Люди, вещи и обстоятельства - 9. Старший Жюмильяк, его второй сын и законы об эмигрантах
О Жюмильяках вместо скромного примечания к мемуарам « второй маркизы» собирается целая семейная сага. Случайно попался документ, касающийся еще двоих, которых на борту «Флюгена» точно не было, но уж очень оказалась интересная и показательная история.
Этот листок бумаги с оторванным уголком в какой-то момент продавался на ebay за 50 евро среди всякого другого антиквариата, и благодаря этому поиск в интернете выдал его фото. Никакого провенанса нет, сам сайт уже никакой информации о проданном лоте не выдает, но разумно предположить, что фальсифицировать эту бумагу за такую скромную цену вряд ли имело смысл.
Здесь оригинал, перевод (по возможности сохраняющий синтаксис и пунктуацию оригинала) и дальше мои комментарии.
Письмо - лицевая сторона
Письмо - оборотная сторона. https://www.google.com/imgres?imgurl=https%3A%2F%2Fwww.picclickimg.com%2FqkcAAOSw-gZjtJqO%2FREVOLUTION-1793-GENERAL-marquis-de-Jumilhacdemande-la.webp&tbnid=uZLFGwXAT3U3PM&vet=10CA4QMygLahcKEwjI9bHTxrb-AhUAAAAAHQAAAAAQBA..i&imgrefurl=https%3A%2F%2Fpicclick.fr%2FREVOLUTION-1793-GENERAL-marquis-de-Jumilhacdemande-la-385330804498.html&docid=0QYA71Q3qD4s4M&w=480&h=640&itg=1&q=jumilhac%201793&ved=0CA4QMygLahcKEwjI9bHTxrb-AhUAAAAAHQAAAAAQBA
Гражданам ?????
Муниципалитет ???????
Граждане,
С величайшим огорчением я только что узнал, что вы распорядились арестовать гражданина Леона Мари Жозефа Шапель-Жюмильяка, моего второго сына, я не знаю за ним никакой вины перед революцией, я должен вам заметить, граждане, что его без различия называли и сам он себя называл по фамилии Жюмильяк, которую я ношу по названию земельного владения, и по фамилии Шапель, которая есть настоящая фамилия нашей семьи.
Ни я, ни мои дети, ни даже моя дочь и зять и никто из моих родственников, носящих ту же фамилию, никто из нас не эмигрировал, и когда наше Отечество в опасности, мы не пожелали его покинуть. Никто из нас не подписывал петиций и никто не знал и не состоял никогда ни в каких контрреволюционных заговорах, но в такое время, когда клевета возведена в добродетель, я пожелал, чтобы защитить Леона (который безрассуден) от этого, удалить его от Парижа (опасного места) особенно для молодого человека его возраста и внешности, и где в любой момент могли случиться мятежные выступления, и он мог бы быть обвинен в том, что там находился, хотя он и не выходил от меня, и поэтому, к большому сожалению моему и его матери, мы решили с ним разлучиться и отправить его в Компьень к особам из числа моих друзей, которые с чрезвычайной добротой согласились взять на себя заботу о нем, пообещали мне следить за его поведением и заверили меня, что в этом городе мой сын сможет жить спокойно, поскольку конституционные власти здесь твердо обеспечивают честным гражданам возможность пользоваться всеми преимуществами Закона, Равенства и Свободы.
Что до доказательства, которое я могу вам дать, граждане, в том, что Леон Мари Жозеф Шапель-Жюмильяк, мой второй сын, вовсе не эмигрировал, это то, что он находился на своем посту су-лейтенанта в гусарском полку Колонель Женераль в Авиньоне, и я его вызвал оттуда с разрешения министра в ноябре месяце 1791 года к его матери, которая была больна и желала его видеть, тогда формировалась конституционная гвардия Короля, и поскольку гусарские роты, которые были в Авиньоне, в то самое время взбунтовались и прогнали часть своих офицеров, я решил поместить своего сына простым кавалеристом в гвардию Короля, чтобы он оставался под моим присмотром, спустя короткое время он был произведен в бригадиры, его нельзя упрекнуть в том, что он вступил в какую-нибудь интригу или заговор, когда эта гвардия была распущена, моему сыну была выдана карточка отставки, с этого времени он оставался при мне.
В ночь с 9 на 10 августа я был очень нездоров, он оставался при мне всю ночь, чтобы за мной ухаживать, и не оставлял меня весь день 10 августа, но ???????. После случившихся важных событий народ стали стараться возбуждать против всех, кто был в гвардии Короля, и поскольку я опасался, как бы не пришли беспокоить моего сына ко мне домой, я решил снять ему жилье в Отель де Пикарди на улице Орти возле Сен-Рок, где он, будучи менее известен, подвергался меньшему риску.
7 сентября, желая ехать на воды, я сказал своему сыну взять в его тогдашней секции, где было известно, что он проживал, паспорт, чтобы ехать в Компьень вместе с одной особой из числа моих друзей, которая согласилась позаботиться о нем, и оттуда он приехал к своей сестре в Деньекур возле Перонны, где я предусмотрел, чтобы он провел некоторое время.
Таким образом в промежутке между его выбытием из гвардии Короля 15 июня и 7 сентября, когда он взял паспорт, чтобы ехать в Компьень, легко рассудить, что он не эмигрировал, и в этот промежуток я не посчитал необходимым ему иметь удостоверение проживания, поскольку ему не приходилось получать никакого дохода, но чтобы теперь это сделать, вы знаете, граждане, что нужно около месяца и что нужно присутствовать лично как для описания примет, так и для его личной подписи, так как недостатка в свидетелях у меня не будет, чтобы доказать, что Леон Мари Жозеф Шапель-Жюмильяк, мой сын, в то время мальтийский кавалер, меня не покидал в этом промежутке. Но после 19 сентября, когда вышел декрет, чтобы отцы платили определенную сумму за тех из своих детей, которые эмигрируют, я озаботился рекомендовать Леону взять удостоверение присутствия или жительства из Компьеня, из Деньекура, из Форжа, куда он приехал, чтобы присоединиться ко мне, таким образом, чтобы он мог доказать в этом отношении и без перерывов с того времени свое пребывание во Франции.
Я имею честь, Граждане, просить вас представить членам муниципалитета Компьеня мои справедливые доводы, чтобы вы изволили распорядиться, чтобы Леон Мари Жозеф Шапель, мой второй сын, которого я нежно люблю и чье поведение всегда заслуживало у меня только похвалы, был отпущен на свободу, и мог в этот момент продолжать оставаться в безопасности в Компьене, но если вы находите какие-либо неудобства в его возможном пребывании, я осмеливаюсь просить вас, граждане, позволить, чтобы он приехал ко мне в Париж, поскольку его мать и я пребываем в величайшем горе, зная о том, что он при его невиновности находится под арестом, и если вы имеете счастье быть отцом, вы не станете колебаться в том, чтобы доставить мне удовлетворение, о котором я имею честь вас просить и за которое я буду испытывать совершеннейшую благодарность, не пожелав обратить к вам, граждане, ничего иного как простую просьбу о справедливости и доказав вам, что мой сын не вступал ни в какой заговор и не эмигрировал, и, наконец, принадлежит к тому классу граждан, который закон должен защищать.
Шапель Жюмильяк, генерал-лейтенант (?)
Париж улица Сен-Мор ???????????? №1243, 4 апреля 1793, второй год Республики
Приписка сверху: запрос был принят к рассмотрению 10 апреля 1793 г. и гражданин Леон был отпущен на свободу
Оторванный угол, правый верхний с лицевой стороны листа, содержал информацию об адресатах; судя по сохранившимся начальным словам, автор обращался к неким членам муниципалитета. Почему именно этот угол оказался оторван и что там еще было, даже предположить ничего не могу.
Лист плотно исписан с двух сторон ровным, уверенным и разборчивым почерком; подпись и дата проставлены другой рукой, менее разборчиво.
Отличный почерк странным образом контрастирует со сбивчивым и невнятным синтаксисом. В отличие от грибоедовского Чацкого, про которого было сказано «говорит, как пишет», сочинитель этого письма «пишет, как говорит» - нанизывает через запятую не очень связанные между собой фрагменты в том порядке, в котором они ему приходят в голову.
Может быть, обладатель хорошего почерка писал под диктовку; может быть, кто-то написал письмо, а Жюмильяк-отец только поставил подпись. Как бы то ни было, сочинял письмо человек умный, разбирающийся в делах революционных властей, но, пожалуй, все-таки из «бывших». В тексте иногда даже и революционная риторика попадается, но духом времени автор до конца не проникся - письмо написано в апреле 1793 года, Людовик XVI был казнен еще в январе, а в письме по старинке «Король» без всяких оскорбительных эпитетов и неизменно с заглавной буквы.
Итак, что мы здесь видим.
В муниципалитет города Компьеня обращается проживающий в Париже Пьер-Мари Шапель де Жюмильяк; подписался он, разумеется, уже без «де», а фамилию представил как Шапель Жюмильяк - это важно.
Про Пьера-Мари, четвертого маркиза де Жюмильяка (1735-1798), дослужившегося при Старом порядке до воинского звания лагерного маршала и административной должности генерального лейтенанта, мы знаем, что у него на тот момент есть жена Франсуаз Катрин, урожденная Пуршересс, и трое взрослых детей - старший сын Антуан-Пьер-Жозеф 1764 г.р. (вероятный спутник маркизы де Лаж де Волюд на борту «Флюгена»), дочь Катрин-Виктуар 1769 г.р. и младший сын Жозеф-Леон-Мари 1773 г.р.
Катрин-Виктуар еще в 1786 году выдана замуж, зятя зовут Марк Пьер Антуан Огюстен Сезар Ле Кат д’Эрвильи, виконт де Канизи, сеньор де Деньекур и пр. (эта информация нам еще пригодится).
Жюмильяку-отцу стало известно, что его младший сын арестован - и письмо представляет собой хорошо аргументированное прошение освободить молодого человека, который ничего дурного не сделал.
Сразу, конечно, бросается в глаза многократно повторяемое «мой второй сын».
Первый, Антуан-Пьер-Жозеф (для краткости будем называть его Антуаном, а младшего брата Леоном), успел засветиться в качестве подполковника королевской конституционной гвардии. Эту гвардию Национальное собрание предоставило королю вместо распущенного в 1791 году полка телохранителей, и там в основном собрались преданные королю люди. Оплачивалась эта служба из личных средств короля, так называемого «цивильного листа». Даже в рядовые поступали дворяне, а командиры были из знатных фамилий.
Кавалерия королевской конституционной гвардии. Посередине офицер, слева изображен рядовой гвардеец. https://digitalcollections.nypl.org/items/510d47df-b434-a3d9-e040-e00a18064a99
Антуана туда устроил то ли отец, то ли муж сестры, состоявший в родстве с командующим кавалерийской частью этой гвардии - тот звался Луи-Шарль Ле Кат, граф д’Эрвильи, маркиз де Лешелль (1755-1795). В событиях 10 августа, о которых пойдет речь дальше, Антуан, судя по всему, не участвовал, а вот его начальник д’Эрвильи в тот день сопровождал королевское семейство из дворца Тюильри в Национальное собрание и потом принес от короля приказ швейцарским гвардейцам прекратить огонь, после чего бой во дворце перешел в откровенную резню. Д’Эрвильи как-то уцелел и смог эмигрировать, но эта история еще впереди. Важно, что ни о старшем сыне, ни о фамилии, которую носят дочь и зять (сами по себе вроде бы ни в чем предосудительном не замешанные), упоминать нельзя - и автор письма их имен и фамилий не называет.
Первое, что автор считает нужным объяснить, это ситуация с фамилией. Как и у многих других дворян (у тех же д’Эрвильи, например), у Жюмильяков была «настоящая» фамилия Шапель, которую носили их предки еще до получения дворянского статуса. «Де Жюмильяк» к ней было добавлено по названию феодального владения. При Старом порядке было вполне обычным коротко называть дворянина как раз по названию владения, особенно если это владение давало право на титул. Среди многочисленных де Жюмильяков имелись и барон де Жюмильяк (см. предыдущий пост), и маркиз де Жюмильяк (автор письма), и граф де Жюмильяк (графов было несколько, и дети маркиза при его жизни часто именовались графами).
«Настоящая» фамилия господина де Брукана была Бубе, господина де Шамбо - Даре, командующего эскадрой д’Амблимона - Ренар, и только отец моей любимой мемуаристки маркизы де Ла Тур дю Пен, Артур Диллон, носивший во Франции графский титул, никакой другой фамилией не назывался, потому что был вторым сыном в титулованной ирландской семье и ни в Ирландии, ни во Франции никаких владений не имел. И другой мой любимый мемуарист Матье Дюма так и был по фамилии Дюма, поскольку феодальных владений его семья не имела. А его тезка генерал Дюма, отец знаменитого романиста, носил простецкую фамилию своей чернокожей матери, отказавшись от фамилии отца-маркиза Дави де Ла Пайетри (здесь «Дави» тоже фамилия, а «Пайетри» - название владения со статусом маркизата, как у Жюмильяков).
Революция отменила титулы, короля на суде называли «гражданин Капет» - даже привычную фамилию «Бурбон» ему не оставили, потому что она тоже исходно была титулом.
«Бывшим» при оформлении каких-то официальных документов приходилось балансировать между риском быть опознанными как «аристократы», со всеми вытекающими последствиями, и риском признания документов фальшивыми, если они будут не на то имя. Изворачивались по-всякому; в разных документах называли себя то по фамилии (Луи-Гюстав Ле Дульсе де Понтекулан в 1793 году именовался « депутат Дульсе»), то по титулу, но без «де» (Жан Филипп Ги Ле Жантиль де Паруа именовался « гражданин Паруа»); маркиза де Ла Тур дю Пен получала документы то на «госпожу Латур», то на «госпожу Гуверне» (титул ее мужа), то вообще на «госпожу Диллон Ли».
Интересующие нас Жюмильяки в зависимости от обстоятельств записывались то Жюмильяками, то Шапелями, и Жюмильяк-отец, выгораживая Леона, подчеркивал, что и сам пользовался обоими вариантами. Поэтому и подпись такая - Шапель Жюмильяк.
Дальше начинаются заверения в том, что никто из всей семьи не эмигрировал и ни в чем не замешан. Это, собственно, самое главное и важное. Законы против эмигрантов принимались Национальным собранием всех созывов и неуклонно ужесточались, переходя от административной и финансовой ответственности к уголовной и распространяя эту ответственность на родственников эмигранта. В сборнике постановлений Национального собрания по вопросам уголовного законодательства, изданном в апреле 1793 года (месяц написания письма), в разделе об эмигрантах содержится 57 постановлений, из которых только в августе-сентябре 1792 года выпущено 12.
Революционный уголовный кодекс - сборник постановлений Национального собрания по вопросам уголовного законодательства, изданный в апреле 1793 года. https://books.google.ru/books?id=aS2QYGE2jQ4C&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Впереди еще много нового и интересного…
Поначалу речь шла о секвестре, накладываемом на имущество эмигранта - это лишало его возможности пользоваться доходами с оставшегося во Франции имущества.
После событий 10 августа 1792 года (о них речь ниже) строгости усиливаются. По постановлению от 2 сентября имущество эмигрантов подлежит уже не секвестру, а продаже в пользу госбюджета.
Постановление от 12 сентября в преамбуле отмечает, что «многие плохие граждане остались во Франции, чтобы избежать секвестра и продажи своего имущества, но позволили эмигрировать или отправили в эмиграцию своих сыновей, которым они предоставляют средства к существованию в рядах наших врагов и к увеличению числа оных» (там еще много интересных формулировок, знакомых по истории ХХ века). Предписывается «всем отцам и матерям, сыновья которых отсутствуют, в трехнедельный срок сообщить в свой муниципалитет о проживании во Франции своих отсутствующих сыновей, или об их смерти, или об их нахождении в зарубежных странах по делам службы нации». А вот отцы и матери эмигрантов за каждого из своих эмигрировавших детей должны предоставить обмундирование и годовое жалованье (из расчета пятнадцать су в день) на двух человек, причем жалованье придется платить ежегодно, пока будет длиться война.
28 марта следующего 1793 года принят новый закон об эмигрантах, согласно которому они объявляются «граждански мертвыми», и государство забирает себе не только их наследство, но и то наследство, которое им причитается от еще живых (!) родителей и других родственников. При этом к числу эмигрантов закон относит, среди прочих, «любого француза того или другого пола, отсутствующего по месту своего жительства, который не подтвердит в предписанной форме свое непрерывное проживание во Франции с 9 мая 1792 года», а также того, «кто хотя в настоящее время и присутствует, отлучался ранее с места своего жительства и не подтвердит в предписанной форме свое непрерывное проживание во Франции с 9 мая 1792 года».
Это как раз про Леона. Отец объясняет, что до сентября 1792 года он не считал нужным, чтобы Леон получал удостоверение жительства, поскольку никакой своей собственности - а значит, и доходов - у молодого человека не было. После сентябрьских постановлений стало понятно, что удостоверения нужны все равно, и Леон стал их получать. Можно предположить, что тут и возникла путаница с фамилиями - паспорт у него был, скорее всего, на фамилию Шапель, а подтверждение требовалось с указанием фамилии Жюмильяк, ведь речь шла о фамильном замке и землях.
Подробное описание перемещений Леона по территории Франции в 1791-1792 гг. строится вокруг тезиса «он у меня еще маленький» - отец на каждом этапе делал все, чтобы уберечь «безрассудного» молодого человека от дурных влияний и риска оказаться в неподходящий момент в неподходящем месте. Многократно повторяется слово «присмотр» - и это тоже служит аргументом: Леон все время был «под присмотром», и если надо, будут представлены и свидетели.
В 1791 году Леон служил су-лейтенантом (младший офицерский чин) в кавалерийском полку в Авиньоне; там назревали беспорядки, и отец, используя старые связи, в ноябре под предлогом болезни матери получил от военного министра разрешение вызвать сына к себе в Париж. Опасался он, вероятно, вполне реальной угрозы расправы со стороны революционно настроенных солдат, если Леон вздумает демонстрировать верность старому порядку.
Обратно в Авиньон Леон уже не вернулся, а был пристроен в ту же королевскую конституционную гвардию, где уже состоял подполковником его брат Антуан - в официальных документах есть пометка, что его привел брат. Отец специально отмечает, что Леон был определен в гвардию «простым кавалеристом», «чтобы он оставался под моим присмотром». До лета 1792 года молодой человек состоял в Париже на службе и был «под присмотром» во всех отношениях.
Кавалерист из королевской конституционной гвардии. https://digitalcollections.nypl.org/items/510d47df-b434-a3d9-e040-e00a18064a99/book?parent=f13227c0-c536-012f-d1e6-58d385a7bc34#page/63/mode/2up
29 мая 1792 года конституционная гвардия была распущена и заменена подразделениями Национальной гвардии. Дворяне-гвардейцы остались не у дел. Кто-то уехал домой в провинцию, кто-то эмигрировал, но многие остались в Париже, надеясь еще быть полезными королю. Леон остался в Париже, но никакой службы у него уже не было, и период с июня по 7 сентября (дата получения паспорта) оказался не подтвержден никакими бумагами.
Важная дата, которой пришлось уделить особое внимание - 10 августа, день, когда фактически была свергнута французская монархия.
В тот день около 120 бывших конституционных гвардейцев принимали участие в обороне дворца Тюильри вместе со швейцарскими гвардейцами и немногочисленными вооруженными придворными. Швейцарцы, честно исполнявшие свой долг профессионального солдата, погибли почти все; многие пали в бою при штурме дворца, других растерзала толпа, остальных потом ловили власти и бдительные граждане. Французские дворяне-монархисты не были одеты в военную форму, и многим из них удалось уцелеть; среди них был и наш знакомый Жан Филипп Ги Ле Жантиль де Паруа, гордившийся потом своим участием в том бою.
Жан Дюплесси-Берто. Взятие дворца Тюильри 10 августа 1792 г. (1793) https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Tuileriensturm.jpg?uselang=fr
Анри-Поль Мотт (1846-1922). Взятие Тюильри (1892). https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Tuileries_Henri_Motte.jpg В красных мундирах швейцарские гвардейцы, в синих - национальная гвардия. На первом плане можно разглядеть нескольких санкюлотов в полосатых штанах и красных колпаках.
Власти усердно разыскивали участников событий 10 августа и предполагаемого заговора, готовившегося накануне; сохранилось несколько мемуарных текстов о том, как кому-то удалось спрятаться, прожить несколько недель на нелегальном положении, выбраться из обнесенного стеной города и спастись.
По архивным данным, Леон был 10 августа в Тюильри.
В письме отец, разумеется, настаивает, что молодой человек неотлучно находился при нем дома всю ночь с 9 на 10 августа и весь день 10 августа.
Отец (или кто-то, чьими советами он пользовался) в августе разработал очень разумный план. Он понимал, что Леон так или иначе уже попал в поле зрения властей - во-первых, он числился в списках конституционной гвардии, а во-вторых, его могли заметить и опознать во время штурма Тюильри и теперь стали бы разыскивать уже как участника вооруженного контрреволюционного выступления. Значит, Леону нужно было (а) не называть ту фамилию, под которой он числился в гвардии - можно предположить, что он стал зваться по-простому «Леон Шапель», (б) не проживать и даже не появляться там, где его хорошо знают, и уж во всяком случае в доме своих родителей, где его в первую очередь станут искать, (в) почаще переезжать с места на место. Стратегия хорошая; переезды с места на место даже в советское время кое-кому помогали долго избегать ареста.
Отец снял сыну жилье в другом районе Парижа, и в самый разгар репрессий, последовавших за 10 августа, Леона просто не нашли. 7 сентября Леон получил паспорт по тому адресу, где жил последние четыре недели (надо полагать, адрес был выбран не случайно, и нужные связи в местной администрации там были - получить паспорт в то время было ОЧЕНЬ сложно), и теперь мог легально выехать из Парижа. Ехал он, конечно, не с отцом, а «вместе с одной особой из числа моих друзей, которая согласилась позаботиться о нем» - еще один довод в пользу того, что на этом этапе он фигурировал под фамилией Шапель, а не Жюмильяк.
В составе здания нынешней ратуши Форжа есть несколько частей, сохранившихся от старинного дома владельца стекольной мануфактуры, в котором в 1633 году останавливались Людовик XIII, Анна Австрийская и кардинал Ришелье. Городок был захудалый, здесь не было даже приличного замка, чтобы принять таких гостей, поэтому королевское семейство поселили у стекольщика -дом был хороший, там нашлось место для всех, включая отряд королевских мушкетеров. Здешние железистые воды, как считалось, помогали от анемии и бесплодия. Неизвестно, они ли помогли, но через несколько лет Анна Австрийская произвела на свет наследника, и бывший Форж-ан-Брэ (что-то вроде «Форж-в-Грязи») королевским указом получил название Forges-les-Eaux, подобающее курортному городу. https://fr.forgesleseaux-tourisme.com/page/decouvrez/histoire-patrimoine/forges-les-eaux-son-patrimoine
Предлог для поездки приведен вполне благовидный - поездка на воды в Форж. Даже нам, по крайней мере, тем, кто еще помнит «Трех мушкетеров» и их поездку за подвесками, официальной целью которой было сопровождение раненого Атоса на воды в Форж, понятно, о чем идет речь. В Форж в таких обстоятельствах отправляются не лечиться, а для того, чтобы из Нормандии перебраться в Англию.
Подробно описан маршрут: сначала Компьень (паспорт был выписан туда, чтобы не вызывать подозрений), оттуда в Деньекур, к сестре и зятю (мы же помним, что у зятя был титул «сеньор де Деньекур»), а дальше уже в Форж.
Но в Форже с отъездом в Англию что-то не сложилось, и Леон остался во Франции. В Париж он не вернулся, а поехал в Компьень к отцовским знакомым.
Мурхед Бон (1876-1953). Замок Деньекур (1917). https://rammcollections.org.uk/object/50-1918-4-36/ Это всё, что осталось от замка Деньекур и окружавшего его парка после битвы при Сомме в 1916 году.
Компьень в XVIII веке. https://histoire-compiegne.com/histoire-de-compiegne/cartes-anciennes-de-compiegne/
Там его и арестовали в начале апреля 1793 года.
Леон сидел скорее всего здесь. Здание тюрьмы в Компьене, примыкающее к ратуше, было построено в 1778 году. https://monumentum.fr/ancienne-prison-contigue-hotel-ville-derriere-porte-arsenal-pa00114637.html
По отцовскому прошению Леона вскоре выпустили. Что он делал потом, не знаю. Должно быть, сидел тихо и как-то пересидел дальнейшие события. В марте 1796 года он женился на девятнадцатилетней дочери маркиза де Шаландрэ (тетка невесты была замужем за видным эмигрантом бароном де Бретёем), которая в 1803 году умерла, оставив ему двоих сыновей 1798 и 1802 г.р.; потом во втором позднем браке у него была еще дочь 1823 г.р. Сам он дожил до 1854 года, ничем особенным себя не прославив.
О том, как пережили тяжелые времена его родители, придется рассказывать отдельно.