Роман о жизни поэта...
Последние дни февраля тянутся нескончаемо долго. Я болею - простатит, осложнённый сильнейшим ожогом ноги. Заживают раны медленно, трудно ходить - боль в колене. Чувство полной импотенции. К тому же, нет денег на лекарства. В этом году у меня нет никаких источников доходов, кроме небольших гонораров за лекции. Мои стихи НЕ появляются в печати. Я отправил в «Квир» большую рукопись стихов «Прийти в твой сон…»… и даже не получил ответа! Сейчас заканчиваю сборник стихов и мемуарной прозы Владимира Степановича Чернявского - большого, прекрасного поэта Серебряного века. Г-н Волошин, редактор «Квира», заинтересовался подборкой стихов Чернявского, но ничего не ответил о возможности издания книги. А ведь это издание стало бы подарком из Серебряного века для всех истинных любителей прекрасного!
Кузмин и Юркун жили тоже бедно, перебиваясь с пятого на десятое, но возможности печататься (зарабатывая рецензиями, переводами). У них было больше! Да, они жили под страхом ежедневного ареста (но не всегда ПОМНИЛИ и не всегда БОЯЛИСЬ). Зато вокруг них было общество друзей-собеседников, образованных, игривых, остроумных! А что у нас? Моя попытка создать семейный треугольник в очередной раз с треском провалилась. Мы пригласили молодого человека из Оренбургской области. Он начал со лжи и лгал нам всё время, пока жил у нас! Похотливый, ненасытный, живущий только сексом. С ним и поговорить не о чем. Пришлось с ним расстаться (он тут же нашёл нам замену). После этого случая я стал намного хуже относиться к геям. Само слово это вызывает у меня гадливость. В моей юности такого слова не существовало, для нас достаточно было слова «ДРУГ», в состав которого входило всё, но не секс был на первом месте, любовь, нежность, взаимопомощь, общая попытка врасти в мировую культуру!
А что теперь? Ко мне пришёл семинарист Алёша, который не по своей воле пошёл в семинарию. Он мне понравился; чистый цвет лица, розоватые щёчки, залысины, красивее глаза…
В первую же ночь он остался у нас, под предлогом простуды и весь горел, а мы его грели с обеих сторон. Ничего более непозволительного не было, хотя нам его хотелось, но только на добровольных началах! Он принёс с собой стихи, чистые, неумелые, я услышал в них искры настоящей поэзии. И я стал посвящать ему стихи, распалённый неосуществившимся желанием.
Потом он уехал на каникулы, а вернувшись из Севастополя, взял академический отпуск в семинарии и поселился у нас, с тем, чтобы я подготовил его к поступлению на филфак. Но в это время произошёл «казус с Вилли», я заболел и не мог серьёзно заниматься с Алёшей. Что же он сделал? Он купил билет и укатил на месяц в Севастополь к своему любимому, с которым живёт 4 года и который «бомбардировал» его звонками, не зная, что мы за люди. Хорошо. Но эта любовь - не даст ему ничего в творческом плане, а только измочалит его. Он обещал вернуться к началу апреля и поехать с нами в Винницы, чтобы там я его серьёзно готовил к поступлению. А ведь, если разобраться по существу, он поступил как предатель, бросив меня, больного, на попечение Кларенса, который работает и которого по полдня не бывает дома. При этом он превыше всего блюдёт свою непорочность (или свою единственную(?) любовь и ради неё готов жертвовать всем. После этого Алёша стал мне неприятен, и мне расхотелось посвящать ему стихи.
Только что вернулся с прогулки. Маршрут у меня теперь обычный, выработанный ещё со времён Лизы: обход помоек по кругу. На этот раз не нашёл ничего особенно существенного, но без хоть маленькой «добычи» никогда не возвращаюсь. Деньги мы тратим только на продукты и на оплату коммунальных услуг, всё остальное - с помойки.