нее волосы становятся мягче, пышнее и лучше растут. С меня снималась грязная одёжа, расплетались косы. Потом твердой рукой бабушка макала мою голову в таз и поливала сверху из ковшика, чтобы волосы пропитались влагой. Затем она брала куриное яйцо и разбивала его о мой затылок. Клюк! Я неизменно уходила носом в воду.
После головомойки бабушка отжимала мои длинные волосы так, словно выкручивала выстиранное белье. Делала она это так истово, что мне до сих пор удивительно, как мой скальп оставался на своем месте.
Затем бабуля водружала меня в детскую ванночку и начинала намыливать сверху вниз. Кусок вафельного полотенца сдирал кожу словно наждак… Завершающим аккордом было ополаскивание уже остывшей водой и неизменный бабушкин заговор: «Как с гуся вода, так с Аллочки вся худоба!» И это было редкое исключение, когда она звала меня не Алкой.
После водных процедур я вполне понимала смысл присказки «как заново родился!» - всю следующую неделю мне предстояло заново обрастать новой кожей и новой грязью. Чтобы в конце недели снова умирать и возрождаться в суровых, но добрых бабулиных руках.
…Сама бабушка, понятное дело, ходить купаться на речку не могла. Да и в заводскую баню тоже - с ее больными ногами это был бы настоящий и бессмысленный подвиг. Купалась бабушка… в «топливном» катухе.
Сквозь крохотное окошечко еле-еле проникал свет. Бабуле пришлось взять с собой керосиновую лампу. На деревянный, из круглых бревен, пол она бросила кусок мешковины. Дедушка отнес ей пару ведер с горячей и холодной водой. Я принесла банные принадлежности. Тазик бабушке не понадобился - голову она вымыла заранее, в той же кухнёшке…
Завернутая в вязаный платок, я сидела, привалившись к деду, на завалинке и тихонько клевала носом. Бабуля вышла из своей «баньки» распаренная, уставшая, но довольная. И даже, вроде, помолодевшая - так лучилось от удовольствия ее лицо.
Мы немного посидели в теплом вечернем покое, повспоминали моменты сегодняшнего трудового дня, повздыхали. И отправились на боковую.
* кату’х - сарай
** баз - загон для скота
*** ба’дик - костыль
(слова из казачьего гута’ра - разговорного словаря :о))
Еще за неделю до события дедушку с бабулей охватило какое-то суетливое нетерпение. Они оживленно о чем-то переговаривались. Листали отпечатанную на грубой розоватой бумаге, хлипкую книжицу-тетрадку. Шелестели денежными купюрами. Вздыхали.
Дня за два дед дотемна провозился в катухе*. Там иногда содержались суягные ярочки и новорожденные ягнята, а в те дни в набитых сеном яслях тревожно квохтала наседка. Но главное - в этой сараюшке хранился запас зимнего топлива наших стариков. Вдоль одной стены белесой мозаикой высилась поленица наколотых дров. В большом закутке, отгороженном сборно-разборными перегородками, лежал уголь.
Весь день дедушка, не торопясь, сортировал остатки. Торфяные брикеты он складывал отдельно, крупные куски антрацита - отдельно. Мелкую крошку сгребал в угол. Кряхтел, цокал языком, вздыхал.
А на утро дед исчез из дому еще до завтрака. К обеду не появился. Ближе к ужину приехал на небольшом, с голубой кабиной, грузовичке. В центре кузова возвышался огромный «горб», прикрытый белесым брезентом.
Увидев приближающуюся машину, бабуля поспешила пошире открыть обе створки ворот и убрала с дороги куриную поилку. Однако водитель въезжать во двор категорически отказался:
- Да не дай бог зацеплю бортом ваши сарайчики! Это ж саман! Развалится все к… Я вам вот тут, возле ворот, ссыплю, чтоб таскать не далеко, а вы уж потом сами перекидаете, куда вам надо.
Он подогнал машину, отцепил задний борт, завернул наверх край брезента. Под ним лежал, масляно мерцая на солнце, уголек.
Желая угодить старикам, водитель явно перестарался и ссыпал свой груз аккурат между воротными столбиками. Бабушка, стоявшая во дворе, отчаянно всплеснула руками. Дед, оставшийся на улице, смачно выругался. Водитель сделал вид, что не услышал, махнул на прощанье рукой и уехал.
- Ну черт разэтакий! Ни пройтить, ни проехать! - горячился дедушка. - И как овцы вечером тут пойдут? А ежли ночью дожжь? Тут же вода завсегда стоит!
Я, стараясь казаться собственной тенью, тихонечко перебралась через казавшуюся огромной угльную кучу к бабушке. Подальше от сердитого деда.
Сердись - не сердись, а расчищать проход хотя бы для овец нужно. Вооружившись дырявыми ведрами, совковой лопатой и терпением мы втроем принялись разгребать угольный завал. Бабуля наполняла ведерки, дедушка таскал их в «топливный» катух, а я ловко выуживала большие куски угля и складывала их в сторонку.
К возвращению деревенского стада небольшой проход в калитке худо-бедно был расчищен.
Когда же, уже в первых сумерках, дедушка стал загонять овец на баз**, те наотрез отказались заходить во двор. Они тревожно косились на мерцавшую в темноте кучу, бестолково толкались на месте и жалобно блеяли. Бабушка грозила им своим бадиком***, дед привычно уже ругался, а я манила старую матку сочными яблочками.
Не известно, что именно заставило мою любимицу пересилить свой страх и, аккуратно ступая ногами, перейти на ту сторону черной кучи. Но начало было положено. Другие овцы, подгоняемые нашими окриками и воодушевленные примером вожачки, словно горные козы резкими скачками тоже перебрались во двор и сразу успокоились.
День закончился.
А назавтра вся «прелесть» шахтерского труда была испита нами до дна! С перерывами на завтрак, обед и ужин мы весь день кидали уголек. К вечеру не только одежду, не только открытые руки и ноги, но все тело покрывал плотный черный слой жирной угольной пыли.
Бани у наших стариков не было. Да, по-моему, ни у кого во всей деревне этой роскоши не водилось. Зачем?! При сахарном заводе имелась своя. Работала она хоть и по расписанию, зато обслуживала не только заводчан, но и жителей всех прилегающих поселков. Беда была в том, что ко времени окончания нашей «угольной вахты» рабочий день в заводе закончился.
Захватив смену белья, мочалку, мыло и тазик, дедушка отправился на речку. Для меня же бабуля загодя нагрела воды. И устроила мне банный день.
Ох, как не любила я все эти водные процедуры! Даже дома, в городе, где газовая колонка, теплая ванна и щекотливый душ. Что уж говорить про деревенское жестяное корыто, черпак и земляной пол летней кухнёшки!
Но сначала бабушка всегда мыла мне голову.
На лавку ставился алюминиевый тазик с нагретой дождевой водой. Бабушка всегда уверяла, что мыть голову надо только дождевой водой - от нее волосы становятся мягче, пышнее и лучше растут. С меня снималась грязная одёжа, расплетались косы. Потом твердой рукой бабушка макала мою голову в таз и поливала сверху из ковшика, чтобы волосы пропитались влагой. Затем она брала куриное яйцо и разбивала его о мой затылок. Клюк! Я неизменно уходила носом в воду.
После головомойки бабушка отжимала мои длинные волосы так, словно выкручивала выстиранное белье. Делала она это так истово, что мне до сих пор удивительно, как мой скальп оставался на своем месте.
Затем бабуля водружала меня в детскую ванночку и начинала намыливать сверху вниз. Кусок вафельного полотенца сдирал кожу словно наждак… Завершающим аккордом было ополаскивание уже остывшей водой и неизменный бабушкин заговор: «Как с гуся вода, так с Аллочки вся худоба!» И это было редкое исключение, когда она звала меня не Алкой.
После водных процедур я вполне понимала смысл присказки «как заново родился!» - всю следующую неделю мне предстояло заново обрастать новой кожей и новой грязью. Чтобы в конце недели снова умирать и возрождаться в суровых, но добрых бабулиных руках.
…Сама бабушка, понятное дело, ходить купаться на речку не могла. Да и в заводскую баню тоже - с ее больными ногами это был бы настоящий и бессмысленный подвиг. Купалась бабушка… в «топливном» катухе.
Сквозь крохотное окошечко еле-еле проникал свет. Бабуле пришлось взять с собой керосиновую лампу. На деревянный, из круглых бревен, пол она бросила кусок мешковины. Дедушка отнес ей пару ведер с горячей и холодной водой. Я принесла банные принадлежности. Тазик бабушке не понадобился - голову она вымыла заранее, в той же кухнёшке…
Завернутая в вязаный платок, я сидела, привалившись к деду, на завалинке и тихонько клевала носом. Бабуля вышла из своей «баньки» распаренная, уставшая, но довольная. И даже, вроде, помолодевшая - так лучилось от удовольствия ее лицо.
Мы немного посидели в теплом вечернем покое, повспоминали моменты сегодняшнего трудового дня, повздыхали. И отправились на боковую.
* кату’х - сарай
** баз - загон для скота
*** ба’дик - костыль
(слова из казачьего гута’ра - разговорного словаря :о))