Андрей Кончаловский - "Бунюэль".
Когда началась моя парижская эпопея и Европа перестала быть недосягаемой мечтой, Анри Ланглуа, президент Парижской Синематеки, устроил у себя просмотры "Первого учителя". В это время я уже был достаточно известной фигурой во Франции. После огромной статьи Сартра об "Ивановом детстве", после "Андрея Рублева" и "Первого учителя" мной заинтересовались интеллектуалы. Одним из зрителей оказался Анри Картье-Брессон. "Первый учитель" ему очень понравился, и прежде всего своей эстетикой, использованием случайных композиций. Ланглуа познакомил меня с ним.
Представлять Картье-Брессона вряд ли есть необходимость, его фотографии знает весь мир, да и сам он со своей приросшей к руке "леечкой" объездил, и не единожды, весь мир. Кино он очень любил, когда-то работал ассистентом у Ренуара. Мы подружились. Я относился к нему с обожанием. Храню все его книги с дарственными надписями: в один из своих альбомов он даже вклеил оригинал фотографии "В публичном доме", приписал внизу очень симпатичные и дружеские слова.
Как-то разговаривая с ним, я обронил что-то о своей любви к Бунюэлю.
- Хочешь с ним познакомиться? - спросил он.
Нет надобности описывать мою реакцию. Драматизм ситуации заключался в том, что на следующий день я улетал в Москву, уже были уложены чемоданы.
- Ничего, - сказал он, - я сейчас позвоню. И тут же набрал номер.
ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ