"Симфония славы", отчёт графоманский (2)
Владелица королевского почтового патента, мадмуазель Адели Джозиана Юнири, приняла меня на работу, и после нескольких месяцев беготни простым почтальоном я был повышен до управляющего. Компания на почте, надо сказать, собралась весьма разношёрстная, но, за редким исключением, родом примерно оттуда же, что и я. Ха, знали бы благородные господа, наши клиенты, через чьи руки проходят их драгоценные послания...
Мадмуазель Юнири, напротив, показалась мне человеком иного сорта. Было видно, что собственное низкое происхождение её тяготит и что она на многое готова пойти ради вступления в иной, высокий и почти недостижимый мир, скрытый от простых смертных за ажурными коваными оградами садов и массивными дверьми парадных подъездов. Забегая вперёд, скажу, что этот прыжок в мир роскоши и галантности ей удался, хотя и дорогой ценой. Впрочем, всё справедливо: господа рискуют титулами и патентами, а холопы - головой. Не зависнуть бы только посередине, между первыми и вторыми.
Память играет со мной злые шутки: многое стёрлось, и я теперь не могу уже сказать утвердительно, виной ли тому моё собственное намерение что-то позабыть. Есть, однако, моменты, которые я помню до мельчайших деталей, хоть бы и потому, что отчего-то накрепко запечатлел в памяти свои мысли в тут или иную минуту. Например, первый визит хозяйки на биржу. Собственно, она не имела ни малейшего намерения участвовать в торгах лично, однако с какой-то целью решила удостовериться, что мне всё ясно из быстрых и многословных комментариев мэтра Этьена Корза, тогдашнего (впрочем, наверное, и нынешнего) распорядителя Парижской Биржи.
Народу в зал набилось немало. Пожаловали даже принцы крови с секретарями. Какие-то неизвестные мне дамы. Артиллерийский капитан, интересовавшийся чёрной биржей. Впрочем, и без этого бедный мэтр был засыпан вопросами. Однако он терпеливо отвечал, разъяснял, приводил примеры. Если бы я грёб столько денег, сколько он, я бы, наверное, тоже так распинался. В разгар описания принципа торгов мадмуазель Юнири обратилась ко мне:
- Ты, я надеюсь, всё понимаешь? Потому что я не понимаю ничего.
- Не беспокойтесь, мадмуазель Юнири, мне всё совершенно ясно, - поспешил я успокоить её.
Ещё бы не ясно: с каждым ответом мэтра Корза обрастал подробностями у меня в голове изящный план, как можно сказочно навариться за счёт этой самой биржи и, если повезёт, ещё и оставить в дураках всех этих надутых павлинов... которые внезапно склонились в почтительном приветствии. Кардинал!
Не было в нём, на первый взгляд, ничего примечательного, помимо регалий и группки свитских за спиной (референты, как я узнал позже). Невысокий старик с совершенно не запоминающимся лицом. Только взгляд, с виду благочестиво и скромно направленный вниз, время от времени становился пронзительным и, как я ощутил много позже на своей шкуре, совершенно нестерпимым. Вот и тогда мы с хозяйкой опустились в низком поклоне, и я успел заметить, как Его Высокопреосвященство скоро оглядел всех присутствующих и с видимым трудом опустился на принесённый слугами стул. Сверкнули драгоценные перстни, вялый взмах руки в нашу сторону:
- Поднимитесь уже...
Только тогда я заметил, что сразу за спиной у сидящего де Флёри стоит сам король. Ещё не легче. Столь высоких персон я раньше никогда не видел, но тут же где-то в голове мелькнула у меня мысль о том, что как же это странно: кардинал сидит, ссутулившись, точно алый карлик, в упор разглядывая суетливые эволюции распорядителя биржи за кафедрой, а король белой скалой возвышается над ним (и над всеми в зале, что уж тут), но лицо у него при этом как у скучающего человека, который изо всех сил изображает учтивое внимание. Надолго его, впрочем, не хватило: Его Величество скоро ушёл, за ним последовала и группка дам, нашедших биржу невыносимо скучной.
Торги были назначены на утро, и мадмуазель Юнири поспешила покинуть биржу, я же следом за ней, таким образом, чтобы прошмыгнуть как можно дальше от благородных особ. Никогда, в сущности, не желал привлекать к своей скромной персоне ненужное внимание. Это дворяне без него жить не могут, а мне лишь бы денег вдоволь, да сносный ужин с добрым вином. Впрочем, нельзя забывать также и о завтраке с обедом!
На почте было непривычно тихо, и я решил немного поработать за конторкой в ожидании, покуда мадмуазель Юнири расправится со своими делами и найдёт время поверить мне свои инструкции в отношении утренних торгов. Не успел я приступить к работе, как двери распахнулись, и передо мной возникли следователи полиции, добрые шевалье ле Флок и де Руайе. Вот с тех пор примерно я и не люблю визиты полиции после наступления темноты. Ну, слыханное ли дело, так людей дурачить? Ладно. Господа следователи принесли срочное письмо, которое нужно было доставить Его Сиятельству маркизу д'Аржансону, генеральному инспектору полиции. Что ж, сказано - сделано. Письмо я принял, оформил честь по чести, поставил почтовую печать, галантно проводил господ следователей, пожелав им доброй ночи без происшествий... да и вскрыл конверт, не долго думая. На службе у Папаши Фрацци мне нередко случалось совать нос в чужие письма, и я был уверен, что смогу запечатать конверт в точности так, как он был запечатан изначально. Чёрта с два. Письмо было свёрнуто очень хитрым способом, и с меня семь потов сошло, прежде, чем я придал этому дурацкому прошению об оплате текущих расходов на мебель почти исходный вид.
Не нужно быть умником, чтобы понять: это письмо - простая проверка для французской почты. Д'Аржансон наверняка знает в точности, как должно выглядеть невскрытое письмо, и теперь моё положение существенно осложнилось. Как бы то ни было, письмо доставить нужно, и потому я с тяжёлым сердцем отправился разыскивать Его Сиятельство. Ночью в Париже, как известно, темно как в печке, потому я с каким-то даже облегчением не нашёл маркиза и решил доставить ему письмо поутру, тем более, что у меня уже созрела идея, как выкрутиться из передряги. Тем более, что передряга эта была сущей мелочью по сравнению с тем, что ещё уготовил для меня распоряжающийся моей судьбой, кем бы он ни был.
Часть третья
Мадмуазель Юнири, напротив, показалась мне человеком иного сорта. Было видно, что собственное низкое происхождение её тяготит и что она на многое готова пойти ради вступления в иной, высокий и почти недостижимый мир, скрытый от простых смертных за ажурными коваными оградами садов и массивными дверьми парадных подъездов. Забегая вперёд, скажу, что этот прыжок в мир роскоши и галантности ей удался, хотя и дорогой ценой. Впрочем, всё справедливо: господа рискуют титулами и патентами, а холопы - головой. Не зависнуть бы только посередине, между первыми и вторыми.
Память играет со мной злые шутки: многое стёрлось, и я теперь не могу уже сказать утвердительно, виной ли тому моё собственное намерение что-то позабыть. Есть, однако, моменты, которые я помню до мельчайших деталей, хоть бы и потому, что отчего-то накрепко запечатлел в памяти свои мысли в тут или иную минуту. Например, первый визит хозяйки на биржу. Собственно, она не имела ни малейшего намерения участвовать в торгах лично, однако с какой-то целью решила удостовериться, что мне всё ясно из быстрых и многословных комментариев мэтра Этьена Корза, тогдашнего (впрочем, наверное, и нынешнего) распорядителя Парижской Биржи.
Народу в зал набилось немало. Пожаловали даже принцы крови с секретарями. Какие-то неизвестные мне дамы. Артиллерийский капитан, интересовавшийся чёрной биржей. Впрочем, и без этого бедный мэтр был засыпан вопросами. Однако он терпеливо отвечал, разъяснял, приводил примеры. Если бы я грёб столько денег, сколько он, я бы, наверное, тоже так распинался. В разгар описания принципа торгов мадмуазель Юнири обратилась ко мне:
- Ты, я надеюсь, всё понимаешь? Потому что я не понимаю ничего.
- Не беспокойтесь, мадмуазель Юнири, мне всё совершенно ясно, - поспешил я успокоить её.
Ещё бы не ясно: с каждым ответом мэтра Корза обрастал подробностями у меня в голове изящный план, как можно сказочно навариться за счёт этой самой биржи и, если повезёт, ещё и оставить в дураках всех этих надутых павлинов... которые внезапно склонились в почтительном приветствии. Кардинал!
Не было в нём, на первый взгляд, ничего примечательного, помимо регалий и группки свитских за спиной (референты, как я узнал позже). Невысокий старик с совершенно не запоминающимся лицом. Только взгляд, с виду благочестиво и скромно направленный вниз, время от времени становился пронзительным и, как я ощутил много позже на своей шкуре, совершенно нестерпимым. Вот и тогда мы с хозяйкой опустились в низком поклоне, и я успел заметить, как Его Высокопреосвященство скоро оглядел всех присутствующих и с видимым трудом опустился на принесённый слугами стул. Сверкнули драгоценные перстни, вялый взмах руки в нашу сторону:
- Поднимитесь уже...
Только тогда я заметил, что сразу за спиной у сидящего де Флёри стоит сам король. Ещё не легче. Столь высоких персон я раньше никогда не видел, но тут же где-то в голове мелькнула у меня мысль о том, что как же это странно: кардинал сидит, ссутулившись, точно алый карлик, в упор разглядывая суетливые эволюции распорядителя биржи за кафедрой, а король белой скалой возвышается над ним (и над всеми в зале, что уж тут), но лицо у него при этом как у скучающего человека, который изо всех сил изображает учтивое внимание. Надолго его, впрочем, не хватило: Его Величество скоро ушёл, за ним последовала и группка дам, нашедших биржу невыносимо скучной.
Торги были назначены на утро, и мадмуазель Юнири поспешила покинуть биржу, я же следом за ней, таким образом, чтобы прошмыгнуть как можно дальше от благородных особ. Никогда, в сущности, не желал привлекать к своей скромной персоне ненужное внимание. Это дворяне без него жить не могут, а мне лишь бы денег вдоволь, да сносный ужин с добрым вином. Впрочем, нельзя забывать также и о завтраке с обедом!
На почте было непривычно тихо, и я решил немного поработать за конторкой в ожидании, покуда мадмуазель Юнири расправится со своими делами и найдёт время поверить мне свои инструкции в отношении утренних торгов. Не успел я приступить к работе, как двери распахнулись, и передо мной возникли следователи полиции, добрые шевалье ле Флок и де Руайе. Вот с тех пор примерно я и не люблю визиты полиции после наступления темноты. Ну, слыханное ли дело, так людей дурачить? Ладно. Господа следователи принесли срочное письмо, которое нужно было доставить Его Сиятельству маркизу д'Аржансону, генеральному инспектору полиции. Что ж, сказано - сделано. Письмо я принял, оформил честь по чести, поставил почтовую печать, галантно проводил господ следователей, пожелав им доброй ночи без происшествий... да и вскрыл конверт, не долго думая. На службе у Папаши Фрацци мне нередко случалось совать нос в чужие письма, и я был уверен, что смогу запечатать конверт в точности так, как он был запечатан изначально. Чёрта с два. Письмо было свёрнуто очень хитрым способом, и с меня семь потов сошло, прежде, чем я придал этому дурацкому прошению об оплате текущих расходов на мебель почти исходный вид.
Не нужно быть умником, чтобы понять: это письмо - простая проверка для французской почты. Д'Аржансон наверняка знает в точности, как должно выглядеть невскрытое письмо, и теперь моё положение существенно осложнилось. Как бы то ни было, письмо доставить нужно, и потому я с тяжёлым сердцем отправился разыскивать Его Сиятельство. Ночью в Париже, как известно, темно как в печке, потому я с каким-то даже облегчением не нашёл маркиза и решил доставить ему письмо поутру, тем более, что у меня уже созрела идея, как выкрутиться из передряги. Тем более, что передряга эта была сущей мелочью по сравнению с тем, что ещё уготовил для меня распоряжающийся моей судьбой, кем бы он ни был.
Часть третья