Marianne Faithfull, 1981. Photo by Lynn Goldsmith
Она садится в белое кресло, снимает свои нарядные туфли и, согнув ноги в коленях, по-детски упирается ступнями в сиденье, не обращая внимания на то, что её вышитая розовая юбка задралась почти до пояса. Это вполне в стиле той дамы, которая ведёт себя не как принято, а как ей удобно, и которая воспитанному целомудрию предпочитает бесцеремонную непосредственность.
В том, что она и не пытается прикрыть свои бёдра или, наклоняясь, открывает вашему взору грудь, как будто отсутствует кокетство - она не искушает, не вводит в соблазн, а просто предлагает то, что есть. И эту даму ничем не удивишь. Если бы я вдруг предложил ей: «Давай-ка вернёмся домой на четвереньках», - она, скорее всего, ответила бы: «Не знаю, сумею ли, но попытаемся».
- Ох и устала же я! - вздыхает Дороти и запрокидывает голову.
- Приключения тем нехороши, что от них устаёшь, - замечаю я.
- Приключения? Мечешься во все стороны, чтобы успеть попробовать и то, и другое, и третье. И, хотя всё мне уже знакомо, никак не остановлюсь, постоянно кажется, что есть ещё вещи, которых ты не изведала, ведь всё, что ты до сих пор успела познать, тебя ничем особенно не удивило и всегда приносило усталость, досаду, разочарование…
- Ваш мелодичный голос начинает смахивать на нудное брюзжание Сеймура.
- Не говорите мне про Сеймура… Дайте лучше сигарету.
Я выполняю приказание и щёлкаю зажигалкой. Дороти жадно делает затяжку, вероятно полагая, что это вернёт ей бодрость, и, выпуская дым, запрокидывает голову.
- Эта проклятая жажда, жажда испытать что-то ещё не испытанное, а потом и это забыть, поскольку оно уже испытано, и опять искать чего-то нового… Переезжаешь из города в город, чтобы избежать скуки, торопишься, так как тебе кажется, что скука преследует тебя по пятам, а на самом деле она тебя встречает, притаившись в тёмном углу каждого нового помещения: «Ку-ку! А вот и я!». Игра в прятки, занятная только до поры до времени. Пока не наступит усталость… А я уже на пороге старения, на пороге усталости, у врат спокойствия. И единственное, что меня удерживает от рокового шага, - это страх перед одиночеством…
Подняв голову, Дороти снова делает затяжку и смотрит на меня испытующим взглядом.
- Поедете со мной, Майкл? Так, не раздумывая?
- Зачем? Ради очередной игры?
- О, если речь идёт о любви, то, поверьте, в эту игру я играла, и на крупную ставку. Это с каждым когда-нибудь случается - играет, пока не обанкротится и не поймёт, что играть в любовь напропалую - значит проигрывать. Хорошее и тут длится очень недолго, а за ним следует серия холостых выстрелов, потом ещё раз что-нибудь ошеломит тебя маленько, и снова холостые выстрелы…
- И в итоге…
- В итоге разочарование и усталость, - прерывает меня женщина.
Уставившись в пространство, она как бы мысленным взором ещё раз проверяет итог, о котором шла речь.
- Вы знаете, - неожиданно оживившись, говорит она, - как-то раз поехала я в Ниццу. Меня там ждала, как всегда, шумная, весёлая компания неврастеников. Казино, ночные пьянки, любовь по мелочам… Еду в Кан. Тихие бульвары, пальмы, море, покой зимнего мёртвого сезона. Подруливаю к отелю «Мартинец» и там бросаю якорь. До чего же приятно сознавать, что никто и не подозревает о твоём присутствии, что у тебя в чемодане есть два криминальных романа, что ты можешь совершать прогулки в гавани рано утром и днём, что кругом тишина…
Просто великолепно было. Но уже на третий день я не выдержала и опять подалась в Ниццу.
Богомил Райнов, «Большая Скука» 1970 г.