(no subject)
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Петербург! я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.
Петербург! У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
О.Э. Мандельштам
А у Сургановой в песне, которую она исполнила на эти стихи Мандельштама, Петербург поменялся местами с Ленинградом.
Есть в этом слове что-то такое, что тревожит и бередит душу. Что-то сырое, серое и дождливое, не похожее на Питер и Петербург, что-то ушедшее навсегда.
Целая эпоха.
Эпоха стремлений, идеалов, головокружительных открытий. Страха, страданий, неизвестности. Эпоха, которая еще живет в узких дворах-колодцах, в старых спальных районах, живет тихо и неприметно, как будто ее давно нет.
Но дома помнят дольше, чем люди.
Дома еще помнят Ленинград.
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Петербург! я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.
Петербург! У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
О.Э. Мандельштам
А у Сургановой в песне, которую она исполнила на эти стихи Мандельштама, Петербург поменялся местами с Ленинградом.
Есть в этом слове что-то такое, что тревожит и бередит душу. Что-то сырое, серое и дождливое, не похожее на Питер и Петербург, что-то ушедшее навсегда.
Целая эпоха.
Эпоха стремлений, идеалов, головокружительных открытий. Страха, страданий, неизвестности. Эпоха, которая еще живет в узких дворах-колодцах, в старых спальных районах, живет тихо и неприметно, как будто ее давно нет.
Но дома помнят дольше, чем люди.
Дома еще помнят Ленинград.
Click to view