Дмитрий Быков - Сто Лет Odin'очества (Часть 4)

[riobravo76fm]

- Какой смысл вложил Кубрик в идею фильма «Космическая одиссея - 2001» ?

Об этом можно было бы говорить сутки. Я думаю, что правильнее всего прочесть какого-нибудь хорошего киноведа на эту тему. Ну, если говорить о моих каких-то ощущениях, то это такой странный парадоксальный гимн человеку, который не удовлетворяется ничем. Это портрет человека на фоне космоса, понимаете, на фоне абсолютного пространства.

А чем собственно человек лучше? И в чем принцип главный его существования? Не только же в экспансии. Там не зря мелькает эмбрион в финале. Мне кажется, что «Космическая одиссея» - это такой, ну, гимн человеческой неостановимости, человеческой безумной жажде движения, познания, эксперимента, чего угодно, такая попытка нарисовать портрет человечества на фоне космической эры.

Вот космическая эра началась. Что мы несем в космос? Мы несем в космос нашу неудержимость. Да, может быть, это и гимн экспансии такой.

Ну и потом, конечно, понимаете, вот эта совершенно классическая сцена с компьютером, его постепенное отключение, которое как бы есть зеркало любой человеческой деградации, маразма, упрощения, такая страшная угроза этого упрощения… Помните, когда он отключает компьютер, компьютер его сначала умоляет, потом начинаются повторы фраз, выпадение звука, а наконец просто вой, рев такой страшный.

И потом, знаете, какая вещь? У большого художника не обязательно есть посыл в фильме, иногда это просто азарт и жажда формотворчества. Вот в этом фильме Кубрика заложена практически матрица всей космической фантастики шестидесятых и семидесятых годов.

В общем, Тарковский в «Солярисе» отвечает на эту картину и тоже имеет ее виду. Он считает, что человек несет в холодный космос, в холод и безликость космоса он несет не экспансию, не жажду знания, а мораль, свои попытки очеловечить космос. Ну, как собственно и у Лема это происходит. Лем зря-то от этого открещивается. Я имею в виду облучение океана энцефалограммой Криса, после чего океан начинает понимать, появляется вот эта розовая кружевная пена.

Такая попытка, что ли, тоже сказать комплимент человеку. Это очень серьезный момент.



Владимир Сорокин   Фото: Мария Сорокина

- Ваше мнение о таких рассказах Владимира Сорокина, как «Фиолетовые лебеди» и «Белый квадрат»?

Ну, «Белый квадрат» - это очень интересный литературный эксперимент, рассказ с параллельной звуковой дорожкой, замечательная история, такая пародия на телепередачу современную, очень точная.

Но видите, какое дело? Сорокин был блестящим совершенно пародистом и при этом блестящим прогнозистом, таким экстраполятором, точно прогнозирующим продолжение русской истории. Ну а сейчас она вступила в фазу такого абсурда (это, в общем, принципиальная новизна), что переиродить этого ирода Сорокин уже не способен.

«Фиолетовые лебеди», написанные осенью прошлого года, - это уже не пародия, не сатира, не гипербола, а это иллюстрация, иллюстрация к тому, что сейчас происходит в России. Он довольно точно предсказал вот этот весь ядерный ажиотаж вокруг ядерного щита нашего и превращение его в сахар там во сне. Но это легко предсказывалось. Практически все, что происходит сейчас в России, легко предугадывалось уже в восьмом году.

Я, конечно, ценю сорокинское мастерство, но это, если говорить серьезно, это довольно трагическая ситуация - то, что литература уже пасует перед этой реальностью. Уже и Кафка давно перекафчен, переирожен тоже, поэтому не случайна миграция литературы в какие-то другие формы.

- Недавно открыла для себя всего Генри Миллера. Что еще почитать в его стиле, ритме, тематике, атмосфере?

Ну, считается, что Лоренса Даррелла, что они близки как-то, и Боулза. Но я думаю, что Лоренс Даррелл ему близок, может, какой-то тягой к экзотике. Психологически они, по-моему, очень разные. Не знаю. Генри Миллер тем и хорош, что он мало на кого похож.

Ну, видите ли, Миллер, ну, во всяком случае Миллер времен «Тропика Козерога» - он же совсем не американский писатель. Он, в отличие от битников, он веселый и счастливый. Вот Берроуз, Керуак - это мрачные люди, они ставят над жизнью мрачные эксперименты, мне так кажется. Я «Голый завтрак» не могу читать, настолько мне как-то это… перечитывать не могу, настолько мне противно.

А вот Миллер - он такой веселый, счастливый, физиологически счастливый. И он менее американец, чем парижанин, поэтому надо читать, наверное, каких-то французских авторов. Вот он, мне кажется, близок к патафизикам, в частности к Виану, по настроению - может, немножко к Раймону Кено. Скорее он из них, нежели из американцев.

Так что если хотите почитать что-то миллерообразное - я думаю, Виан. Вот «Осень в Пекине» (что можно перевести как «Осень штатского человека», мне Козицкий объяснял). Ну, наверное… Да, вот у Гари есть такой роман «Дальше ваш билет недействителен» - он немножко тоже в миллеровском таком духе, мне кажется.


Margaret Neiman & Henry Miller   1945   Photo by Man Ray

- Вы упомянули «Голый завтрак» Берроуза. «Голый завтрак» Берроуза и «Автокатастрофа» Балларда - это удачные экранизации или эксперимент, к которому стоит относиться, как к смелой попытке?

«Автокатастрофа» - безусловно, очень удачная картина. «Голый завтрак», страшно сказать, ребята, я не смотрел. Я так не люблю вещь, что не интересуюсь ее экранизацией.

- Мне сильно не по себе от того, что БГ выпустил бесконечно грустный альбом «Время N». Дело, конечно, не в том, что «время беспощадно, оно как волчица - мы здесь сидим, а оно мчится», а в том, что добровольно погодить решило огромное число людей.

Пафос этого альбома вовсе не в том, чтобы годить. Пафос этого альбома вполне рок-н-ролльный - сохранять верность себе и прямо вопрошать Бога. Видите ли… Кстати говоря, БГ же очень часто реминисцирует Блаженного Августина. В частности, «Посмотри мне в глаза и скажи, что эта воля твоя», - это прямая реминисценция из «Исповеди», прямая цитата. А «Исповедь» - вообще моя любимая книга, одна из пяти, такое начало европейского романа вообще.

Ну, как вам сказать? Вот когда мы смотрим на окружающую действительность (а Блаженный Августин жил тоже не в самое легкое время), нам хочется спросить: «Вот посмотри мне в глаза и скажи, что это воля твоя, что ты этого хочешь».

Блаженный Августин в таких случаях рекомендует обратиться на себя и поискать доказательства бытия Божия в себе - не в окружающей реальности, а в себе. И это срабатывает. И об этом напоминает БГ. Время N - это же не только время, условно говоря, набухаться или время упасть; это время «нет», время сказать «нет».

- В чем неразрешимый конфликт поэзии Лимонова?

Конфликт между выдержанной такой почти солдатской жестокостью и отчаянием, и абсолютно нежной, такой трогательной, сентиментальной его душой. Необходимость становиться солдатом, а не оставаться подростком Савенко. Ну, наиболее наглядный, кстати, в «Подростке Савенко» и в «Молодом негодяе».

Он человек по природе добрый, хотя нарциссический, очень эгоистический, такой инструмент письма. Но то, что этот добрый, насмешливый, ироничный по природе человек становится таким железным, и никогда не до конца, но идет по этому самурайскому пути - это и есть главный конфликт и поэзии, и «Дневника неудачника», который тоже поэзия.



Эдуард Лимонов   Дневник неудачника   1982   Index Publishers   New York

Фрагменты программы "Один" на Радио "Эхо Москвы"

23 марта 2018 г.   Ведущий - Дмитрий Быков