Горбун
Это была сложная и длинная сессия погружения, примерно на 2,5 часа.
Мне казалось, это никогда не закончится. Что я не смогу. Что не выдержу.
Началось все с того, что я чувствовала противность.
Стыд. Свою некрасивость, дурацкость, старость и уродливость.
Во всем теле - я вся была отвратительна.
Конечно, мой проводник плохо думал обо мне и с трудом выносил мое общество.
Я была уверена на тот момент, что он презирает меня, с трудом терпит - это же его работа.
А за дверью ждут не дождутся его друзья, к которыми будет интересная вечеринка.
Ведь 1 мая - это выходной, а он тут сидит со мной.
Вынужден меня видеть такую гадкую.
Он, конечно, вида не подает, ведь я клиентка. Терпит меня и смотрит на часы наверняка.
Но внутри он раздражается, и ждет, когда это все мероприятие закончится.
Он брезгует мной, пренебрегает.
Потом я оказалась в темноте, где маячил какой то фонарик.
Это было очень страшно. Как будто кто-то меня ищет и вот-вот найдет.
Что луч света выхватит меня из прячущего мрака и я беспомощная окажусь перед чем то ужасным.
Страх. Парализующий. Я цепенею, замираю.
Мои плечи поднимаются, и я съеживаюсь в комок.
Темная квартира. Ночь. Я маленькая. Мне около 5 лет.
Я вижу в коридоре глазок, горящий светом. Этот свет проникает с лестничной клетки.
Мне жутко. Мне кажется, на меня кто то смотрит. А там, на лестнице, прислонившись к стене, стоит мужчина и подстерегает меня. Он ждет терпеливо и даже как-то даже равнодушно. Он присядет на корточки и поцелует меня в губы, приглаживая мои волосы двумя ладонями. Будет держать мое лицо в руках. У меня короткая стрижка.
И еще на лестнице кто-то сидит, прижав колени к подбородку. Нечто в лохмотьях.
Потом я начинаю ходить по квартире. Что я чувствую? Снова страх. И меня выматывает продолжительность. Второй час я боюсь. Я все испытываю и испытываю накатывающий леденящий ужас. Это внутреннее ощущение перекликается со внешним. Я ступаю босыми ногами по холодному линолеуму. Мои родители спят, тем самым предают меня. Они теряют контроль над чем-то нехорошим. В квартире появляются фигуры привидений. Одна из них обретает более четкую форму, а потом и тело. Я вскрикиваю, подскакиваю. Это карлик. Горбун. Он немой и обозленный. Заросшая всклокоченная шевелюра. Борода, скрывающая пол лица. Он уродлив, шамкает своим ртом, в котором мало зубов. Он старый и противный.
- Зачем ты здесь?
- Сама знаешь
Я слышу то, о чем он думает. Из под его лохматых бровей в меня впились его глаза-гвозди. Он распинает меня своим взглядом. Я беззащитна. В нем очень много темноты, плохого. Брат спит, родители спят, бесполезно звать на помощь. Я один на один с этим карликом. С этим горбуном. Он настолько омерзителен, что меня передергивает. И горбун очень злой. Он хочет отомстить миру за то, что тот не способен его услышать, понять. Ведь у него нет языка. Господи, ему когда то его отрезали. Он зло шепчет мне об этом своей сущностью. Замученный, чтобы мстить.
Я понимаю, что мне надо как то с ним взаимодействовать. Проходят минуты и ничего не меняется. Я не могу просто взять и прекратить это. ЭТО просто есть. Он все время в нашей квартире. Я веду его на кухню и угощаю чаем с конфетами. Он хлюпает горячимым напитком и смотрит на меня добрее. Но как только я отвожу взгляд или поворачиваюсь спиной к нему, меня охватывает сильнейшая тревога. Контролировать его надо! Постоянно следить за его опасными движениями. И я устала. Я хочу спать, но не иду. Я знаю, что как только засну, он нападет на меня. Я ему по росту, я ему по силам.
Меня выматывает то, что я не знаю, что делать. Я одна в темноте с этим чудовищем. Подружиться может с ним? Я несу раскраску и карандаши.
- давай порисуем?
Ночь. С улицы светят фонари. Ночью происходят всякие жуткие вещи, а мы тут рисовать собрались. Я в абсурде. Я в ужасе. Я в собственной западне страхов.
И чем больше я боюсь горбуна, тем больше в нем просыпается ненависти ко мне. Я как будто притягиваю его внимание своим градусом подозрений в его нехорошести. «Твой запах страха манит». «Это аромат моей силы». «Доказательство моей значимости». Я умею читать по его глазам.
Он кряхтит, сопит. Похож на черную собаку. Неухоженную, заброшенную, в колтунах. Бездомный голодный пёс.
Я измучена. Ответа не приходит, как поступить. Вынужденность его присутствия бесит. Это принуждение, это насилие. Я уже знаю, что бесполезно выгонять его за дверь. Также я в курсе, что напрасно молить его уйти и давить на жалость. У него нет жалости. Он просто сядет на лестнице и будет все равно со мной. Он мой, а я его. И мы это знаем. Мы в связке. Как разорвать? Как?!
Я могу позвать отца, и он убьет его. Но это ничего не изменит. Он уже мертв. Горбуна уже убили ради справедливости, ради возмездия. Тут нужна иная стратегия, по-другому надо. Его не подкупить ничем. Блядь, что ему надо от меня? Что пристал, уродец! Бесит сука! Потом я успокаиваюсь и снова ищу способы взаимодействия. Я понимаю, что я никуда с подводной лодки не денусь, раз поплыла. Раз нырнула. Я не смогу всплыть с этим нерешенным вопросом.
Я стелю ему на полу на кухне одеяло, одновременно испытывая неприязнь и страх. И ложусь с ним рядом, обнимая его со спины. Я знаю, что не получится подождать, чтобы он заснул первым, чтобы я смогла расслабиться в безопасности. Ровно настолько, насколько погружаюсь в сон я, настолько погружается и он. Мы синхронны.
Как только мы засыпаем, наступает утро, свет. Прибегает мой брат, на кухню заходят отец и мама. Начинается суета завтрака. Горбун хочет бутерброд с сыром. Теперь он с нами ходит в зоопарк, в цирк и на карусели. Теперь меньше страха, но все-таки что-то не так. Не закончено. Меня тяготит его постоянное присутствие.
Когда я уже сама сгорбилась от усталости и безнадежности нашего уродливого дуэта, я вдруг поняла, что это мое непринятие. Что надо сделать с непринятием?
В тот же момент я вижу его глаза, наполненные надеждой.
И он перемещается ко мне в грудную клетку.
Я начинаю слегка раскачиваться и напевать колыбельную.
Пара слез выступает на моих глазах, у меня нет уже сил на какие то сильные проявления чувств.
Я прижимаю ладонь к своей груди, как будто поддерживая его там.
Мол, устраивайся, тут тепло. Теперь тебе будет хорошо. Ты дома. Ты больше не отверженный.
Я верчу по сторонам головой с закрытыми глазами в поисках его образа.
Нет его больше такого, он преобразовался. Трансформировался.
Мы больше не враги. Теперь его нет снаружи.