карамзин
Карамзин: "Касательно всех этих модных разговоров о предоставлении населению свободы, по которой-де истосковались в столичных салонах, позволительно прежде спросить, как эта свобода будет употреблена. К примеру, вчера я самолично наблюдал, как император, выглянув из окна кареты и узрев обок с московским трактом деревеньку, долго не мог отсморкаться. Лично дул ему в ноздри. В следующий раз, посоветовал, без особой нужды жалюзь не отворять".
Гоголь: "Редкий народ сподобится проникнуть так глубоко в неприличное место, но, даже сподобившись, не утратит он присущей человеку врожденной тоски по чистому воздуху. В то время как наш русак будет сидеть в том месте и нахваливать, словно ничего лучше во всем свете не сыщешь. Слово жопа ему знакомо, но сдается мне, он безмерно далек от правильного его понимания".
Тургенев: "На первой заре, бывало, выйдешь из зарослей валежника на просеку, а там тебя уже поджидает пьяный селянин: лежит на колее, просит водки. Полина, mon coeur, вы не поверите, как иногда хочется сказать что-нибудь на местном диалекте. Но не буду, не буду, le charme de mon âme".
Толстой: "Так ведь не роман же об этом писать! Вчера все утро орал на старосту. На вопрос, кто сжег библиотеку, подаренную мной яснополянской общине, каналья упал на пол и умолял шибко не пороть. Господа, вам известен мой мирный норов, но он напросился. Есть еще сила в ноговицах!"
Есенин: "По заре ли выйду, по дождю ли. // Счастье - всем, а нам опять физдюли".
Горький: "Что на Капри чудесно, так это даже не погода - вечно праздничная и добрая. Но окрыляет мысль о том, что я далек от России с ее клоповым духом и ленивыми, злобными и завистливыми харями. И не надо меня успокаивать, я спокоен как никогда, вы первые начали: ах родина, ах березки".
Маяковский: "Потискал бы каждую до последнего сжатия мускул. // Идя по Парижу, собрал бы гуртом всех Наташ. // Дайте обнять мне заблудшую душу русскую, // Чтоб, бля, дома сидела, не портила миру пейзаж".
Проханов: "Иногда готов жизнь отдать. А потом глянешь им в глаза: нет, не готов, сгиньте в своей блевотине. Но стоит отойти - и снова тянет на геройство во славу России".
Гоголь: "Редкий народ сподобится проникнуть так глубоко в неприличное место, но, даже сподобившись, не утратит он присущей человеку врожденной тоски по чистому воздуху. В то время как наш русак будет сидеть в том месте и нахваливать, словно ничего лучше во всем свете не сыщешь. Слово жопа ему знакомо, но сдается мне, он безмерно далек от правильного его понимания".
Тургенев: "На первой заре, бывало, выйдешь из зарослей валежника на просеку, а там тебя уже поджидает пьяный селянин: лежит на колее, просит водки. Полина, mon coeur, вы не поверите, как иногда хочется сказать что-нибудь на местном диалекте. Но не буду, не буду, le charme de mon âme".
Толстой: "Так ведь не роман же об этом писать! Вчера все утро орал на старосту. На вопрос, кто сжег библиотеку, подаренную мной яснополянской общине, каналья упал на пол и умолял шибко не пороть. Господа, вам известен мой мирный норов, но он напросился. Есть еще сила в ноговицах!"
Есенин: "По заре ли выйду, по дождю ли. // Счастье - всем, а нам опять физдюли".
Горький: "Что на Капри чудесно, так это даже не погода - вечно праздничная и добрая. Но окрыляет мысль о том, что я далек от России с ее клоповым духом и ленивыми, злобными и завистливыми харями. И не надо меня успокаивать, я спокоен как никогда, вы первые начали: ах родина, ах березки".
Маяковский: "Потискал бы каждую до последнего сжатия мускул. // Идя по Парижу, собрал бы гуртом всех Наташ. // Дайте обнять мне заблудшую душу русскую, // Чтоб, бля, дома сидела, не портила миру пейзаж".
Проханов: "Иногда готов жизнь отдать. А потом глянешь им в глаза: нет, не готов, сгиньте в своей блевотине. Но стоит отойти - и снова тянет на геройство во славу России".