Не могу молчать.
Все-таки, наверное, напишу...
Мои прадедушки по материнской линии все воевали, причем занятно, что один из них был самый настоящий цыган, а второй самый щирый украинец Кошовенко, и они говорили, что один кормил другого, засевшего в полуразрушенном доме, бросая консервы через улицу. Закончили войну в Чехословакии, если я не ошибаюсь. До Берлина не дошли, но им и так хватило. Много и смачно рассказывали "как у них там", но я почти этого не застала. Прабабушка ухаживала за ранеными в Сибири, в городе Орске. Ее туда эвакуировали с моей 14-летней бабушкой, которая там после уроков работала на заводе. А прабабушка не уехала принципиально, как это бывает с прабабушками, прикипевшими к своей хатке. Осталась в Белой Церкви. И выжила, потому что соседи не выдали ее фашистам как мать красного командира. Вот просто ни один не донес, все были ЛЮДИ.
А из моих предков по отцу в живых остались только бабушка и дедушка. Благодаря тому, что им повезло, я и появилась. Остальные закопаны. Закатаны под землю неподалеку от Танкового завода в Харькове. Евреи потому что. Там где-то есть девушка Роза, про которую бабушка говорит, что лицом она была совсем как я сейчас. Ей было 17 лет. Она моя двоюродная бабушка, но она младше меня.
Вот это такая жизнь. Мне кажется, это громче громких слов. Одни спасали, другие погибали. Все это были люди. Они были живые. Вот когда я думаю об этом, это для меня сильнее всего. И я правда им благодарна, для меня это все еще не слова, хотя время смывает следы, и иногда я смотрю по сторонам, и мне кажется, что совсем уже смыло.
Мои прадедушки по материнской линии все воевали, причем занятно, что один из них был самый настоящий цыган, а второй самый щирый украинец Кошовенко, и они говорили, что один кормил другого, засевшего в полуразрушенном доме, бросая консервы через улицу. Закончили войну в Чехословакии, если я не ошибаюсь. До Берлина не дошли, но им и так хватило. Много и смачно рассказывали "как у них там", но я почти этого не застала. Прабабушка ухаживала за ранеными в Сибири, в городе Орске. Ее туда эвакуировали с моей 14-летней бабушкой, которая там после уроков работала на заводе. А прабабушка не уехала принципиально, как это бывает с прабабушками, прикипевшими к своей хатке. Осталась в Белой Церкви. И выжила, потому что соседи не выдали ее фашистам как мать красного командира. Вот просто ни один не донес, все были ЛЮДИ.
А из моих предков по отцу в живых остались только бабушка и дедушка. Благодаря тому, что им повезло, я и появилась. Остальные закопаны. Закатаны под землю неподалеку от Танкового завода в Харькове. Евреи потому что. Там где-то есть девушка Роза, про которую бабушка говорит, что лицом она была совсем как я сейчас. Ей было 17 лет. Она моя двоюродная бабушка, но она младше меня.
Вот это такая жизнь. Мне кажется, это громче громких слов. Одни спасали, другие погибали. Все это были люди. Они были живые. Вот когда я думаю об этом, это для меня сильнее всего. И я правда им благодарна, для меня это все еще не слова, хотя время смывает следы, и иногда я смотрю по сторонам, и мне кажется, что совсем уже смыло.