Молчание гусят
Полный текст моей статьи о спектакле :)
«Пахлава глупости». Н. Канивецкий
Один театр (Краснодар)
Режиссер и художник Екатерина Петрова-Вербич, композитор Евгений Бархатов
Театр на Кубани, в Краснодаре - зона особенная, заповедная, со своими законами и настроениями. Когда я выходила с премьеры «Пахлавы глупости» в Одном театре, одна дама очень эмоционально сказала мне: «Ну вы же понимаете, что так ставить нельзя?!» И это очень показательная реакция.
Разберемся, что и почему «нельзя ставить» в данном случае.
Начну издалека: с казаков. Казачество, со всей его непростой историей, - главный маркер культурной идентичности Кубани. Это служилое сословие, или даже субэтнос, стояло на обороне кубанских границ с тех самых пор, как Екатерина II «подарила» казакам этот край - собственно, потому и центральный город стал Екатеринодаром, а потом и Краснодаром.
Натурой и характером казачества интересовался почти забытый ныне кубанский прозаик Николай Канивецкий. Живя на заре XX века в Екатеринодаре уже купеческом, капиталистическом, он писал забавные лирические рассказы о казачьем прошлом - о том, как на кордонах и в станицах жили-служили эти смелые, простодушные, великодушные люди. Рассказы его были, по сути, двуязычными: речь от автора на русском литературном языке, а герои говорили на кубанском диалекте, или балачке. Может быть, именно это двуязычие стало причиной того, что Канивецкий, хотя и выпустил в 1899 году книжку рассказов, получивших хорошие отзывы в столичной прессе, все-таки остался автором малоизвестным.
Рассказы Канивецкого были выбраны историком Василием Ворониным для театральной лаборатории, которая прошла осенью 2022 года на хуторе Аргатов, что под Усть-Лабинском. Лаборатория эта, под курированием Олега Лоевского, стала частью фестиваля казачьей культуры «Александровская крепость», который проводит фонд «Вольное дело» Олега Дерипаска. Молодые приезжие и местные режиссеры взялись за дело, и пять эскизов были показаны на пленэре: пока на основной сцене фестиваля пели хоры, на лужайке шло театральное действо. И в атмосфере хуторской жизни, на фоне старых стен, у реки Кирпили спектакли на балачке оказались формой органичной и яркой.
Из пяти эскизов два были выбраны к постановке на сценах театров Краснодара, фонд спонсировал эти спектакли, и вот - первая премьера прошла: «Пахлава глупости» в частном Одном театре (в названии - игра слов с трактатом Эразма Роттердамского и намек на щедрость кубанской земли).
Столичная постановочная команда: режиссер Екатерина Петрова-Вербич и композитор Евгений Бархатов - придумали для рассказов Канивецкого неожиданное решение. Сохранив практически в неприкосновенности звучание кубанского говора, они не стали претендовать на историческую реконструкцию. Два вошедших в постановку рассказа получили современное жанровое обозначение: «кубанский детектив» и «кубанский хоррор», - и были решены в стиле ироничного музыкального театра. Черный кабинет, посередине длинный стол под белой скатертью, стулья - вот и все элементы сценографии. Полноправным персонажем истории становится музыка, задавая и ритм движения, и настроение, и жанровые ожидания.
Это решение перевело казачью историю на язык современного театра - вероятно, именно такая актуализация старого материала так не понравилась героине первого абзаца. Впрочем, зрители в основном принимают спектакль радостно - даже если и переспрашивают друг у друга порой незнакомые слова.
Канивецкий, даром что писал о немирных временах, выбирал сюжеты довольно мирные. Вот и в первом рассказе «Контрабандный чай» (условный первый акт спектакля) основой фабулы становится игра слов. Атаману станицы приходит бумага о том, что нужно конфисковать у купца, если будет найден, контрабандный чай. Озадаченные казаки ищут понятных синонимов иноземных слов и решают, что «контрабандный» - это поддельный, «хвальшь», а «конфисковать» равно «покуштувать», то есть попробовать.
На основании этого анекдота режиссер и композитор создали лаконичный мир с обаятельными героями; мир, застроенный ритмически и мелодически как музыкальный спектакль (так, например, виолончель Татьяны Колосковой задает темы раздумья и преследования), но при этом с яркими драматическими индивидуальностями.
Атаман-охотник в исполнении Евгения Женихова суров и несгибаем (эта метафора обыграна и физически - в какой-то момент у героя «заклинивает спину», и лицо его страшно багровеет), но трогательно беззащитен - как в любви к дочери, так и в непонимании этих дурацких иностранных слов: «Бачишь, у мене два Егория, да оцей шрам на лоби, це потому, що як дило до шашки касатимется, то Горобец зна, як треба службу шановати, а як ци бумаги розбирать, то мини дуже важко».
Для каждого героя в этой комедии придумана своя маска: казачок-посланник (Дмитрий Волох) - пьяненький и радостно любопытный к миру; казак Яким Киндратович (Асир Шогенов) - агрессивно машущий кулаками, незадачливый герой-любовник; обходительный и стильный Хома Очерет (Алексей Алексеев) без конца говорит о своих старых приключениях; дочь атамана (Дарья Женихова) - наивно страстная, угловатая секретарша в большеватом пиджаке. Купец-контрабандист (Виталий Борисов) и его соблазнительная помощница (Олеся Богданова) здесь носят большие заячьи уши; правда, голос у хитроумного купца вполне хищный.
Разобравшись в лингвистической загвоздке, эти волки в заячьей шкуре обманывают и щедро угощают казаков: «По нашему звычаю - пьють горилку до чаю...» Сцена пира воплощает ренессансную радость жизни: казаки поют и танцуют, а контрабандисты потихоньку тащат мимо свои мешки. В финале, «наутро», разочаровавшись в возлюбленном, дочь атамана затягивает горестную песню «Горе нам начальничкам» - переход в непростое похмельное утро, в туман над рекой.
Туман рассеивается, сзади титры: «кубанский хоррор», а на первом плане зловещая картинка: женщина в огромном венке пытается оттереть от скатерти кровавое пятно.
Во второй части, «Гуси с того света», история вновь анекдотическая (вусмерть пьяных гусей хозяйка общипала, а они проспались и вернулись голыми), и она наполняется театральным объемом, дыханием.
Звездный состав гусей из четырех актеров трех театров города работает дружным ансамблем, начиная от птичьей пластики движений (хореограф Любовь Перова) и заканчивая распределением ролей в стае. Старший, «Седой» - Евгений Женихов - самый значимый и представительный («душнила» - аттестует его одна из героинь); двое «средних» - уверенный в себе гусак Алексея Алексеева и изысканно-интеллигентный гусь Виталия Борисова; и младший, гусенок Дмитрия Волоха, - бойкий, задиристый, подвижный. При них две хозяйки: обворожительная вдова Миколаевна, с ее чуть зловещей широкой улыбкой (Олеся Богданова), и деловитая, угловатая ее племянница, Хрыстина, с неизменным баяном (Татьяна Голоперова). Сразу задается контрапункт любви и жестокости: в то время как хозяйка устраивает смотр харизматичных гусей, племянница с наслаждением зачитывает рецепт гуся в яблоках.
В эту матриархально-гусеедческую идиллию вторгается соседка, Хведориха (Дарья Женихова). Венок у нее поменьше, а вот каблуки выше: и вот гуси уже, вытянув шеи и приседая, идут чередой за коварной соседкой, и только выстрел из ружья заставляет их бесцельно забегать по сцене.
У Хведорихи живет уморительно смешной индюк - в зеленом мундире, с авоськой и в желтых «казаках» на каблуках. Асир Шогенов отыгрывает эту роль с комической точностью - ползет ли он по чужому двору за едой, наливает ли себе из бутылочки или тщательно скатывает длинный красный галстук, которым, как настоящий индюк, так гордится.
Дальше всё будет по сюжету: рассыпанные ягоды-спотыкач, наевшиеся и напившиеся гуси - замечательно, кстати, танцующие в этом состоянии. Чего только стоит финальное старательное плие младшего гуся, из которого он падает в смертный сон. Как убивается по гусям, «отравленным соседкой», вдова - плач по павшим! Почти походя, мстя соседке, Миколаевна ловит индюка и отрезает ему красный галстук - сцена, леденящая кровь.
А как блестят глаза вдовы, когда она смущенно-деловито предлагает племяннице: «Як тоби здаетця - не грих буде, из здохлых гусок пух поздырать?»
Пока хозяйки «обдирают» гусей и увозят их на тачках, нарастает сюрреалистичность действия: соседка выходит с вокальным номером. Умопомрачительно смешная песня Дарьи Жениховой - сочетание слов из кубанской песни, мелодии в стиле французского шансона и интерактива с залом. Под конец песни и ее пристукивают ковшиком и увозят на тачке.
Но главная, пожалуй, сцена спектакля еще более сюрреалистична: это сон Миколаевны, внушенный ее больной совестью.
Вот появляется в луче света ненавистная соседка с вентилятором, и исполняет на столе изысканный танец, пуская и пуская по ветру пух из кармашка. А затем выходят чередой и гуси, с огромными птичьими головами из папье-маше - с красными, словно окровавленными, клювами. Они зловеще окружают кровать хозяйки: «А не гришно, не соромно тоби з нас, мертвых, пух здырати? … Хиба ж мы до тебе не були прихильни усим нашим гусиным сердцем... Хиба ж мы задили куды-небудь, або у чужому городи яйца клали? Одвитишь и ты коли небудь за обидранный пух». Гусь-вожак звучно подытоживает: «Великий грих!» Эта красивая и жуткая сцена заканчивается появлением индюка с ружьем; крик, тьма, и Миколаевна просыпается.
И тут, когда перепуганная хозяйка просит Хрыстину зажечь лампадку, и вправду возвращаются гуси: мол, это мы; мы очень замерзли, нас кто-то ободрал, но не знаем кто, «бо були дуже пьяни». Возвращение гусей, в нижнем белье, униженно сжавшихся, с похмельными бутылочками воды в руках - пародия на их торжественный выход-танец вначале.
Главное, что все хорошо кончается. Как в истинной комедии: смерть побеждена, и гуси воскресли, а хозяйка получила хороший урок. Впрочем, не весь сюр заканчивается с пробуждением: в финале очаровательная Хведориха (как мы помним, вырубленная ковшиком) выходит уже ломаными шагами, с кровью на лице, как зомби, - чтобы напоследок сказать в микрофон зловещее низкое «пам… пам», знаменующее выход на поклон.
Стоило, пожалуй, позвать именно столичную команду, которая подошла к локальному материалу так легко и творчески, умело сочетая разную стилистику как в актерском существовании, так и в музыкальном и визуальном решении спектакля. Постановка не притворяется кубанской народной комедией, она про сегодня - как будто теперешний читатель вновь открывает рассказы Канивецкого.
И в общем, так и есть: думается, забавные и трагикомические новеллы кубанского прозаика теперь прочтет куда больше народу. Тем более что в июне - премьера по трем другим новеллам Канивецкого в краснодарском театре драмы.
Фото из соцсетей Одного театра