"Событие" по Набокову
Написала текст о новом спектакле Молодежки для "МК на Кубани".
Выкладываю их версию.
БЫТ ИЛИ НЕ БЫТ?
"Событие": Отличить сон от яви предложил кубанцам спектакль по Набокову
Не каламбурит только ленивый: в ноябре в краснодарском Молодежном театре произошло Событие. Ажиотаж вызвал премьерный спектакль по одноименной пьесе Владимира Набокова. Поставил его приглашенный из Москвы молодой режиссер Константин Демидов. Воплотил литературную шараду классика 1938 года он скрупулезно, по тексту - и в то же время смело и гротесково. Недаром обозначил свою трактовку как «фантастический балаганчик».
Непростая пьеса «Событие», драматическая комедия без конфликта и кульминации, в современном театре появляется крайне редко: чуть ли не единственной стала постановка Константина Богомолова в МХТ в 2012 году (и кинофильм А. Эшпая в 2008-м). Полифоничная драма Набокова насыщена литературными аллюзиями, выходами из пространства текста в театральную действительность.
«Событие» - по сути, история о ревизоре, который так и не приехал. Русские иммигранты - художник-неудачник Алексей Максимович (!) Трощейкин и его жена - шестой год киснут в европейской провинции, и вдруг обнаруживается, что из тюрьмы досрочно освободили человека, который когда-то из ревности стрелял в них. Супруги пребывают в страхе, а слетающиеся на сенсацию знакомые ждут громкой развязки. Однако, по словам набоковского героя, «если в первом действии висит на стене ружье, то в последнем оно должно дать осечку».
Набоковский текст три года лежал в режиссерском портфеле Демидова, однако дождался своего часа только после общения с директором краснодарской Молодежки. Необходимо было найти сценическое решение для заданного в тексте конфликта стилей: если главные герои говорят и действуют по-чеховски сдержанно, то второстепенные персонажи по-гоголевски утрированы и нелепы. Авторскую оппозицию режиссер заостряет, сталкивая два вида актерского существования: реалистично-бытовую манеру и страшноватый балаган.
Резкие фарсовые краски встречают зрителей с самого начала, когда «крашеные призраки» выходят к столу, чтобы, как и положено зомби, отведать живого человека - Любовь (Анна Нежута). Жуткое видение уступает место реалистичным сценам. Но инфернальная нота звучит неотвязным мотивом - то в явлениях мальчика (Марк Шагалов), то в механистичной кукольности Марфы (Айсылу Садыкова), то в рогатой прическе Ревшина (Виктор Плужников). Постановщик буквализирует набоковские метафоры: «с корабля сбегает» Марфа с крысиным хвостом; на лице Антонины Павловны (Светлана Кухарь) потихоньку отрастает чеховская бородка. Эти шутки на грани фола воплощают античеховский текст Набокова, который не может быть воспроизведен средствами бытового театра.
Истинная фантасмагория развернется на праздничном обеде: здесь и гротескная акушерка-монахиня (Татьяна Епифанцева), и говорящая рублеными стихами вдова со сломанной шеей (Олеся Никифорова), и марионеточные старички (Юлия Макарова и Владимир Щербаков), и самовлюбленный, покрытый перьями писатель (Иван Чиров). «Маски второстепенной комедии» сыграны весьма органично: такого наслаждения
острохарактерными ролями давно не бывало на наших подмостках.
На фоне сумасшедшего «веселья» пронзительно звучит лирическая нота - когда супруги Трощейкины, впервые за много лет, смогут сказать друг другу искренние слова. Пластичный, выразительный Станислав Слободянюк убедительно воссоздает объемный характер набоковского героя: несмотря на трусость и жадность, художник является отчасти альтер эго автора пьесы. Слова Алеши о том, что он сам «намалевал» весь этот паноптикум, выражают экзистенциальное одиночество творческого человека.
Сценография Насти Васильевой передает ощущения от негерметичной драматургии Набокова: лица зрителей, глядящих на действие с двух сторон, оказываются то картинами Трощейкина, то его видениями.
Режиссерское решение не во всем оказалось удачным. Затянутыми, фальшивыми выглядят сцены с сыщиком; вообще, второй акт кажется излишне длинным: все уже сказано, и толстовствующий Михей Михеевич (Александр Теханович), несущий необычную развязку, появляется буквально на последнем издыхании спектакля. Есть ощущение, что постановщику не хватило смелости в обращении с пьесой, в расстановке смысловых акцентов. Демидовым добавлен свой интригующий финал; однако на фоне предшествующей сложной игры стилей, на наш взгляд, решение несколько наивное.
И тем не менее, «Событие» стало полноценным художественным высказыванием, глотком театральной свободы, где дополняют друг друга смелость режиссерского подхода и неподдельный актерский кураж.
Фото: Евгений Сердечный
Оригинал тут.
Выкладываю их версию.
БЫТ ИЛИ НЕ БЫТ?
"Событие": Отличить сон от яви предложил кубанцам спектакль по Набокову
Не каламбурит только ленивый: в ноябре в краснодарском Молодежном театре произошло Событие. Ажиотаж вызвал премьерный спектакль по одноименной пьесе Владимира Набокова. Поставил его приглашенный из Москвы молодой режиссер Константин Демидов. Воплотил литературную шараду классика 1938 года он скрупулезно, по тексту - и в то же время смело и гротесково. Недаром обозначил свою трактовку как «фантастический балаганчик».
Непростая пьеса «Событие», драматическая комедия без конфликта и кульминации, в современном театре появляется крайне редко: чуть ли не единственной стала постановка Константина Богомолова в МХТ в 2012 году (и кинофильм А. Эшпая в 2008-м). Полифоничная драма Набокова насыщена литературными аллюзиями, выходами из пространства текста в театральную действительность.
«Событие» - по сути, история о ревизоре, который так и не приехал. Русские иммигранты - художник-неудачник Алексей Максимович (!) Трощейкин и его жена - шестой год киснут в европейской провинции, и вдруг обнаруживается, что из тюрьмы досрочно освободили человека, который когда-то из ревности стрелял в них. Супруги пребывают в страхе, а слетающиеся на сенсацию знакомые ждут громкой развязки. Однако, по словам набоковского героя, «если в первом действии висит на стене ружье, то в последнем оно должно дать осечку».
Набоковский текст три года лежал в режиссерском портфеле Демидова, однако дождался своего часа только после общения с директором краснодарской Молодежки. Необходимо было найти сценическое решение для заданного в тексте конфликта стилей: если главные герои говорят и действуют по-чеховски сдержанно, то второстепенные персонажи по-гоголевски утрированы и нелепы. Авторскую оппозицию режиссер заостряет, сталкивая два вида актерского существования: реалистично-бытовую манеру и страшноватый балаган.
Резкие фарсовые краски встречают зрителей с самого начала, когда «крашеные призраки» выходят к столу, чтобы, как и положено зомби, отведать живого человека - Любовь (Анна Нежута). Жуткое видение уступает место реалистичным сценам. Но инфернальная нота звучит неотвязным мотивом - то в явлениях мальчика (Марк Шагалов), то в механистичной кукольности Марфы (Айсылу Садыкова), то в рогатой прическе Ревшина (Виктор Плужников). Постановщик буквализирует набоковские метафоры: «с корабля сбегает» Марфа с крысиным хвостом; на лице Антонины Павловны (Светлана Кухарь) потихоньку отрастает чеховская бородка. Эти шутки на грани фола воплощают античеховский текст Набокова, который не может быть воспроизведен средствами бытового театра.
Истинная фантасмагория развернется на праздничном обеде: здесь и гротескная акушерка-монахиня (Татьяна Епифанцева), и говорящая рублеными стихами вдова со сломанной шеей (Олеся Никифорова), и марионеточные старички (Юлия Макарова и Владимир Щербаков), и самовлюбленный, покрытый перьями писатель (Иван Чиров). «Маски второстепенной комедии» сыграны весьма органично: такого наслаждения
острохарактерными ролями давно не бывало на наших подмостках.
На фоне сумасшедшего «веселья» пронзительно звучит лирическая нота - когда супруги Трощейкины, впервые за много лет, смогут сказать друг другу искренние слова. Пластичный, выразительный Станислав Слободянюк убедительно воссоздает объемный характер набоковского героя: несмотря на трусость и жадность, художник является отчасти альтер эго автора пьесы. Слова Алеши о том, что он сам «намалевал» весь этот паноптикум, выражают экзистенциальное одиночество творческого человека.
Сценография Насти Васильевой передает ощущения от негерметичной драматургии Набокова: лица зрителей, глядящих на действие с двух сторон, оказываются то картинами Трощейкина, то его видениями.
Режиссерское решение не во всем оказалось удачным. Затянутыми, фальшивыми выглядят сцены с сыщиком; вообще, второй акт кажется излишне длинным: все уже сказано, и толстовствующий Михей Михеевич (Александр Теханович), несущий необычную развязку, появляется буквально на последнем издыхании спектакля. Есть ощущение, что постановщику не хватило смелости в обращении с пьесой, в расстановке смысловых акцентов. Демидовым добавлен свой интригующий финал; однако на фоне предшествующей сложной игры стилей, на наш взгляд, решение несколько наивное.
И тем не менее, «Событие» стало полноценным художественным высказыванием, глотком театральной свободы, где дополняют друг друга смелость режиссерского подхода и неподдельный актерский кураж.
Фото: Евгений Сердечный
Оригинал тут.