Штрогейм
Erich von Stroheim Sunset Boulevard (1950) Artwork by Fabian Ariel Costa
* * * * * * * * * *
Есть просто лицедеи, а есть артисты. Много более чем суетливые сменщики масок, эти матёрые человечища, глыбы, архетипы во плоти даже не играют роли, а с первозданным и нерушимым спокойствием гения сподвигают роли играть себя - всякий раз убедительно и блистательно.
Я бы о них хотел написать книжку, да кто ж её издасть.
Артисты такие, в общем, скорее, не есть, а были: природа современного кино не позволяет никому из молодых актёров выпендриваться, а какой же истинный артист без гонору и безумства?
Безумствовать нельзя: будь винтиком, крутись что есть сил в пределах задуманного в очередном добротном механизме, сошедшем с конвейера во все стороны пыхтящей и дымящей фабрики грёз. Раньше, когда конвейер ещё дребезжал, всё было не так: мощные старики, о которых я говорю, привыкшие, что каждая фильма держится на индивидуальности и харизме, не просто не боялись, но обожали выходить за пределы, нарушая правила и регламенты.
Они и в жизни не следовали стереотипам: посмотрите на деда Жерара, что до сих пор выхлёстывает по чёртовой дюжине бутылок в день. Монументальная и хищная красавица Анита Экберг, дай бог ей здоровья, нарочито разбухла и опростилась не по-толстовски, а именно по-жераровски, с головой уйдя в алкогольную эстетику безобразного.
Непревзойдённый и сногсшибательный Луи де Фюнес обитал во мрачном замке, осаждённый, бродя по тёмным коридорам, подобно призраку испанского гранда; милостию божией мушкетёр и Фантомас Жан Марэ предавался однополой любви с пожилым драматургическим пэдэ; Джереми Бретт, лучший в мире Холмс, мучимый жестокой депрессией, наплевал на все остальные роли, предпочитая театр; Капучине, голодная черноволосая женщина с обжигающей грацией вороны, была одержима идеей суицида, и даже три любимых кошки, единственные подруги, не смогли её спасти от этой навязчивости.
Те, кому приходилось иметь дело с Голливудом, той самой непомерно разросшейся фабрикой №1, бунтовали против неё не на шутку. Капризный enfant terrible Марлон Брандо, прирождённый вредина и эксцентрик, устраивал маститым режиссёрам, инженерам от фабрики, такие спектакли, что они, волком воя, забывали о спектаклях плановых. Ленивый голландский гений Рутгер Хауэр, легко делающий обласканных фабрикой звёзд одним движением брови или мизинца, нарочито и символически ушёл в категорию «Б», заявив, что в самом слове «Голливуд» сосредоточено всё, что он отрицает. Лучший из голливудских весельчаков, искромётно сиропный Робин Уильямс, как мы знаем, вовсе покончил с собой, но духу трагедии, заключённому в подлинном артисте, не изменил. Это вам не брэд питты какие-нибудь и не джонни деппы.
Про Эриха фон Штрогейма большинство в наших краях не слышало. Между тем, он относится именно к тому легендарному, уходящему в небеса первому эшелону великих творцов кино. Одна из самых ранних и самых загадочных пташек, начинавший ещё в немом кино, фон Штрогейм распознал опасность конвейера задолго до всех прочих бунтарей, когда и конвейера-то не было. Он стал первым борцом с Голливудом, стремясь уничтожить кинотерминатора в его логове и зародыше, безбашенно буйствуя в самом логове чужих; но никто, даже он, уже не мог в этом преуспеть.
Неповторимый, ни с кем не схожий типаж, верёвочный трагик, лопоухий злодей, ходульный волокита, фанфарон, аристократ, предтеча стимпанка и дизельпанка, дотошный перфекционист, неутомимый и невозможный авантюрист, выдумщик и новатор. Его называли человеком, которого приятно ненавидеть; и, как и положено настоящему актёру, всю жизнь его окружала ложь.
Артур Леннинг, «Штрогейм»: «Сойдя по сходням на остров Эллис в 1909 году, он мог бы пробормотать «Эрих Штрогейм» или робко стоять, ожидая, пока сотрудник иммиграционной службы подберет упрощенную форму его имени. Однако с необычайной самоуверенностью человека, которому суждено подняться на высоты, которые только он и мог вообразить, он торжественно заявил, что его имя Эрих Освальд Ганс Карл Мария фон Штрогейм». Граф Эрих Освальд Ганс Карл Мария фон Штрогейм и Норденвалль, уточним мы. Как говаривал Шерлок Холмс: «Когда артистизм в крови…»
Слабосильный и малорослый, безродный, хотя и зажиточный австрийский еврей, сын шляпника, по мутным причинам умотавший в далёкую Америку, делает себе биографию одним-единственным ляпом бесстыдного языка. И ведь смотрелся же ещё каким фон-бароном, длительное время воплощая на экране жестокий и безжалостный шарм немецкого офицера благородных кровей, нациста в том числе.
Лучший, бесспорно, Роммель кино, армейски-пружинисто-гротескный («Пять гробниц на пути в Каир»); печальный фон Рауффенштайн, давно постигший неизбежность упадка, но оставшийся человеком долга, согласно нерушимой аристократической традиции («Великая иллюзия»: одна из лучших ролей; далеко позади оставлен даже молодой ещё, тупоносый Габен); тоже очень интересный офицер, в немом кино «Глупые жёны», - Карамзин (sic!), липовый граф, эмигрант, белогвардеец и самозванец, вылитый, с его носом, Колчак, тот ещё жулик, - роль, как мы понимаем, во многом автобиографическая…
Ну и, разумеется, не только офицеры: Бетховен в «Наполеоне» (отличная, оригинальная находка режиссёра, жаль, сам Бонапарт не вышел), закатившаяся звезда немого кино, прозябающая в дворецких, в «Бульваре Сансет», а в «Нетерпимости», одном из первых фильмов, и вовсе эпизодический фарисей (так, ближе к настоящим корням, начинал бравый немецкий вояка).
Человек-стиль был ещё, и в первую голову считал себя, опередившим время требовательным режиссёром. Действительно, в его фильмов не найдём столь характерных для немого кино пафоса, перепудренных носов и заламывания рук - это не цирк и не кафешантан, а настоящее уже кино, и Штрогейм пророк его, конечно же. Многократно и со смаком рассказываемая история, привет Станиславскому: на съёмках фильма Штрогейм выходит из себя, узнав, что на двери не звенит колокольчик. Пусть никто из зрителей не услышит звонка, ему нужна естественная реакция актёров!
Леннинг: «Характерная для Штрогейма черта - он всегда оставался в каком-то смысле аутсайдером. В католической Вене он был евреем, в американском котле - европейцем-аристократом, позднее, во Франции - чудным типом, сочетавшим в себе черты австрийца и американца. Но всегда и повсюду он оставался иностранцем».
Всё правильно, настоящий художник - иностранец по мандату кармы, каковой не спрячешь и не не спалишь. О отчуждение, ты можешь быть чертовски сильным двигателем! Помни об этом, чужак, и ничего не бойся.
Товарищ У / genosse_u