Дмитрий Быков - Сто Лет Odin'очества (Часть 11)
Vladimir Nabokov 1972 Photo by Lord Snowdon
- Как вы относитесь к заявлению Набокова: «Хемингуэй - современный заместитель Майн Рида»?». Это сказано в послесловии к «Лолите».
Ну а что? В общем, ничего в этом нет оскорбительного. Майн Рид - тоже неплохой писатель. Просто, видите ли, Набоков очень ревниво относился к современникам. Особенно к нобелиатам. Сам он по чистой случайности нобелиатом не стал. На мой взгляд, это недосмотр комитета, но, как сказала Анна Андреевна, «это же их премия - кому хотят, тому дают». Правда, она это сказала о госпремии, но проблема примерно та же.
Мне кажется, что для Набокова большинство его современников были людьми, как бы сказать… Вот это очень важная мысль - людьми не то чтобы меньшего писательского дарования (он признавал же, например, писательское дарование Кафки или Джойса), а просто они были для него людьми меньшего метафизического опыта.
У них не было опыта выживания при тоталитарном режиме, который был у него в советской России (недолго), и потом в гитлеровской Германии, откуда он сбежал. У них не было опыта изгнания. У них не было опыта эмигранта в чужой богатой среде, опыта самоутверждения, опыта при гениальном писательском даре работать то инструктором по теннису, то преподавателем языка, то лектором, то классификатором бабочек в музее.
У них не было, понимаете, вот этого пуда соли, который был у Набокова. Поэтому к большинству европейских, а в особенности американских литераторов он относился со снисходительностью взрослого к детям. Вот у кого он чувствовал внутреннюю трагедию, внутренний опыт - например, у Роб-Грийе - вот с этими людьми он обедал, этих людей он хвалил. Это даже не зависит от биографии, потому что уж какие там были трагедии у Роб-Грийе? Это зависит от внутреннего опыта, от серьезности отношения к жизни.
Что касается Хемингуэя, наверное, ему не без оснований оказалось, что трагический опыт Хемингуэя во многом поза, во многом такой байронизм. Что его пребывание на испанской войне было пребыванием корреспондента. Что его военные подвиги во многом домыслены. Что он вообще на 90% лепил себя сам, и что главная тема его сочинений - это «balls, bells and bulls», как он сказал в одном интервью («быки, яйца и колокола»). Это очень справедливо.
Трагедия Хемингуэя есть, но, извините меня, всё-таки с трагедией Набокова я ее сравнить не могу. Мне Хемингуэй бесконечно близок. Но Набоков для меня - это какой-то идеал не только русского эмигранта, но и русского человека. Потому что он так умел, не жалуясь, всё переносить, так умел с грацией и надменностью принца в изгнании выживать в чудовищных условиях; с такой силой утверждал свое одиночество и свое изгнание, так царственно носил его… Хотя дважды в жизни бежал, спасаясь в последний момент от прямой смертельной угрозы.
Набоков - один из тех немногих, кому Америка воздала, конечно, щедро - но чего ему это стоило. Когда какая-нибудь американская посредственность смела ему благодетельствовать и учить его жизни (вы понимаете, о ком я говорю - не будем называть имен, хотя это был Уилсон), они все сравнению с ним были дети. Балованные, пухлые дети.
И этот атлет, этот беглец, этот принц в изгнании, конечно, в образе Боткина-Кинбота в «Бледном огне» отомстил им всем, показав, как они на каждом шагу унижают, топчут чистейшего и чутчайшего человека. И как для него невыносимо выслушивать их снисходительные оценки. Конечно, он всем им показал в конце концов.
Для меня всё-таки Набоков имел полное право так говорить про Хэма. Тем более, что Набоков, в общем, цену Хэму знал. А если бы Хэм прочел Набокова, он вряд ли бы вообще там что-нибудь понял. Считается, что эталоном короткого американского рассказа - такого short story, новеллы - являются хемингуэевские «Убийцы». Ну ребята, вы положите рядом «Убийц» и «Signs and Symbols» Набокова, «Условные знаки». По 4 страницы.
Burt Lancaster & Ava Gardner The Killers 1946 Directed by Robert Siodmak
Конечно, «Убийцы» - очень сильный рассказ. Но по сравнению с «Условными знаками», с одним абзацем про одиноких детей, которые плачут по темным углам - я не могу без спазма в горле читать этот рассказ вслух студентам. А «Killers» не вызывает у меня сейчас абсолютно никаких чувств. Ну, это сделано очень понтисто, цветисто, красиво, психологически убедительно. Но ничего не поделаешь - это рассказ от Ника. И таким Ником Хэм и оставался.
Хэм написал одну действительно гениальную вещь - «Старик и море». Это, в общем, такой парафраз на тему Оскара Уайльда «Рыбак и его душа». И кто бы что ни говорил, это очень уайльдовское произведение. Хэм велик. Но, ребята, ну правда, перечитайте «Signs and Symbols», и вы, мне кажется, поймете, кто там заместитель Майн Рида.
- Можно ли сравнить творчество Линча и Джармуша? Кто вам более близок?
Конечно, мне более близок Линч. При том, что Джармуша я очень люблю. Я высоко ценю «Мертвеца» - наверное, самый популярный в России американский фильм, не считая Чаплина. Понимаете, в чем я вижу разницу? Вот это вопрос не праздный, на самом деле. Мне просто кажется, что Линч сражается со своими неврозами, со своими реальными болезнями. С фобиями, которые его теснят. Отсюда обилие лейтмотивов, повторяющихся инвариантов. В его фильмах одни и те же образы, одна и та же красная комната с зигзагообразными линиями на полу, пошедшая еще с «Головы-ластика» певица, поющая в странном помещении. То есть он борется с какими-то своими кошмарами.
Джармуш, наоборот (во всяком случае, судя по «Мертвые не умирают»), производит впечатление крайне здорового человека. И фильмы его делятся более-менее на такие галлюциногенные, действительно вызывающие трип (типа того же «Мертвеца»), и, с другой стороны, на абсолютно нормальные, абсолютно даже, я бы сказал, веселые. У него такой черноватый юморок, но он действительно видит сны, а не страдает от психозов.
Конечно, мне ближе Линч, потому что «Inland Empire» - для меня это просто какой-то, знаете, такой внутренний термометр: в каком состоянии я смотрю эту картину, то она и отражает. Я очень хорошо помню, что на первом просмотре в том месте, где начинает мигать лампа, я чуть сознание от страха не потерял. Это очень сильно сделанная картина.
И потом удивительное дело, что вот этот человек, выросший в Штатах, атмосферу польских окраин передал как никто. Восточная Европа, социалистическая, вот эти дома, гостиницы с запахом старья и пыли, какие-то странные переулки, коридоры - это передано с невероятной тоской и мощью.
Вот Линч - это создатель вселенной. Надо сказать, что хотя 3-й «Твин Пикс» на меня особенно яркого впечатления не произвел, но 6-я серия - это прекрасно. И потом там есть несколько эпизодов, которые я никогда не пытаюсь трактовать (рациональные трактовки меня совершенно не убеждают), но, опять-таки, несколько сквозных персонажей - эти золотые лопаты, розетки, откуда появляются люди - это, конечно, гениально. И то, что с агентом Купером случилась такая трансформация, тоже мне очень нравится.
Нет, Линч, конечно, один из моих самых любимых режиссеров. И в 5-ку моих самых любимых фильмов на 2-м месте после «Чужих писем» всегда входил и будет входить «Человек-слон» - фильм, который я видел бесконечное число раз и знаю наизусть. Другое дело, что Линч имеет определенную инерцию формы. Именно поэтому сейчас он и перестал снимать (надеюсь, что будет снимать опять), что ощущает кризис свежих идей. Мне кажется, что выходом из такого тупика был «Малхолланд-Драйв».
Кстати, выше всего «Твин Пикса» я ценю «Огонь, пойдем со мной». Вот это уж прямо, наверное, чемпион по страшности, по гротескности. Сцена в комнате с путешествием в картину просто вызывала у меня нервную дрожь. Он вообще по воздействию, конечно, абсолютно иррационален.
Twin Peaks Fire Walk with Me 1992 Directed by David Lynch
- Не кажется ли вам, что Набоков по духу абсолютный патафизик? Недаром ему нравилась проза Раймона Кено. Рассказ «Облако, озеро, башня» напоминает «Поездку в Херостров» Бориса Виана.
Всё-таки Набоков в гораздо большей степени моралист и традиционалист. Патафизики - циники. Они скорее ученики сюрреалистов. Можно ли Набокова назвать сюрреалистом? Разве что в «Посещении музея», на расшифровку которого Михаил Ефимов убил сотню страниц и замечательно откомментировал, но всё равно рассказ не стал понятней. Может быть, как бы origin, происхождение рассказа стало яснее. Но как он сделан, всё равно тайна.
Набоков не был патафизиком даже в «Приглашении на казнь». Набоков правильно говорил, что когда-нибудь его эстетизм и снобизм перестанут восприниматься. Он будет восприниматься таким же моралистом, как Оскар Уайльд. Я боюсь, что это время пришло. Набоков же очень добрый, понимаете. Он немного наивный, но главное, он очень добрый. При том, что он утонченнейший мастер. Но он очень хороший человек - вот это самое главное. Он никогда не экспериментирует с человеческой природой. А уж представить себе Набокова, экспериментирующего с веществами, я думаю, откажется даже его изощренное воображение. Понимаете, к патафизикам близок Поплавский. который был для Набокова литературным врагом, как это ни печально.
- Нигде не встречал вашего отношения к Акутагаве.
Я много раз говорил, что преклоняюсь перед этим автором. И как всегда, знаете, в таких странах с очень развитой и древней культурой, конфликт модерна и архаики в его случае оказался чрезвычайно острым. И как всегда, он выразился в конфликте семейном - и в конфликте с матерью, по линии которой была очень тяжелая наследственность, и в конфликте с женой.
Вообще семья - всегда проекция отношений с родиной. Акутагава - модернист. И как всякий модернист - как Кафка, как Хармс - он обременен в высокой степени чувством вины перед родней, перед родителями и детьми. Ну и перед нацией, которая, как ему кажется, находится в тяжелом кризисе. Он не может ее спасти.
Я считаю, что 3 автора - Хармс, Кафка и Акутагава - в каком-то смысле однотипны. И прожили они примерно одинаковую жизнь. Кафка и Акутагава вообще фактически двойники. Их главный жанр - притча. Я думаю, что и душевная болезнь у всех 3-х была, в принципе, одной природы. Это не было безумием, конечно - это было острым неврозом.
Думаю, что эти трое могли бы прекрасно общаться и служить друг для друга, при всей их врожденной деликатности, идеальными психотерапевтами. Идеально могли бы выслушать и понять друг друга. Вот эти 3 представителя 3-х модернов - русского, японского и немецкого - это 3 самых трагических писателя 20-х годов. Так мне представляется.
- Что вы думаете о немецком экспрессионизме в кино? Мне кажется, что Мурнау и Фриц Ланг должны вам нравиться.
Ну как может не нравиться Фриц Ланг? Это не мое, но я понимаю, что это гениально. И потом, конечно, я очень люблю «Носферату». Конечно, я люблю «Кабинет доктора Калигари». Это классика. То есть это такое отрицательное наслаждение. Вообще я экспрессионистов ненавижу, но смотреть их люблю. Это как «кушать люблю, а так нет».
- Как вы оцениваете творчество Юкио Мисимы?
По-разному. Мне очень нравится «Патриотизм», мне очень нравится «Золотой храм». Неплохой роман «Исповедь маски». А тетралогию я совершенно не мог понять. Мне один мой японский студент пересказал, и я как-то в его пересказе это оцениваю. Но мне трудно это читать. Мисима вообще был, конечно, гениальный писатель, но очень специфический. И многое у него мне кажется довольно скучным. «Комментарий к Хагакурэ» бесподобный.
- Пробовали ли вы псилоцибиновые грибы?
Никогда в жизни! Мне всегда дороже всего была ясность сознания. Что касается наркотиков, две вещи представляются мне однозначно и безусловно вредными для любого творчества. Это гэмблинг, то есть любые азартные игры и, соответственно, любая наркомания. Я очень дорожу ясностью ума. И поэтому в данном случае отмычки ни в чем меня не убеждают.
То есть я, естественно, с пониманием и интересом отношусь к чужим практикам. Наверное, бывают случаи, когда наркотик может спасти от чего-то или использоваться как наркоз в своей однокоренной сущности. Но понимать наркоманию как способ творчества - нет, никогда. Это не потому, что я хочу угодить Роскомнадзору. Мое отношение к нему предсказуемо.
Я, в общем, не верю в блага никаких запретительных функций. В каком-то смысле это еще хуже наркомании. Это тоже своего рода наркомания - запрещать. Понимаете, проснуться и начать всё запрещать вокруг себя. Самое ужасное, что они от этого тащатся - гораздо больше, чем иной наркоман.
- Посмотрел «Гипноз» Тодоровского. Если я правильно понял, каждый зритель сам решает, была ли девушка или это сдвинутая реальность. А может быть, это просто долгий и тревожный сон?
Девушка была, безусловно. А вот какую травму мальчик таким образом обтанцовывает в своем сознании, пытаясь понять, была она или нет? Понимаете, это вообще такая сумеречная картина - всё время снег, всё время снегопад, такая путаница. «Снегопад» - вообще любимый текст Тодоровского, самойловский. И все ключи к фильму, конечно, там. А в «Снегопаде» была девушка или нет? Он же заснул у нее дома. Ну, там всё сложно.
Это я к тому, что там неважно, была ли девушка. «Гипноз» - это фильм о состоянии души подростка в тоталитарной стране, о сне разума. Понимаете, картина с тем же успехом могла бы называться «Сон разума». Там очень глубокие подтексты. И Мульменко их написал, и Тодоровский их придумал. Конечно, если бы он сам писал сценарий, это было бы больше похоже на «Любовь» - мой любимый фильм. Но, в общем, «Гипноз» содержит такие глубокие смыслы, такие прелестные картины! Мне, человеку, жившему тогда, он столько говорит! Это поэма вообще! Я бесконечно могу пересматривать эту картину.
- Если вы будете снимать кино, будет ли это артхаус или мейнстрим?
100% мейнстрим! Я не очень понимаю, как снимать артхаус - кино, которое просто должно быть скучным. Этого я не понимаю совершенно. Мне кажется, что всё великое авторское кино прежде всего увлекательно. Как, например, «Жертвоприношение» Тарковского - настоящий триллер. Я вообще думаю, что интересное - это необязательно динамичное, но это всегда вдохновленное серьезным вопросом.
- Какое самое неудачное произведение у Набокова? Может быть, «Смотри на арлекинов»?
Ну, «Смотри на арлекинов» - это такой summing up, вещь в жанре подведения итогов и, если угодно, такое переосмысление собственного пути. Такое абсолютно постпроизведение, эпилог. Кстати говоря, и «Лаура» была в этом смысле лишь переосмыслением «Ады», насколько можно судить. Очередной подход к снаряду с намерением ущучить Лилит, ущучить этого демона.
Мне кажется, что самая слабая вещь Набокова - это «Transparent Things», то есть, условно говоря, «Просвечивающие предметы». Но это и не роман - это рассказ. В общем, как рассказ, она, может, и неплоха. Но знаете, даже слабый рассказ Набокова… Ну как, мы не можем называть его слабым - даже, скажем так, не лучший рассказ Набокова всё равно лучше 90% того, что в это время писалось по-английски.
Фрагменты программы «Один» на радио «Эхо Москвы»
26 февраля и 5 марта 2021 г. Ведущий - Дмитрий Быков