В мире слов: амулеты и талисманы. Мини-антология (окончание)
Николай Гумилев (1886-1921)
Только глянет сквозь утёсы
Королевский старый форт,
Как весёлые матросы
Поспешат в знакомый порт.
Там, хватив в таверне сидру,
Речь ведет болтливый дед,
Что сразить морскую гидру
Может чёрный арбалет.
Темнокожие мулатки
И гадают, и поют,
И несётся запах сладкий
От готовящихся блюд.
А в заплёванных тавернах
От заката до утра
Мечут ряд колод неверных
Завитые шулера.
Хорошо по докам порта
И слоняться, и лежать,
И с солдатами из форта
Ночью драки затевать.
Иль у знатных иностранок
Дерзко выклянчить два су,
Продавать им обезьянок
С медным обручем в носу.
А потом бледнеть от злости
Амулет зажать в полу,
Всё проигрывая в кости
На затоптанном полу.
Но смолкает зов дурмана,
Пьяных слов бессвязный лёт,
Только рупор капитана
Их к отплытью призовёт.
<Июнь 1909>
Редьярд Киплинг (1865-1936)
Баллада о ночлежке Фишера (перевод Ады Оношкович-Яцыны, 1922)
Ада Ивановна Оношкович-Яцына (1897-1935) происходила из польско-литовской семьи, отец был крупным чиновником. В 1913 она с золотой медалью окончила гимназию, в первую мировую войну была сестрой милосердия. Была знакома с Н.С. Гумилевым по «Цеху поэтов». В 1920-21 занималась в студии перевода при Доме искусств под руководством М.Л. Лозинского. Публиковала собственные стихи в литературных альманахах 20-х годов. Ее дневник частично опубликован. Умерла от неудачно проведённой операции, осложнённой перенесённой тифозной инфекцией.
Ада Оношкович-Яцына. Фото около 1914 г.
Оношкович-Яцына переводила с английского, французского и немецкого, но известность получила именно как переводчик Киплинга. Вот что сообщает о ней сайт «Век перевода»:
«Ученица Гумилёва и Лозинского (еще по "Студии"), вошла в историю и литературу почти исключительно как автор первой русской книги переводов из Киплинга (1922), о которой "Литературная энциклопедия" в 1931 году очень в духе времени отозвалась: "Случайный подбор плохих переводов". В издании 1936 года почти все переводы Оношкович-Яцыны были переизданы... Оношкович-Яцына переводила также Кольриджа, Байрона, Мольера, Гюго, Гейне, - лишь переводы из последнего увидели свет, почти все прочее завалялось по издательствам и в значительной мере утрачено.»
Стихотворение «Пыль» (перевод стихотворения Boots) легло в основу известной песни Евгения Аграновича (Пыль-пыль-пыль-пыль от шагающих сапог…).
Баллада о ночлежке Фишера
Когда глазастый выплыл труп
У стенки в тишине,
Чтоб в Гарден-Риче затонуть,
А в Кеджери сгнить вполне, -
Что Хюли мели рассказал,
Мель рассказала мне.
Шли к Фишеру в ночлежный дом
Одни лишь моряки.
Со всех концов, из всех портов,
Кто с моря, кто с реки,
И были щедры на вранье,
Окурки и плевки.
О море пурпурном плели,
Где хлеб их был суров,
Плели про небо в вышине
И бег морских валов,
И черным им казался ром,
Когда он был багров.
Шел сказ про гибель и обман,
И стыд и страсть ко злу,
И подкрепляли речь они,
Произнося хулу,
Сквозь гром проклятий кулаки
Гремели по столу.
Датчанин, светлоглазый Ганс,
Могучий как атлет,
Носил на выпуклой груди
Ультрудин амулет -
Дешевый крест из серебра,
Спасающий от бед.
И был малаец Памба там,
Безухий Джэк урод,
Кок из Гвинеи, Карбой Джин,
Лус из Бискайских вод,
Кабатчик - Честный Джэк, что брал
Себе весь их доход.
И был там Залем Хардикер -
Бостонец, тощий хват.
Британец, русский, немец, финн,
Датчанин и мулат, -
В ночлежке Фишера моряк
Побыть без моря рад.
Без австриячки Анны здесь
Никто не пьет вина,
Из недр Галиции пришла
В Джаун-Базар она,
Ей был знаком позора хлеб,
Бесчестия цена.
Десяток душ под каблуком,
Богат ее улов -
Браслеты, платья и чулки,
Дар многих моряков;
В те дни гулял с ней Хардикер,
Таков закон портов.
И тут узнали моряки,
Что ни соблазн, ни клад
Мечты не могут удержать
И страстью не манят,
Когда датчанину в лицо
Вперяла Анна взгляд.
Жизнь - бой, ну что ж! бой - это нож
И в Ховра и кругом,
И до заката тот умрет,
Кто щелкал пробкой днем,
В ночлежке Фишера горим
Мы все любви огнем.
Был холоден датчанин Ганс,
Могучий как атлет,
Тряслась от смеха грудь его
И с нею амулет -
Дешевый крест из серебра,
Спасающий от бед.
"Ты с Хардикером говори,
Гуляет он с тобой.
Я завтра в море ухожу,
Увижу Скаген мой
И Каттегатом проплыву
В Capo, к себе домой".
Страсть, обратившаяся в гнев,
Приносит много зла,
"Ты с Хардикером говори..."
Так Анна начала.
Стон... вздох... "Меня он обозвал..."
Тут драка и пошла.
Залема Хардикера крик,
Взнесенная рука,
И пляска теней на стене,
И нож исподтишка,
И на обломки стульев Ганс
Пал тушею быка.
Он на колени Анне лег
Усталой головой:
"Я завтра в море ухожу,
В Capo, к себе домой,
На Пасху жду Ультруду я, -
Корабль направлю мой
Я Каттегатом... но гляди...
Огонь... маяк... погас..."
И шепот стих, дух отошел,
И слезы женских глаз
Лились в ночлежке, там, где Ганс
Свой смертный встретил час.
Так был убит датчанин Ганс,
Могучий как атлет,
И Анна забрала себе
Ультрудин амулет -
Дешевый крест из серебра,
Спасающий от бед.
The Ballad of Fisher's Boarding-House (1888)
That night, when through the mooring-chains
The wide-eyed corpse rolled free,
To blunder down by Garden Reach
And rot at Kedgeree,
The tale the Hughli told the shoal
The lean shoal told to me.
’TWAS Fultah Fisher’s boarding-house,
Where sailor-men reside,
And there were men of all the ports
From Mississip to Clyde,
And regally they spat and smoked,
And fearsomely they lied.
They lied about the purple Sea
That gave them scanty bread,
They lied about the Earth beneath,
The Heavens overhead,
For they had looked too often on
Black rum when that was red.
They told their tales of wreck and wrong,
Of shame and lust and fraud,
They backed their toughest statements with
The Brimstone of the Lord,
And crackling oaths went to and fro
Across the fist-banged board.
And there was Hans the blue-eyed Dane,
Bull-throated, bare of arm,
Who carried on his hairy chest
The maid Ultruda’s charm-
The little silver crucifix
That keeps a man from harm.
And there was Jake Without-the-Ears,
And Pamba the Malay,
And Carboy Gin the Guinea cook,
And Luz from Vigo Bay,
And Honest Jack who sold them slops
And harvested their pay.
And there was Salem Hardieker,
A lean Bostonian he-
Russ, German, English, Halfbreed, Finn,
Yank, Dane, and Portuguee,
At Fultah Fisher’s boarding-house
They rested from the sea.
Now Anne of Austria shared their drinks,
Collinga knew her fame,
From Tarnau in Galicia
To Jaun Bazaar she came,
To eat the bread of infamy
And take the wage of shame.
She held a dozen men to heel-
Rich spoil of war was hers,
In hose and gown and ring and chain,
From twenty mariners,
And, by Port Law, that week, men called
Her Salem Hardieker’s.
But seamen learnt-what landsmen know-
That neither gifts nor gain
Can hold a winking Light o’ Love
Or Fancy's flight restrain,
When Anne of Austria rolled her eyes
On Hans the blue-eyed Dane.
Since Life is strife, and strife means knife,
From Howrah to the Bay,
And he may die before the dawn
Who liquored out the day,
In Fultah Fisher’s boarding-house
We woo while yet we may.
But cold was Hans the blue-eyed Dane,
Bull-throated, bare of arm,
And laughter shook the chest beneath
The maid Ultruda’s charm-
The little silver crucifix
That keeps a man from harm.
“You speak to Salem Hardieker;
“You was his girl, I know.
“I ship mineselfs to-morrow, see,
“Und round the Skaw we go,
“South, down the Cattegat, by Hjelm,
“To Besser in Saro.”
When love rejected turns to hate,
All ill betide the man.
“You speak to Salem Hardieker”-
She spoke as woman can.
A scream-a sob-“He called me-names!”
And then the fray began.
An oath from Salem Hardieker,
A shriek upon the stairs,
A dance of shadows on the wall,
A knife-thrust unawares-
And Hans came down, as cattle drop,
Across the broken chairs.
In Anne of Austria’s trembling hands
The weary head fell low:-
“I ship mineselfs to-morrow, straight
“For Besser in Saro;
“Und there Ultruda comes to me
“At Easter, und I go
“South, down the Cattegat-What's here?
“There-are-no-lights-to guide!”
The mutter ceased, the spirit passed,
And Anne of Austria cried
In Fultah Fisher’s boarding-house
When Hans the mighty died.
Thus slew they Hans the blue-eyed Dane,
Bull-throated, bare of arm,
But Anne of Austria looted first
The maid Ultruda’s charm-
The little silver crucifix
That keeps a man from harm.
Амулет (перевод Галины Усовой, опубликован в 1992)
Галина Сергеевна Усова (1931-2020). Такой она была в середине 1950-х, когда окончила ЛГУ.
Галина Сергеевна Усова (1931-2020) - поэт, прозаик, литературовед, переводчик. Переводила с английского прозу и поэзию: Алана Милна, Роберта Хайнлайна, Редьярда Киплинга, Эрла Стэнли Гарднера, Джона Р.Р. Толкина, Агату Кристи и еще множество авторов. Полный список переводов есть на https://fantlab.ru/translator129, а вот здесь можно прочитать очень интересное ее интервью 2017 года.
Амулет
Ты возьми земли в горсти,
Сколько сможешь унести,
Помяни ты тех потом,
Кто уснул в ней вечным сном,
Но не рыцарей-дворян,
А безвестных англичан,
Чей суровый скорбный путь
Некому и помянуть.
Землю в ладанку сложи,
Ближе к сердцу положи.
И земля с тебя сведёт
Лихорадки липкий пот,
Руку сделает сильней,
Зорче глаз и слух острей,
Обострит твою борьбу,
Облегчит твою судьбу.
Чёток для тебя и прост
Станет ход небесных звёзд.
Ты сорви с земли родной
Примулы цветок лесной;
Летом розу взять изволь,
Осенью - желтофиоль,
А зимой - плюща цветок:
Всякому цветку свой срок.
Если правильно хранить,
Если верно применить -
Выручат тебя цветы,
Лучше видеть станешь ты.
Пелена исчезнет с глаз,
И отыщешь ты тотчас
На знакомом месте клад,
Спрятанный сто лет назад:
В поле, иль у входа в дом,
Или в очаге твоём.
И поймёшь тогда ясней:
Главный клад - в душе твоей.
Если честно, этот конкретный перевод мне не нравится. Он хорошо попадает в ритм оригинала, но по содержанию, мне кажется, это «неверная красавица» в духе незабвенного Никола Перро д’Абланкура. Если сравнить с оригиналом, то у Киплинга речь идет скорее о волшебной силе «возвращения к корням» и обретении себя, а в переводе читаем описание процедуры изготовления талисмана и описание его чудесных свойств, включая отыскание клада, «спрятанного сто лет назад». Это впечатление еще усиливается из-за исключения всех упоминаний о христианстве, которые у Киплинга присутствуют вполне естественно (молитва, Рождество, Сретение и пр.). Возможно, перевод делался еще в советское время, и эти искажения (сознательные или даже неосознанные) были вынужденными - это косвенно подтверждается и появлением «рыцарей-дворян» вместо просто «великих и известных» как противоположности простым людям.
A Charm (1907)
Take of English earth as much
As either hand may rightly clutch.
In the taking of it breathe
Prayer for all who lie beneath-
Not the great nor well bespoke,
But the mere uncounted folk
Of whose life and death is none
Report or lamentation.
Lay that earth upon thy heart,
And thy sickness shall depart!
It shall sweeten and make whole
Fevered breath and festered soul;
It shall mightily restrain
Over-busy hand and brain;
It shall ease thy mortal strife
’Gainst the immortal woe of life,
Till thyself restored shall prove
By what grace the Heavens do move.
Take of English flowers these-
Spring’s full-facéd primroses,
Summer’s wild wide-hearted rose,
Autumn’s wall-flower of the close,
And, thy darkness to illume,
Winter’s bee-thronged ivy-bloom.
Seek and serve them where they bide
From Candlemas to Christmas-tide.
For these simples used aright
Shall restore a failing sight.
These shall cleanse and purify
Webbed and inward-turning eye;
These shall show thee treasure hid,
Thy familiar fields amid,
At thy threshold, on thy hearth,
Or about thy daily path;
And reveal (which is thy need)
Every man a King indeed!
В мире слов: амулеты и талисманы. Мини-антология (начало)
В мире слов: амулеты и талисманы. Тезаурус
Только глянет сквозь утёсы
Королевский старый форт,
Как весёлые матросы
Поспешат в знакомый порт.
Там, хватив в таверне сидру,
Речь ведет болтливый дед,
Что сразить морскую гидру
Может чёрный арбалет.
Темнокожие мулатки
И гадают, и поют,
И несётся запах сладкий
От готовящихся блюд.
А в заплёванных тавернах
От заката до утра
Мечут ряд колод неверных
Завитые шулера.
Хорошо по докам порта
И слоняться, и лежать,
И с солдатами из форта
Ночью драки затевать.
Иль у знатных иностранок
Дерзко выклянчить два су,
Продавать им обезьянок
С медным обручем в носу.
А потом бледнеть от злости
Амулет зажать в полу,
Всё проигрывая в кости
На затоптанном полу.
Но смолкает зов дурмана,
Пьяных слов бессвязный лёт,
Только рупор капитана
Их к отплытью призовёт.
<Июнь 1909>
Редьярд Киплинг (1865-1936)
Баллада о ночлежке Фишера (перевод Ады Оношкович-Яцыны, 1922)
Ада Ивановна Оношкович-Яцына (1897-1935) происходила из польско-литовской семьи, отец был крупным чиновником. В 1913 она с золотой медалью окончила гимназию, в первую мировую войну была сестрой милосердия. Была знакома с Н.С. Гумилевым по «Цеху поэтов». В 1920-21 занималась в студии перевода при Доме искусств под руководством М.Л. Лозинского. Публиковала собственные стихи в литературных альманахах 20-х годов. Ее дневник частично опубликован. Умерла от неудачно проведённой операции, осложнённой перенесённой тифозной инфекцией.
Ада Оношкович-Яцына. Фото около 1914 г.
Оношкович-Яцына переводила с английского, французского и немецкого, но известность получила именно как переводчик Киплинга. Вот что сообщает о ней сайт «Век перевода»:
«Ученица Гумилёва и Лозинского (еще по "Студии"), вошла в историю и литературу почти исключительно как автор первой русской книги переводов из Киплинга (1922), о которой "Литературная энциклопедия" в 1931 году очень в духе времени отозвалась: "Случайный подбор плохих переводов". В издании 1936 года почти все переводы Оношкович-Яцыны были переизданы... Оношкович-Яцына переводила также Кольриджа, Байрона, Мольера, Гюго, Гейне, - лишь переводы из последнего увидели свет, почти все прочее завалялось по издательствам и в значительной мере утрачено.»
Стихотворение «Пыль» (перевод стихотворения Boots) легло в основу известной песни Евгения Аграновича (Пыль-пыль-пыль-пыль от шагающих сапог…).
Баллада о ночлежке Фишера
Когда глазастый выплыл труп
У стенки в тишине,
Чтоб в Гарден-Риче затонуть,
А в Кеджери сгнить вполне, -
Что Хюли мели рассказал,
Мель рассказала мне.
Шли к Фишеру в ночлежный дом
Одни лишь моряки.
Со всех концов, из всех портов,
Кто с моря, кто с реки,
И были щедры на вранье,
Окурки и плевки.
О море пурпурном плели,
Где хлеб их был суров,
Плели про небо в вышине
И бег морских валов,
И черным им казался ром,
Когда он был багров.
Шел сказ про гибель и обман,
И стыд и страсть ко злу,
И подкрепляли речь они,
Произнося хулу,
Сквозь гром проклятий кулаки
Гремели по столу.
Датчанин, светлоглазый Ганс,
Могучий как атлет,
Носил на выпуклой груди
Ультрудин амулет -
Дешевый крест из серебра,
Спасающий от бед.
И был малаец Памба там,
Безухий Джэк урод,
Кок из Гвинеи, Карбой Джин,
Лус из Бискайских вод,
Кабатчик - Честный Джэк, что брал
Себе весь их доход.
И был там Залем Хардикер -
Бостонец, тощий хват.
Британец, русский, немец, финн,
Датчанин и мулат, -
В ночлежке Фишера моряк
Побыть без моря рад.
Без австриячки Анны здесь
Никто не пьет вина,
Из недр Галиции пришла
В Джаун-Базар она,
Ей был знаком позора хлеб,
Бесчестия цена.
Десяток душ под каблуком,
Богат ее улов -
Браслеты, платья и чулки,
Дар многих моряков;
В те дни гулял с ней Хардикер,
Таков закон портов.
И тут узнали моряки,
Что ни соблазн, ни клад
Мечты не могут удержать
И страстью не манят,
Когда датчанину в лицо
Вперяла Анна взгляд.
Жизнь - бой, ну что ж! бой - это нож
И в Ховра и кругом,
И до заката тот умрет,
Кто щелкал пробкой днем,
В ночлежке Фишера горим
Мы все любви огнем.
Был холоден датчанин Ганс,
Могучий как атлет,
Тряслась от смеха грудь его
И с нею амулет -
Дешевый крест из серебра,
Спасающий от бед.
"Ты с Хардикером говори,
Гуляет он с тобой.
Я завтра в море ухожу,
Увижу Скаген мой
И Каттегатом проплыву
В Capo, к себе домой".
Страсть, обратившаяся в гнев,
Приносит много зла,
"Ты с Хардикером говори..."
Так Анна начала.
Стон... вздох... "Меня он обозвал..."
Тут драка и пошла.
Залема Хардикера крик,
Взнесенная рука,
И пляска теней на стене,
И нож исподтишка,
И на обломки стульев Ганс
Пал тушею быка.
Он на колени Анне лег
Усталой головой:
"Я завтра в море ухожу,
В Capo, к себе домой,
На Пасху жду Ультруду я, -
Корабль направлю мой
Я Каттегатом... но гляди...
Огонь... маяк... погас..."
И шепот стих, дух отошел,
И слезы женских глаз
Лились в ночлежке, там, где Ганс
Свой смертный встретил час.
Так был убит датчанин Ганс,
Могучий как атлет,
И Анна забрала себе
Ультрудин амулет -
Дешевый крест из серебра,
Спасающий от бед.
The Ballad of Fisher's Boarding-House (1888)
That night, when through the mooring-chains
The wide-eyed corpse rolled free,
To blunder down by Garden Reach
And rot at Kedgeree,
The tale the Hughli told the shoal
The lean shoal told to me.
’TWAS Fultah Fisher’s boarding-house,
Where sailor-men reside,
And there were men of all the ports
From Mississip to Clyde,
And regally they spat and smoked,
And fearsomely they lied.
They lied about the purple Sea
That gave them scanty bread,
They lied about the Earth beneath,
The Heavens overhead,
For they had looked too often on
Black rum when that was red.
They told their tales of wreck and wrong,
Of shame and lust and fraud,
They backed their toughest statements with
The Brimstone of the Lord,
And crackling oaths went to and fro
Across the fist-banged board.
And there was Hans the blue-eyed Dane,
Bull-throated, bare of arm,
Who carried on his hairy chest
The maid Ultruda’s charm-
The little silver crucifix
That keeps a man from harm.
And there was Jake Without-the-Ears,
And Pamba the Malay,
And Carboy Gin the Guinea cook,
And Luz from Vigo Bay,
And Honest Jack who sold them slops
And harvested their pay.
And there was Salem Hardieker,
A lean Bostonian he-
Russ, German, English, Halfbreed, Finn,
Yank, Dane, and Portuguee,
At Fultah Fisher’s boarding-house
They rested from the sea.
Now Anne of Austria shared their drinks,
Collinga knew her fame,
From Tarnau in Galicia
To Jaun Bazaar she came,
To eat the bread of infamy
And take the wage of shame.
She held a dozen men to heel-
Rich spoil of war was hers,
In hose and gown and ring and chain,
From twenty mariners,
And, by Port Law, that week, men called
Her Salem Hardieker’s.
But seamen learnt-what landsmen know-
That neither gifts nor gain
Can hold a winking Light o’ Love
Or Fancy's flight restrain,
When Anne of Austria rolled her eyes
On Hans the blue-eyed Dane.
Since Life is strife, and strife means knife,
From Howrah to the Bay,
And he may die before the dawn
Who liquored out the day,
In Fultah Fisher’s boarding-house
We woo while yet we may.
But cold was Hans the blue-eyed Dane,
Bull-throated, bare of arm,
And laughter shook the chest beneath
The maid Ultruda’s charm-
The little silver crucifix
That keeps a man from harm.
“You speak to Salem Hardieker;
“You was his girl, I know.
“I ship mineselfs to-morrow, see,
“Und round the Skaw we go,
“South, down the Cattegat, by Hjelm,
“To Besser in Saro.”
When love rejected turns to hate,
All ill betide the man.
“You speak to Salem Hardieker”-
She spoke as woman can.
A scream-a sob-“He called me-names!”
And then the fray began.
An oath from Salem Hardieker,
A shriek upon the stairs,
A dance of shadows on the wall,
A knife-thrust unawares-
And Hans came down, as cattle drop,
Across the broken chairs.
In Anne of Austria’s trembling hands
The weary head fell low:-
“I ship mineselfs to-morrow, straight
“For Besser in Saro;
“Und there Ultruda comes to me
“At Easter, und I go
“South, down the Cattegat-What's here?
“There-are-no-lights-to guide!”
The mutter ceased, the spirit passed,
And Anne of Austria cried
In Fultah Fisher’s boarding-house
When Hans the mighty died.
Thus slew they Hans the blue-eyed Dane,
Bull-throated, bare of arm,
But Anne of Austria looted first
The maid Ultruda’s charm-
The little silver crucifix
That keeps a man from harm.
Амулет (перевод Галины Усовой, опубликован в 1992)
Галина Сергеевна Усова (1931-2020). Такой она была в середине 1950-х, когда окончила ЛГУ.
Галина Сергеевна Усова (1931-2020) - поэт, прозаик, литературовед, переводчик. Переводила с английского прозу и поэзию: Алана Милна, Роберта Хайнлайна, Редьярда Киплинга, Эрла Стэнли Гарднера, Джона Р.Р. Толкина, Агату Кристи и еще множество авторов. Полный список переводов есть на https://fantlab.ru/translator129, а вот здесь можно прочитать очень интересное ее интервью 2017 года.
Амулет
Ты возьми земли в горсти,
Сколько сможешь унести,
Помяни ты тех потом,
Кто уснул в ней вечным сном,
Но не рыцарей-дворян,
А безвестных англичан,
Чей суровый скорбный путь
Некому и помянуть.
Землю в ладанку сложи,
Ближе к сердцу положи.
И земля с тебя сведёт
Лихорадки липкий пот,
Руку сделает сильней,
Зорче глаз и слух острей,
Обострит твою борьбу,
Облегчит твою судьбу.
Чёток для тебя и прост
Станет ход небесных звёзд.
Ты сорви с земли родной
Примулы цветок лесной;
Летом розу взять изволь,
Осенью - желтофиоль,
А зимой - плюща цветок:
Всякому цветку свой срок.
Если правильно хранить,
Если верно применить -
Выручат тебя цветы,
Лучше видеть станешь ты.
Пелена исчезнет с глаз,
И отыщешь ты тотчас
На знакомом месте клад,
Спрятанный сто лет назад:
В поле, иль у входа в дом,
Или в очаге твоём.
И поймёшь тогда ясней:
Главный клад - в душе твоей.
Если честно, этот конкретный перевод мне не нравится. Он хорошо попадает в ритм оригинала, но по содержанию, мне кажется, это «неверная красавица» в духе незабвенного Никола Перро д’Абланкура. Если сравнить с оригиналом, то у Киплинга речь идет скорее о волшебной силе «возвращения к корням» и обретении себя, а в переводе читаем описание процедуры изготовления талисмана и описание его чудесных свойств, включая отыскание клада, «спрятанного сто лет назад». Это впечатление еще усиливается из-за исключения всех упоминаний о христианстве, которые у Киплинга присутствуют вполне естественно (молитва, Рождество, Сретение и пр.). Возможно, перевод делался еще в советское время, и эти искажения (сознательные или даже неосознанные) были вынужденными - это косвенно подтверждается и появлением «рыцарей-дворян» вместо просто «великих и известных» как противоположности простым людям.
A Charm (1907)
Take of English earth as much
As either hand may rightly clutch.
In the taking of it breathe
Prayer for all who lie beneath-
Not the great nor well bespoke,
But the mere uncounted folk
Of whose life and death is none
Report or lamentation.
Lay that earth upon thy heart,
And thy sickness shall depart!
It shall sweeten and make whole
Fevered breath and festered soul;
It shall mightily restrain
Over-busy hand and brain;
It shall ease thy mortal strife
’Gainst the immortal woe of life,
Till thyself restored shall prove
By what grace the Heavens do move.
Take of English flowers these-
Spring’s full-facéd primroses,
Summer’s wild wide-hearted rose,
Autumn’s wall-flower of the close,
And, thy darkness to illume,
Winter’s bee-thronged ivy-bloom.
Seek and serve them where they bide
From Candlemas to Christmas-tide.
For these simples used aright
Shall restore a failing sight.
These shall cleanse and purify
Webbed and inward-turning eye;
These shall show thee treasure hid,
Thy familiar fields amid,
At thy threshold, on thy hearth,
Or about thy daily path;
And reveal (which is thy need)
Every man a King indeed!
В мире слов: амулеты и талисманы. Мини-антология (начало)
В мире слов: амулеты и талисманы. Тезаурус