На полях мемуаров - 53. Семейная сага парижских либрариев (окончание)
Итак, к началу революции издательский бизнес Леже-сына был уже прочно связан с набирающим политический вес Мирабо.
На деятельности Мирабо в Национальном собрании особо останавливаться не буду - он был одной из самых ярких фигур первого периода революции, и про эту его деятельность написано очень много.
Жан-Батист Лезюер (1749-1826). «Депутат-комиссар в костюме народного представителя / Оноре Габриэль Рикети, бывший граф Мирабо, выступает в Учредительном собрании / Депутат выходит из собрания / Цветные депутаты от колоний в Конвенте / Депутат Гране - всегда в куртке-карманьоле из серого полотна, с большой палкой, и шляпу держит вот так»https://www.parismuseescollections.paris.fr/fr/musee-carnavalet/oeuvres/representant-du-peuple-en-mission-deputes-h-g-riqueti-comte-de-mirabeau#infos-principales
Еще в мае 1789 в партнерстве с Леже Мирабо начал издавать политический журнал «Известия Прованса». Леже принимал подписку, размещал заказы на печать, расплачивался с сотрудниками. У самого Мирабо не хватало времени заниматься всем самому, и он фактически только предоставлял свое имя авторскому коллективу. Как писал потом в воспоминаниях один из авторов, Этьен Дюмон, сам Леже был никудышным бизнесменом, а его жена забрала все в свои руки. Дюмон обвинял госпожу Леже в том, что она присваивала деньги от подписки - впрочем, он сам признавался, что денежные дела его мало интересовали и он в них плохо разбирался, так что обвинения могут быть продиктованы личной неприязнью. Журнал выходил с мая 1789 по октябрь 1791, но с августа 1790, похоже, фирма Леже в издании уже не участвовала - адрес книжной лавки Леже перестал фигурировать в качестве адреса редакции.
В 1789-1790 Леже в качестве издателя выпустил десяток книг разного объема - от тонких брошюрок вроде «Обращения ко всем активным гражданам о необходимости и способе сделать верный выбор на предстоящих выборах в муниципалитет Парижа» и «Катехизиса гражданина согласно принципам новой конституции» до фундаментальных «Замечаний о торговле Американских Соединенных Штатов» в переводе с английского (перевод Мирабо) и малоформатного «Альманаха француженок, знаменитых их добродетелями, талантами или красотой». Что из этого печаталось в его собственной типографии, выяснить не удалось, но вполне вероятно, что печатать речи и послания депутатов Национального собрания типография начала уже с осени 1789 года - уж больно удачно она была расположена рядом с Тюильри, где проходили заседания после того, как королевское семейство было привезено из Версаля в Париж и Национальное собрание перебралось туда же.
Лавка Леже-сына помещалась на крохотной улочке Эшель, рядом с конюшнями Тюильри, а типография по соседству, в том же квартале на улице Сент-Оноре. Осенью 1789 года, когда Национальное собрание стало заседать в бывшем манеже Тюильри (1), это местоположение оказалось исключительно выигрышным - здесь был самый центр политической жизни. Здесь рядом якобинский клуб (2), клуб фельянов (3), Пале-Рояль (4).
Неизвестно, что произошло с Луи-Лораном-Эдмом Леже осенью 1790 года, но произошло что-то нехорошее. 23 октября 1790 года он был объявлен банкротом, а 16 декабря того же года скончался. Смерть, надо полагать, произошла от естественных причин, поскольку даже самые отъявленные недоброжелатели никаких обвинений против Анн-Элизабет по этому поводу не выдвигали. Косвенным подтверждением служит любопытный документ, ставший доступным благодаря неустанным трудам любителей и знатоков генеалогий - они отсканировали и выложили в сеть, среди прочих документов о жителях Парижа, реестры опеки.
Итак, 18 декабря 1790 года к чиновнику, занимающемуся вопросами опеки, явились «родственники и друзья» Эдма-Флорана (или Флориана - в рукописи трудно разобрать) и Анн-Габриэль, несовершеннолетних детей покойного парижского либрария Лорана-Луи-Эдма Леже и его супруги (а теперь уже вдовы) Анн-Элизабет Маре. В числе «родственников и друзей», главным образом тоже либрариев, присутствуют родственники с обеих сторон:
- Эдм-Жан Леже, парижский либрарий, дед детей по отцовской линии
- Тома Маре, сдатчик в аренду карет, дед детей по материнской линии
- Виктор Дезенн и Грегуар Дезенн, оба парижские либрарии, кузены по отцовской линии (племянники Эдма-Жана Леже).
Запись в реестре от 18 декабря 1790 года об установлении опеки над несовершеннолетними детьми Леже - Эдмом-Флораном и Анн-Габриэль. https://en.geneanet.org/archives/registres/view/3840/150?idcollection=3840&legacy_script=/archives/registres/view/index.php&page=150
Все эти люди заявили чиновнику о своем желании, чтобы опека над детьми была доверена вдове Леже. Чиновник с их мнением согласился и зафиксировал, что вдова Леже является опекуном несовершеннолетних детей, то есть может распоряжаться их личностями (personnes) и имуществом (biens). Дед с отцовской стороны Эдм-Жан Леже был назначен так называемым опекуном-надзирателем, который должен контролировать действия основного опекуна на предмет соответствия интересам несовершеннолетних. Видимо, супруги Леже поддерживали хорошие отношения с родней с обеих сторон. В 1787 Леже-сын сам выступал в качестве одного из «родственников и друзей» при установлении опеки над несовершеннолетними племянниками Тома Маре, отца Анн-Элизабет.
Возраст детей супругов Леже не указан. Все, что мы о них знаем - их имена, и эти имена заставляют задуматься. Мальчик получил в качестве одного из крестильных имен имя отца и деда Эдм, а вот у девочки, Анн-Габриэль, одно из имен совпадает с материнским, а второе, между прочим, с одним из имен Мирабо, которого звали Оноре Габриэль… Никаких других Габриэлей в документах этой семьи не попадается, хотя, конечно, документов нашлось очень мало. Как бы то ни было, о судьбе этих детей после 1791 года ничего не известно.
Часть третья. Вдова Леже
На основании постановления об опеке вдова смогла распоряжаться наследством (по описи числилось, в частности, 7 типографских станков), и со следующего года в Париже заработала новая книготорговая и издательская фирма - «Вдова Леже». Устав парижских либрариев и типографов разрешал вдовам продолжать бизнес покойных мужей вплоть до своей смерти или вступления в новый брак. От них не требовалось сдавать экзамен на знание латыни и греческого (либрарии должны были владеть латынью и уметь читать по-гречески!), они могли сохранять имеющихся учеников до конца срока ученичества, но новых учеников брать уже не имели права; они могли без ограничений нанимать работников.
Атрибуты старинной типографии. Иллюстрация XIX века. http://arc-en-ciel-ecully.e-monsite.com/agenda/l-industrie-des-dents-noires.html
У вдовы Леже продолжал публиковать свои сочинения Мирабо, да и другие деятели Национального собрания приносили заказы - типография располагалась совсем рядом с Тюильри, где заседало собрание, а хозяйка, видимо, вела себя вполне патриотично, да и связь с Мирабо в то время служила хорошей рекомендацией.
Но вскоре она лишилась этой опоры. 2 апреля 1791 года Мирабо умер от некой неопределенной болезни, которой страдал уже много лет. Слухов ходило много - и о том, что всему виной разгульный образ жизни (который он вел до самого конца), и о том, что поборника свободы отравили злодеи, и «ох, растратишь ты здоровье в политической борьбе» (С). Ему были устроены торжественные похороны; он был первым, кого похоронили в Пантеоне, устроенном в бывшей церкви св. Женевьевы (потом его останки оттуда вынесут!). Сторонники оплакивали утрату, противники и завистники распространяли злобные пасквили и пародийные завещания, в которых неизменно фигурировала госпожа Леже в разных малоприличных контекстах - впрочем, она там не одна фигурировала. Публика увлеченно обсуждала наследство.
Веер «Смерть Мирабо» (1791). Портрет Мирабо, карта Франции и план Парижа. https://gallica.bnf.fr/ark:/12148/btv1b6943087t/f1.item#
Манон Ролан, одна из лидеров жирондистов, 5 апреля 1791 года написала в провинцию своему постоянному корреспонденту Жану-Анри Банкалю дез Иссару длинное письмо, в котором среди прочих политических событий рассказывала о смерти Мирабо.
Портрет Манон Ролан. Автор не известен, между 1790 и 1799. https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Madame_Roland_Lambinet.jpg
Этот очень содержательный и написанный отличным слогом текст, конечно, заслуживал бы перевода целиком, но придется ограничиться отрывками:
«… Из газет вы узнаете о безвременной кончине Мирабо - безвременной применительно к его возрасту, но, без сомнения, не к тому, на что он употреблял свою жизнь, и случившейся очень кстати для его славы…
…Еще долго, возможно, народ не будет верно судить ни о самом этом человеке, ни об этом событии; правда пробивается лишь с трудом, и многие обстоятельства соединяются здесь, чтобы питать иллюзию. Так что сенсация получилась необыкновенная; народ искренне считает, что потерял своего лучшего защитника; смерть Мирабо уподобляется всеобщему бедствию; его похороны были более торжественными, чем похороны самых горделивых королей, и самые просвещенные граждане охотно аплодируют этому триумфу, поскольку все эти почести в конечном счете воздаются свободе, по мнению о том, чем она обязана только что угасшему человеку. Что до меня лично, то я смотрю на Мирабо как на человека, представившего нам самое чудовищное соединение гения, который знал добро, который мог его совершить и который делал это иногда с развращенным сердцем, который играл самой добродетелью, который обращал все к своей славе и компрометировал саму эту славу, когда ей приходилось противостоять его неистовым страстям…
Аллегория: Смерть похищает Мирабо, коленопреклоненная Франция пытается ее удержать, Революция у смертного одра скорбит… (1791) https://www.britishmuseum.org/collection/object/P_1925-0615-185
Революционный фаянс. Тарелка «Могила Мирабо» (1791) с надписью в модном тогда древнеримском духе «Ману (т.е. духу) Мирабо - благодарная родина». https://www.parismuseescollections.paris.fr/fr/musee-carnavalet/oeuvres/assiette-au-tombeau-de-mirabeau-0#infos-principales
… Мирабо ненавидел деспотизм, под гнетом которого ему пришлось страдать; Мирабо льстил народу, потому что знал его права, но Мирабо… продал дело народа Двору, которому он стремился быть полезным, надеясь получить министерский пост. Если бы он прожил подольше, это неизбежно стало бы известно, и на его репутацию легло бы клеймо позора до самой его смерти; он умер еще в почете, по крайней мере в глазах толпы, и в этом ему повезло…»
14 апреля в следующем письме Манон Ролан продолжала:
«… Всеобщее увлечение Мирабо до сих пор так и не прошло; даже возобновляются толки об отравлении. Мне они кажутся абсурдными из-за того, что трудно приписать план отделаться от такого человека какой-либо из партий; одни считали себя обязанными ему, а другие от него много надеялись получить.
Революционный фаянс. Тарелка с надписью «Оплакиваем утрату Мирабо». https://en.m.wikipedia.org/wiki/File:Pleurons_la_perte_de_Mirabeau.jpg
Тем более, что много причин соединилось, чтобы погубить его. Мирабо в субботу ужинал с мадемуазель Кулон, которая желала покорить его; он отвез ее к ней домой и, как говорят, устроил ей хорошее празднество; на следующий день он поехал в свой загородный дом, где госпожа Леже третировала его, как мегера; он ее весьма щедро утешил. После этого на следующий день… он пришел в Национальное собрание, и там с ним случился приступ печеночной колики, которой он был подвержен; он ушел, чтобы принять ванну. К этому примешалось несварение желудка, ему пустили кровь, и нужна была вся сила его конституции, чтобы еще несколько дней это выдерживать, при сильных спазмах и жестоких болях…»
Некая госпожа Г. 7 апреля 1791 года писала из Парижа Самюэлю Ромильи, с которым Мирабо был в дружбе:
"... Вы, несомненно, уже знаете о потере, которую понесла Франция со смертью Мирабо... (дальше следуют политические рассуждения). В завещании он сделал большое число распоряжений о наследстве. У него во владении есть земля, дом, а его состояние оценивается в один миллион, но полагают, что должен он два. Господин де ла Марк, его друг, обещал добавить от себя, если чего-то не хватит, чтобы выполнить его последнюю волю, но господин де ла Марк сам в долгах сверх того, чем он владеет. Он что-то оставил госпоже Леже, ее детям, потом еще внебрачному сыну, одной из своих сестер и своим племянницам..."
Первый том из Полного собрания трудов господина Мирабо-старшего в Национальном собрании, которому предпослано собрание всех речей и трудов того же автора, произнесенных или опубликованных в Провансе в ходе выборов». Составитель Этьен Межан. Отпечатано в Париже, в типографии вдовы Леже на улице Сент-Оноре, Отель д’Овернь, №100. Продается у нее же. 1791 год. Отель д’Овернь здесь - не гостиница, а название дома, расположенного рядом с прежней лавкой на улице Эшель.
Насчет "ее детям" текст в оригинале можно понять и как "своим детям" - но у Мирабо не было своих законных детей; внебрачный сын (который, возможно, был просто приемным) упоминается отдельно. А у госпожи Леже дети были, как мы знаем из постановления об опеке.
Досталось ли на самом деле госпоже Леже в наследство от Мирабо какое-нибудь движимое или недвижимое имущество, достоверных сведений нет. По крайней мере, даже недоброжелатели об этом не пишут, и ни о каких спорах из-за наследства нигде не упоминается.
Неопубликованные рукописи Мирабо получили его друзья, а вот то, что издавалось прежде при участии фирмы Леже, скорее всего, у нее и осталось. Во всяком случае, в 1791 году вдова Леже выпустила полное собрание трудов Мирабо в Национальном собрании; на титульном листе красовалась цитата из работы «Штаты Прованса»: «Я был, есть и останусь до могилы человеком общественной свободы, человеком конституции; горе привилегированным сословиям, ибо это значит быть скорее человеком народа, чем человеком дворянства, потому что привилегии закончатся, но народ вечен.» Спрос на это пока что был.
Карикатура 1792 года. Скелет Мирабо вылезает из секретного «железного шкафа» во дворце Тюильри, где обнаружили среди прочих бумаг его переписку с королевским семейством. При всей любви к свободе и ненависти к деспотизму Мирабо оставался монархистом. https://www.herodote.net/Orateur_genial_et_debauche_impenitent-synthese-374.php
В 1791 году вдова Леже продолжала печатать речи и брошюры депутатов, а в следующем 1792 году для типографских мощностей ее фирмы нашлось новое применение: она оформила официальный статус печатника при ведомстве регистрационных сборов и начала получать госзаказы на печатание ассигнаций, то есть бумажных денег. Желающих поработать на государство хватало, так что заказы распределялись по конкурсу - кто предложит меньшую цену за свои услуги.
Ассигнация номиналом в 25 су (1 су = 1/20 ливра). 20 августа 1792 года фирма «Вдова Леже», в числе прочих, получает государственный подряд на печать бланков ассигнаций достоинством в пятьдесят и двадцать пять су. Это очень мелкие деньги, мельче были только по десять и пятнадцать су. Более крупные номиналы доходили до ста ливров. Наверху с одной стороны от всевидящего ока надпись «Подделка карается смертью», а с другой - «Нация вознаграждает того, кто донесет» (в смысле, обличит изготовителя фальшивых ассигнаций). На флаге, который держит петух, надпись «Свобода или смерть».
Разумеется, не обходилось без скандалов; те, кому госзаказов не досталось, жаловались на недобросовестную конкуренцию и выдвигали обвинения в коррупции. 3 февраля 1793 года некий печатник (не либрарий), подписавшийся «гражданин Эон» обратился в Конвент с жалобой на договор, заключенный администратором Ламаршем с «дамой Леже».
Обращение к Национальному Конвенту от гр. Эона, печатника, в отношении сделки, заключенной Ламаршем с дамой Леже о печати ассигнации достоинством 400 ливров. https://gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k6265759x
Краткое содержание жалобы смотрится вполне современно: затягивание сроков заключения договоров с печатниками (договоры были представлены комитету тогда, когда уже очень скоро должна была потребоваться срочная печать для нужд казначейства), несправедливое предпочтение, оказываемое одному участнику, и несправедливые придирки к другому; неисполненные договоренности… Располагая типографией, гражданин Эон напечатал свою жалобу отдельной брошюрой, так что мы имеем возможность ознакомиться с образцом революционного красноречия. Печатники были люди грамотные, образованные, с обширным словарным запасом и познаниями в риторике:
«Печатник на протяжении 25 лет, честный гражданин, ревностный патриот, я испытываю боль и унижение от того, что мне предпочли кого? Женщину, познания которой в этом предмете сводятся лишь к тому, что знают ее рабочие, ответственность - к тому, что она неоднократно объявлялась несостоятельной, репутация - к тому, что оставил ей Мирабо, протекция - к протекции со стороны известных расточителей и людей, замеченных в негражданственном поведении.»
Свою удачливую конкурентку он не удостаивает звания «гражданки», а называет ее dame (не madame - «господа» в 1793 году не в моде) или даже femme Lejay - «женщина Леже», как королеву на суде называли «женщиной Капет».
Несмотря на обращенный к Конвенту призыв «огнем и железом истребить эту пагубную язву» (то есть коррупцию в ведомстве, распределявшем госзаказы), для вдовы Леже никаких существенных неприятностей, видимо, не последовало. Возможно, у нее нашлись влиятельные защитники.
Судя по сохранившимся изданиям, в 1793 году она больше не занимается самостоятельной издательской деятельностью, а ограничивается выполнением типографских работ. Кузен покойного мужа Виктор Дезенн (тот, что участвовал в установлении опеки над детьми; у него была лавка в Пале-Эгалите, бывшем Пале-Рояле) напечатал в ее типографии одно из своих изданий; у нее печаталась брошюра «Средства сохранить Антильские острова за Францией, если начнется война на море» видного деятеля жирондистской партии Буайе-Фонфреда.
Но самое интересное: вдова Леже указана в качестве печатника на титульном листе вышедшей в 1793 году брошюры «Мнение Гюстава Дульсе, депутата от Кальвадоса, о наказании, которому следует подвергнуть Луи Капета, бывшего короля французов»!
«Мнение Гюстава Дульсе, депутата от Кальвадоса, о наказании, которому следует подвергнуть Луи Капета, бывшего короля французов». Отпечатано по приказанию Конвента в Париже, у вдовы Леже, печатника Ведомства регистрации и национальных имуществ, улица Сент-Круа, в монастыре капуцинов на Шоссе д’Антен. 1793 год. https://ia801608.us.archive.org/2/items/opiniondegustave00doul/opiniondegustave00doul.pdf
Вряд ли автор мог избежать знакомства с владелицей типографии, где печаталась его брошюра - а печаталась она явно до того, как у депутата, примкнувшего к жирондистам, начались серьезные неприятности. Однако же спустя полвека наш депутат Дульсе (или его младший сын, редактировавший воспоминания отца) предпочел вообще умолчать о существовании этой брошюры, не желая, видимо, лишний раз напоминать о своей тогдашней позиции - он хоть и голосовал не за казнь короля, а за изгнание, но все-таки признавал его виновным в предательстве интересов Франции.
Если знакомство с госпожой Л. состоялось, например, в начале 1793 года, а затем продолжилось, то и прятать депутата у себя она могла начать не в октябре, а еще летом, когда он опасался ареста и старался ночевать все время в разных местах. Ну а в конце октября комнатка в помещении типографии была уже приготовлена именно для него, а не для какого-нибудь случайного беглеца - тем более если к этому моменту госпожа Л. поняла, что ждет ребенка. Мальчик, родившийся 10 мая 1794 года, в таком случае вполне может быть сыном депутата Дульсе - хотя, конечно, свечку никто не держал, и гипотезы возможны самые разные.
О мальчике будет рассказано отдельно, да и о жизни Анн-Элизабет в новом браке кое-что удалось найти. Статус либрария и печатника она с выходом замуж утратила, так что это будет уже другая история.
А пока закончим историческим анекдотом. Много лет спустя в шумной компании зашел разговор о Революции. Одни восхваляли ее, другие проклинали, и тут вдруг подала голос бывшая госпожа Леже: «Я про нее знаю получше вашего - я спала с Революцией». Поэт Беранже, присутствовавший при этом разговоре, пересказал его потом своему другу, знаменитому историку Мишле.