(no subject)
Проходил мимо дома своего первого бывшего. Каменный музей прошлых выходок. Вот на той крыше... Вот в этом подъезде... Вот на этом перекрёстке... А вот и библиотека с дохлыми пауками... Парикмахерская, у которой мы 11 лет назад разбили вывеску... Долго били. Кидали и не попадали. А когда попадали, то бутылки осткакивали от пластика... Только от одного особенно яростного швырка раскололась, и стала видна ртутная лампа внутри...
Подъезды, подворотни -- заглядываю походя внутрь -- вон там мы натворили вот то-то... а тут -- другое... А там я сидел после сердечного приступа в ожидании скорой, а он отобрал у меня сигареты и растоптал... Вот здесь я ждал трамвая июльским вечером и сочинил стих, который совсем не помню... И так же грохочут, грохочут трамваи -- мы засыпали под этот грохот, а в окна светил фонарь ровно напротив, и его жёлто-оранжевый свет преломлялся в трёхгранных хрустальных подвесках скромной довоенной люстры; поутру просыпались тоже от трамваев, оттого что дрожат деревянные перекрытия старого дома, и от бешеных звонков, гудков, и рычания моторов...
Это было давно.
Всё это я вспоминал, деловито перебирая ножками, засунув руки в карманы, и внутренне жалуясь на холодный ветер и прикидывая, как бы мне прожить до понедельника, и далеко ли осталось идти, и как перевести на русский слово "bespoke". Музей, да; музей отмершего прошлого, когда мне было мало лет и за любовь я мог убить, и казалось забавным портить чужую собственность просто потому что тёплый вечер и нам хорошо вместе.
Дикость, дикость, у меня ешё её осталось -- маленькая искорка, исковерканная и полупридушенная, но осталась -- нелепая и смешная в своём стремлении обратно разгореться. Хорошо, что она есть.
Подъезды, подворотни -- заглядываю походя внутрь -- вон там мы натворили вот то-то... а тут -- другое... А там я сидел после сердечного приступа в ожидании скорой, а он отобрал у меня сигареты и растоптал... Вот здесь я ждал трамвая июльским вечером и сочинил стих, который совсем не помню... И так же грохочут, грохочут трамваи -- мы засыпали под этот грохот, а в окна светил фонарь ровно напротив, и его жёлто-оранжевый свет преломлялся в трёхгранных хрустальных подвесках скромной довоенной люстры; поутру просыпались тоже от трамваев, оттого что дрожат деревянные перекрытия старого дома, и от бешеных звонков, гудков, и рычания моторов...
Это было давно.
Всё это я вспоминал, деловито перебирая ножками, засунув руки в карманы, и внутренне жалуясь на холодный ветер и прикидывая, как бы мне прожить до понедельника, и далеко ли осталось идти, и как перевести на русский слово "bespoke". Музей, да; музей отмершего прошлого, когда мне было мало лет и за любовь я мог убить, и казалось забавным портить чужую собственность просто потому что тёплый вечер и нам хорошо вместе.
Дикость, дикость, у меня ешё её осталось -- маленькая искорка, исковерканная и полупридушенная, но осталась -- нелепая и смешная в своём стремлении обратно разгореться. Хорошо, что она есть.