Читальный зал библиотеки Вавилона, Часть 2. Илья Кормильцев
Ежи Косински - Пинбол
Как это ни странно, про рок-н-ролл написано не так уж и много романов: пальцев двух рук хватит, чтобы пересчитать. В чём тут дело, сразу и не скажешь - тема вроде живописная, благодатная. Хороших же романов и того меньше. Один из них - «Пинбол» Ежи Косински, поляка, уже в зрелом возрасте перебравшегося в США, чтобы стать там заметным американским писателем и даже президентом Всемирного ПЕН-клуба.
Косински - личность сама по себе легендарная и скандальная, аферист, фантазёр, враль, плейбой, заметная фигура в богемной нью-йоркской тусовке 60-70-х. Он знал не понаслышке многих звёзд поп-сцены. Злые языки утверждали, что свои книги Ежи писал не сам, а заказывал литературным неграм. Поднявшийся по этому поводу шум стоил ему карьеры, а в итоге и жизни. Окончил он свои дни в типично панк-роковом стиле: труп с порезанными запястьями, смертельным содержанием алкоголя и барбитурата в крови и пластиковым мешком на голове извлекли из ванной, наполненной тёплой водой.
Роман «Пинбол» так и не стал рок-мюзиклом, хотя на него имели виды крупнейшие бродвейские продюсеры. А жаль: история рокера Годдара, «звезды без лица», ставшего всемирно популярным исключительно благодаря записям и упорно отказывавшегося раскрыть своё инкогнито, ничем не хуже рассказанной Гастоном Леру сказки про Призрак Оперы, которая мюзиклом таки стала. Даже лучше: в отличие от Призрака, внешность Годдара ничем не обезображена - просто он с самого начала понял, чем чревата публичная слава, и творит в анонимной обстановке своей студии, а потребность в общении с публикой удовлетворяет, выступая под псевдонимами в маленьких ресторанах и клубах.
Герой «Пинбола», бывший классический композитор Патрик Домострой, разочаровавшийся в музыке, в компании чёрной пианистки - авантюристки Донны идёт по следу Годдара и в конце концов «вычисляет» его. Результат плачевен: чуть не гибнет сам Годдар (в 1981 г., когда писался роман, убийство Леннона было ещё свежей раной), разбиваются иллюзии и судьбы остальных героев. Книга хороша, одно обидно - не мешало бы переводчику, берясь за работу, ознакомиться получше с терминами. А то смешно читать про «смесительную консоль» там, где речь идёт явно о микшерском пульте.
Илья Кормильцев, журнал Rolling Stone (Russia) № 02 (08) 2005 г.
Билл Драммонд, Марк Мэннинг - Дурная Мудрость
Жанр этой замечательной книги с трудом поддаётся определению. Первым делом на язык просятся слова «путевой дневник», но в таком случае «Страх и отвращение в Лас-Вегасе» - тоже путевой дневник. Но начнём с авторов. Для тех, кто не знает: оба персонажа всерьёз и надолго занесены в анналы поп-истории - не на те страницы, где Элвис, икону которого герои «Дурной Мудрости» везут на Северный полюс, а на те, где провокаторы, трикстеры и хулиганы.
Добились они этого ещё в конце 80-х: Драммонд своими эскападами в рамках проектов KLF и The Justified Ancients Of Mu-Mu (самой нашумевшей из которых было публичное сожжение миллиона фунтов стерлингов), а Мэннинг - участием в пародирующем издержки хэви-металлического гламура Zodiac Mindwarp And Love Reaction. Вот эти два рок-маргинала в сопровождении тур-менеджера одного из них и затеяли как-то раз отправиться в то место, где белые медведи трутся спиной о земную ось. Чтобы, как уже упоминалось, доставить туда икону Элвиса и тем самым изменить ход земной истории в сторону мира, дружбы и «жувачки».
На полюс, разумеется, трёх пьяниц и наркоманов никто не пустил, пришлось ограничиться Лапландией. А всё, что случилось с ними по дороге (или показалось, что случилось), описано на страницах «Дурной Мудрости». Получился этакий сплав яви и нави, где реальность незаметно переходит в порно-хардкор или дарк-комикс, где лирические оды о рок-н-ролльной юности в маленьких английских городках непринуждённо мутируют в отвязанный цинизм прожжённых шоу-бизнесменов.
Книга очень добрая и, не побоимся этого слова, идеалистическая, несмотря (а вернее, парадоксальным образом, благодаря) на её алкогольно-раблезианскую атмосферу. Главная идея заключается в том, что рок-н-ролл (боже, как чудовищно банально это звучит!) - это образ жизни.
Илья Кормильцев, журнал Rolling Stone (Russia) № 06 (12) 2005 г.
Алекс Керви - Книга Правды
Алекс Керви - человек многогранный, хотя больше известен окружающему миру как переводчик (на его счету «Джанки» Берроуза и «Страх и отвращение в Лас-Вегасе» Хантера Томпсона) и отличается активной деятельностью в околоинтеллектуальном сообществе, где в его досье - один из ранних «нарколитературных» скандалов, закончившихся изгнанием Фальковского из «Независимой газеты». Позирующий то как кроулианец, то как скинхед, то как агент галактической разведки, Керви - типичный продукт взорвавшейся андеграундом Москвы 90-х, певец того же шизо-гонзо-стиля, откуда Гарик Осипов и Дмитрий Пименов. Чего он только не успел! И в частности, отдать солидный кусок своего воображения музыкальной журналистике.
Живя в Англии в середине 90-х, сей друг Хоума и Уайта не только баловался игрой на басу, но и успел написать много материалов, публиковавшихся в основном в созданном Севой Новгородцевым «О!» - издании забавном, но оказавшемся на тот момент коммерчески несвоевременным. Вот эти материалы и составляют основу «Книги Правды» - огромный очерк «От Рединга к Гластонбери» плюс множество заметок, рецензий, отчётов и пр. А к ним добавлены отрывки из мемуаров, предисловия к переводным книгам, статьи по поводу и без повода и «программное интервью» всё в том же духе гонзо-мегаломании.
Как к этому психоделическому оливье относиться, сильно зависит от вкуса - кто-то завязнет, а кого-то затянет. Сам способ письма и предметы его - это то самое подполье, контекст которого Керви настойчиво (через переводы и издательскую деятельность) пытается уже много лет переложить на язык родных осин. Получается по меньшей мере забавно, хотя и (в силу того, что большинство текстов написано уже почти десять лет назад) довольно архаично. Впрочем, страна у нас такая странная - когда в таком духе писался «О!», это было преждевременно, а сейчас уже архаично - поди попробуй уловить момент.
Независимо от пристрастий «Книга Правды» обречена на то, чтобы войти в историю хотя бы как памятник одному из самых ярких и забавных персонажей московской контркультуры. А памятник в 30 лет (именно столько живёт среди нас Алекс в своём нынешнем воплощении) - это вполне себе гонзо-мегаломания.
Илья Кормильцев, журнал Rolling Stone (Russia) № 09 (15) 2005 г.
Александр Дугин - Поп-культура и знаки времени
Платон уподоблял обыденный мир мрачной пещере, где люди закованы в цепи так, что им не повернуть головы и не увидеть ничего, кроме стен прямо перед собой. Там, на стенах, они различают игру теней, которые отбрасывают фигуры людей, двигающихся в глубине пещеры. В своём неведении закованные пленники полагают, что эти тени и есть единственные реальные вещи в мире. Если бы только они смогли повернуть головы, то увидели бы огонь костра и других людей. А если бы несчастным удалось сбросить свои цепи, они, возможно, смогли бы даже добраться до выхода, где их глазам открылся бы великолепный, залитый солнцем мир.
В реальности начала XXI века место отверстия в пещере занимает огромный телеэкран, а тени, отбрасываемые им на стены, - это образы поп-культуры. Поэтому современным философам всё чаще и чаще приходится рассуждать не о природе абсолюта или о тайнах сознания, а о Мадонне или Эминеме. Заниматься тем, что на их языке называется экзегезой обыденного, т. е. выискиванием скрытого смысла очевидного. Теперь благодаря Дугину мы имеем возможность узнать, о чём же, сами того не подозревая, поют и подо что приплясывают отечественная попса и рок-н-ролл.
В отличие от других известных толкователей пошлого и банального, вроде того же Славоя Жижека, Дугин не прибегает к модному постструктуралистскому мумбо-юмбо, предпочитая вести беседу на языке колдуна и мага, что куда как более уместно. В первой части книги - «Метафизика Эстрады» - Александр Гельевич подвергает ироническому восхвалению лопочущих заек Варум, Лель и иже с ними, извлекая метафизические «бездны страшны» из их убогого воркования, во второй - «Музыка-Смерть», - судя по всему, отдаёт дань тем, перед кем искренне преклоняется (Летову и Курёхину; памяти последнего посвящена вся книга). Затем немного о театре и телевидении и на закуску чуть-чуть чистой теории (очевидно, для того, чтобы исподтишка затянуть в пучину евразийства неосторожную поклонницу Земфиры).
Уровень анализа весьма различается - от вполне академического до психоделического гона в стиле «Ленин был гриб». Я не знаю, является ли мяуканье Кати Лель «антимимоном пневмы, кривлянием обособившегося двойника в зеркале, хрустом скорлуп, воплем Пистис Софии из нижних оборок диаконисы кромешной мглы», как утверждает Дугин, но это, наверное, единственный подход, который позволяет уважающему себя человеку в здравом уме смириться с существованием песни про «джага-джага».
Короче говоря, в начале весело, а в конце чтения становится грустно - типа «Как живём?.. Звери мы, господа!», а потом даже и жутковато. Нет, не так прост этот мир, как кажется, и не зря обкомы и горкомы выискивали 20 лет назад в поп-музыке коварную скрытую пропаганду - есть она там, есть, и спасибо Александру Дугину за то, что он нам об этом напомнил.
Илья Кормильцев, журнал Rolling Stone (Russia) № 10 (16) 2005 г.
Ричард Хелл - Пустоид
Если не знать, какую роль сыграл Хелл в возникновении ранней нью-йоркской панк-сцены (один из отцов-основателей легендарной группы Television), то можно легко датировать эту книгу десятилетием раньше: эпохой битников. Фантазийная, причудливая, поэтическая проза, чем-то напоминающая Ричарда Бротигана, перемещённого из лесов северо-запада в мрачный и уголовный Готтем-сити, по улицам которого в ту пору бродили всевозможные отбросы цивилизации от Энди Уорхола до Эдди Лимонова. Но в принципе в этом нет ничего удивительного - именно битническая цельная исповедальная интонация впоследствии расщепилась на пошловато-эзотерическую прозу хиппизма и на кроваво-депрессивный крик панк-авторов.
У Хелла это расщепление ещё не завершилось, поэтому читать его гораздо интереснее, чем Тима Роббинса или Лидию Ланч (хотя менее интересно, чем Хэвока, возводящего, как и Хелл, свою родословную к Лотреамону). В каком-то смысле можно даже сказать, что «Пустоид» перекидывает мостик от французских «проклятых поэтов» к наиболее мрачным образчикам современного киберпанка. По крайней мере, сюрреалистическая история большой любви на фоне апокалипсических городских декораций вроде той, что описана в «Пустоиде», воспроизводится в течение последующих трех десятилетий ещё многими и многими авторами, причём степень апокалипсичности и отчаяния будет неуклонно возрастать.
Илья Кормильцев, журнал Rolling Stone (Russia) № 01 (07) 2005 г.