На полях мемуаров - 38. Черный пиар в XVIII веке.
Королеву Марию-Антуанетту чуть ли не все время ее правления обвиняли во всевозможных грехах. У тех, кто сочинял и распространял про нее непристойные куплеты, пикантные анекдоты, эротические романы и совсем уж порнографические пасквили, был свой политический интерес заниматься этим делом. Из любого пустяка можно было состряпать скандальную историю, и таких историй сохранилось великое множество. Во Франции полиция еще как-то сдерживала этот поток, но в Англии и Голландии при попустительстве местных властей книжки продолжали печататься, и французы получали их контрабандой. В революционные годы всю эту продукцию переиздавали большими тиражами и использовали для разжигания ненависти к Бурбонам.
Эдуард Диллон по прозвищу «красавчик Диллон» (le Beau Dillon), второй сын обосновавшегося в Бордо Роберта Диллона (см. « На полях мемуаров - 37»), часто оказывался персонажем подобных историй. На примере одной из них можно проследить, как работал в XVIII веке черный пиар.
***
В самом, так сказать, развесистом виде история пересказана в книге «Частная жизнь, распутная и скандальная, Марии-Антуанетты Австрийской, бывшей королевы французов, со времени ее прибытия во Францию и до ее заключения в Тампль, с двадцатью шестью гравюрами» (издано в Париже в первый год Республики, продается во дворце Эгалите, бывшем Пале-Рояль). Это, пожалуй, один из самых невинных эпизодов во всей книге. Авторы не особенно стесняют себя соображениями достоверности, да и вообще не стесняются. Фамилию Диллона почему-то пишут с одним «л», а имя не называют вовсе - их целевой аудитории это уж точно было не важно. Фамилия «де Майен», которая упоминается в конце, вообще взята с потолка.
«… граф Дилон, прозванный Красавчик Дилон, вернулся ко двору, где он прежде был пажом, и обратил на себя все взоры; королева была не в последних рядах тех, на кого он произвел впечатление. Она сделала некоторые авансы и, как легко предположить, ей не замедлили оказать предпочтение…
Соблазнительница-королева исхитрилась сделать так, чтобы ее кавалер пришелся по нраву ее глупому мужу, так что тот оказывал ему милости и проявлял расположение: когда шла игра, король был кассиром Дилона и давал ему сколько надо денег, чтобы играть с королевой. Дилон всегда проигрывал, и короля это не огорчало, хотя он был не щедрее, чем прочие Бурбоны. Эта связь казалась ему вполне достойной, вплоть до одной заметной неосторожности. Королева на одном из балов, которые она давала во дворце и на которых не танцевала почти ни с кем, кроме Дилона, сделала вид, что у нее ужасно забилось сердце. Она попросила, чтобы ее августейший супруг положил руку ей на сердце, а затем пожелала, чтобы то же самое сделал милый граф, и у того хватило дерзости исполнить это в присутствии своего господина. Королю шутка не понравилась; вокруг уже опасались за Дилона, но недовольство вскоре прошло. Ловкая Антуанетта все загладила лаской и несколькими нежными словами; любовнику было возвращено доверие и фавор, а венценосный рогоносец вернулся в прежнее беззаботное и ничтожное состояние.
Дилон уехал в свой полк; королева тщетно добивалась от ревностного господина де Майена разрешения отпустить его со службы под тем предлогом, что полковник ей нужен для ее балов и прогулок; разлука была тяжкой для обоих.»
Подпись в стихах: «Милый друг, положи руку мне на сердце, и пусть его жар перейдет в твои чувства». Это одна из немногих картинок в этой книжке, на которые можно не ставить пометку 18+.
В книге этот эпизод происходит еще до рождения первого ребенка Марии-Антуанетты. Обвинения королевы в распутстве и супружеской неверности ставили под сомнение законность происхождения ее детей.
Эта картинка из другого издания той же книжки явно срисована с предыдущей. Подпись: «Прикосновение Дилона к Марии-Антуанетте на балу». Тут уже не прикосновение, а почти объятия.
В 1793, уже после казни королевы, в Лондоне вышел английский перевод. Там обнаруживаются некоторые мелкие отличия: например, первые шаги к сближению делает не королева, а Дилон (тоже с одним «л» и тоже без имени); королева, сделав вид, что у нее забилось сердце, бросается на софу; добавлены дополнительные эротические подробности: «… он подчинился и положил руку на ее обнаженную грудь, которая вздымалась под его рукой, и сердце билось страстным желанием…» (похоже, переводчик решил возместить текстом отсутствие картинок в английском издании).
«Жизнь и смерть Марии-Антуанетты, покойной королевы Франции, с французских изданий Мирабо и других». Перевод У.С. Делома. Гравюра на обложке изображает казнь Марии-Антуанетты.
Переводчик использовал несколько разных источников, так что вместо взятого с потолка де Майенна появляется уже реальный де Мюи, который был военным министром и действительно мог, но не захотел предоставить офицеру дополнительный отпуск:
«Но Дилону в конце концов пришлось уехать в свой полк, несмотря на старания королевы удержать его; она использовала заинтересованность упрямого де Мюи, чтобы получить для него продление отпуска, но безуспешно.»
Луи Никола Виктор де Феликс, граф де Мюи, маршал Франции (1711-1775). Бюст работы Жан-Жака Каффиери, 1776
Одним из вспомогательных источников была, вероятно, книга «Портфель Красного каблука», тираж которой был конфискован и уничтожен в Париже в 1783 году по приказу префекта полиции, но какое-то количество экземпляров уцелело. Причиной запрета книги была «клевета на двор» - это был политический памфлет, причем довольно грамотно написанный и не скатывающийся до откровенной порнографии.
Бал, о котором идет речь в интересующем нас эпизоде, был устроен по указанию королевы госпожой де Коссе, ее придворной дамой, отвечающей за наряды и украшения. Королева письменно распорядилась, чтобы на бал не приглашали принцев крови, которые не засвидетельствовали почтение ее брату-эрцгерцогу, находившемуся во Франции с визитом. Поскольку эрцгерцог путешествовал инкогнито под именем графа де Бургау, формально принцы крови ему кланяться были не обязаны.
Книга под названием «Портфель Красного каблука, содержащий галантные и секретные анекдоты французского двора»
«Этот бал и письмо королевы сильно занимали парижских бездельников. Каждый сказал свое слово и счел себя вправе дать свой комментарий. Все, вплоть до женщин с самого дна общества, позволяли себе говорить о королеве, о ее письме, о ее брате - австрийском эрцгерцоге и о графе де Диллоне. Этот молодой господин не был ни самым любезным, ни самым остроумным, ни самым хорошим танцором среди особ своего ранга, но именно он был тем, кто на разных балах в том году больше всех нравился королеве. Ему оказывалось всевозможное предпочтение: выражалось беспокойство, если он не появлялся, и лицо оживлялось весенней радостью, когда он приезжал. Он был как бы объявлен кавалером королевы на балах, с чем его поздравляли его товарищи, которые и себя считали заслуживающими поздравлений. Королева добилась для него от короля небольших милостей, но в Париже он благодаря им выглядел триумфатором. Она пожелала, чтобы господин де Мюи, тогдашний военный министр, освободил его от обязанности отправляться в полк, под тем предлогом, что она в нем нуждается для летних балов. Министр ответил, что не может предоставить господину де Диллону льготу, которая повредила бы строгости военной дисциплины.»
Франсуа Юбер Друэ. Портрет королевы Марии-Антуанетты в парадном платье написан в 1775 году
Имя военного министра де Мюи и упоминание об эрцгерцоге позволяет точно датировать эту историю: де Мюи стал военным министром в июне 1774, а умер в октябре 1775, так что речь идет о весне и лете 1775 года. Брат Марии-Антуанетты эрцгерцог Максимилиан приезжал во Францию в феврале 1775. Здесь нет никаких сердцебиений, зато есть попытка договориться с военным министром, чтобы красавцу-кавалеру не пришлось уезжать в свой полк - подробность вполне достоверная, явно получившая широкую известность и впоследствии соединенная с историей о сердцебиении.
Йозеф Хауцингер. Эрцгерцог Миксимилиан Франц Австрийский, сын императрицы Марии Терезии Австрийской и императора Священной Римской Империи Франца I Стефана Лотарингского, наверщает свою сестру королеву Марию-Антуанетту Французскую и ее мужа короля Людовика XVI Французского (около 1776)
А сердцебиения взяты из совсем другой истории, которую пересказала в своих мемуарах племянница Эдуарда Диллона графиня де Буань.
Адель де Буань, урожденная д’Омон (1781-1866). Портрет работы Ж. Изабе из книги мемуаров.
«Эдуард Диллон был очень красив, очень высокого мнения о себе и очень в моде. Он принадлежал к ближнему кругу госпожи де Полиньяк и, возможно, оказывал королеве кое-какие знаки поклонения, которых она требовала, как хорошенькая женщина. Однажды, будучи у нее, он повторял фигуры кадрили, которую должны были танцевать на следующем балу. Вдруг он побледнел и упал без чувств. Его перенесли на софу, и королева имела неосторожность положить свою руку ему на сердце, чтобы убедиться, что оно бьется. Эдуард пришел в себя. Он очень извинялся за свое глупое недомогание и признался, что выехал из Парижа без завтрака, чтобы не опоздать к тому часу, который королева назначила. После долгих страданий от раны, полученной при захвате острова Гренада, такого рода приступы с ним иногда случались, особенно натощак. Королева распорядилась, чтобы ему принесли бульон, и придворные, ревнуя к этому незначительному успеху, постановили, что он у нее в милости.
При дворе эти слухи быстро угасли, но в городе они нашли подтверждение, когда в день святого Губерта Эдуарда видели проезжающим по Парижу в принадлежащей королеве карете, запряженной восьмеркой лошадей. Он на охоте упал с лошади и вновь сломал руку, которая у него уже была сломана. Экипаж королевы оказался единственным, который там был; она приказала, чтобы моего дядю отвезли в нем, а сама вернулась, как обычно, в экипаже короля, потому что ее экипаж там присутствовал только по соображениям этикета. Очень возможно, что многие истории, сочиненные про бедную королеву, имели под собой основания не более серьезные, чем это.»
Здесь дело происходит после возвращения Эдуарда Диллона с Антильских островов, то есть уже в 1780-х, и в обморок падает не королева, а сам Эдуард Диллон, который долго танцевал, а с утра не позавтракал. В принципе, эпизод вполне невинный. Некоторое нарушение правил этикета, конечно, имело место, но поскольку Диллон быстро пришел в себя, ничего драматического не произошло. Адмиралу де Сюффрену (см. « Мальтийские кавалеры - 5. Моряки»), например, повезло гораздо меньше. В декабре 1788 года он навещал в Версале тетушку короля Мадам Виктуар, которая любила слушать его рассказы. Она обратила внимание на его нездоровый вид, пригласила своего врача, тот на всякий случай пустил адмиралу кровь, после чего пациенту стало совсем плохо. Поскольку этикет не позволял, чтобы подданный умер в апартаментах принцессы королевской крови, адмирала быстренько погрузили в экипаж и отправили из Версаля в Париж - а дело было в декабре, так что добавилось еще и переохлаждение, и через три дня он скончался. Про Мадам Виктуар, в отличие от Марии-Антуанетты, никаких особых сплетен не рассказывали.
Элизабет Виже-Лебрен. Портрет Марии-Антуанетты в платье-рубашке написан в 1783 году.
Получается, что авторы «Частной жизни, распутной и скандальной…, с двадцатью шестью гравюрами» склеили сюжет, касающийся Эдуарда Диллона, из двух реальных историй, одна из которых (про неудавшуюся попытку получить для кавалера разрешение не ехать в полк) имела место в 1775, а другая (про обморок) - в начале 1780-х.
Обе эти истории многократно пересказывались в свое время и оставили следы в мемуарах современников. Подробности при передаче терялись, но Эдуарда Диллона неизменно называли в числе предполагаемых если не любовников, то любимчиков королевы. Вот, например, что пишет в мемуарах граф де Тилли, в начале 1780-х служивший в пажах:
Александр де Тилли (1764-1816)
«Должен ли я повторять этот абсурдный список предполагаемых любовников, которые к ней могли бы подойти не ближе, чем Великий Могол? Надо ли начинать с того, чтобы всерьез опровергать эту ужасную клевету? Надо ли всерьез утверждать, что это столь же абсурдно и далеко от реальности, как ее любовные связи с герцогом Дорсетом, которого она называла бабой; с Эдуардом Диллоном, к которому она какое-то мгновение была добра, но в следующее мгновение его самомнение ее отвратило от него; с герцогом де Лианкуром, который был своего рода несущественным фаворитом; с принцем Георгом Гессен-Дармштадским, к которому она проявляла интерес ради его сестры и потому, что он был немец; с Дю Руром, смерть которого ее особенно взволновала; с Ламберти, офицером полка телохранителей, которого она недолгое время отличала (как будто королевам не позволительно, как частным лицам, более или менее испытывать склонность к кому-то без того, чтобы им были приписаны отвратительные прегрешения); с неким господином де Сен-Паэром, к которому она проявляла заметную благожелательность, потому что он любил женщину, которая была приятна королеве; с графом Румянцевым; с одним из Конвеев, будущим лордом Хьюго Сеймуром; с герцогом де Гином; и, чтобы сполна показать смехотворность этого списка, с графом де Водрёем и герцогом де Полиньяком, о которых она никогда и думать не могла и не желала?»
Отвечая на собственный риторический вопрос, граф де Тилли все-таки приводит «абсурдный список». Имя Эдуарда Диллона снабжено примечанием:
«Однажды королева, после того как долго танцевала, говорит: «Господин Диллон, посмотрите, как бьется мое сердце!» Король это слышит и говорит, подойдя ближе: «Нет, мадам, он вам поверит на слово». Если это и правда было, то это наивность. Впрочем, я сам этого разговора не слышал и сомневаюсь.»
В мемуарах английского баронета Раксолла подробности почти стерлись. Впрочем, как в известном анекдоте, серебряные ложечки потом нашлись, но осадочек остался.
Натаниэль Уильям Раксолл (1751-1831)
«Покойный герцог Дорсет сам, в результате вульгарного превратного истолкования, был включен в список предполагаемых любовников этой принцессы. Бесспорно, он пользовался большим уважением и доверием с ее стороны, и во время его пребывания на посту посла во Франции она оказывала ему честь проявлять эти чувства. Он сохранил папку с письмами, которую я у него видел - она была полна ее записок, адресованных ему. Они были написаны по поводу частных дел, поручений, которые она просила его выполнить для нее, в основном касательно английских предметов одежды или украшений, или других невинных или незначительных обстоятельств. Полковника Эдуарда Диллона, с которым я был лично знаком, она тоже очень отличала. Он происходил, как я полагаю, по боковой линии от благородного ирландского семейства графов Роскоммон, хотя его отец занимался винной торговлей в Бордо. Но его обычно называли «граф Эдуард Диллон» и «красавчик Диллон». По моему мнению, последнего эпитета он мало заслуживал; но он превосходил ростом большинство людей, как лорд Уитворт, лорд Хью Сеймур и другие особы, на которых французская королева обращала благосклонный взор. То, что она оказывала ему некие неосторожные знаки своего расположения на балу, что в тот момент вызвало разговоры - правда; но это было с ее стороны лишь несдержанностью и легкомыслием. Даже графа д’Артуа парижские злопыхатели числили среди ее любовников - обвинение, основанное на его личном обаянии, распутном поведении и на том, что со своей собственной женой он жил врозь и держался отчужденно. Ненависть черни к королеве естественным образом разжигалась этой предполагаемой смесью своего рода инцеста с супружеской неверностью; именно к низким страстям большинства ее враги и обращали такие отвратительные измышления. Если Мария Антуанетта когда и нарушила обет супружеской верности (чего я, однако, совершенно не утверждаю), то ее благосклонность досталась либо графу Ферзену, либо господину де Водрёю…»
Хорас Уолпол в письме графу Страффорду от 24 июня 1783 года рассуждает о тогдашней англомании французов. Примечательно, что Эдуарда Диллона он воспринимает как англичанина - что на самом деле верно, поскольку англичанами были его родители, да и родился он в Англии еще до переезда их семьи в Терфор.
Хорас Уолпол, 4й граф Орфорд (1717-1797). Портрет работы сэра Томаса Лоуренса, около 1795
«Они не до конца разорили нас войной, и еще меньше обогатились от этого сами, но те, кто приезжал сюда, так жалобно пеняли на английскую дороговизну, что, возможно, они отвратят других от подобного путешествия; впрочем, переменчивость их такова, что французы ни в чем не постоянны, кроме самолюбования. Их англомания, как я слышал, еще поднялась - или опустилась - с наших обычаев на наши персоны. Англичане сейчас в моде в Версале. Некий мистер Эллис, который писал милые стишки в Бате два или три года назад, сейчас там фаворит. Еще один, который занимал или, возможно, занимает до сих пор это положение, красавчик Диллон, получил очень особенное поручение: если коротко, то он должен был купить за любую цену некую книгу под названием «Антуанетта», написанную Линге и только что вышедшую. Это объяснит Вашей милости, почему с поручением был послан красавчик Диллон.»
Судя по названию, речь идет как раз об одном из памфлетов, направленных против королевы. В то время выходили и «Забавы Антуанетты», и «Времяпровождение Антуанетты», и другие подобные книжки. Вполне вероятно, что Эдуарду Диллону было поручено не просто приобрести экземпляр книги для ознакомления, а откупиться от автора и издателя, чтобы избежать распространения тиража.
Симон Никола Анри Линге (1736-1794). Портрет датирован 1788 годом
Симон-Никола-Анри Линге (1736-1794), указанный в качестве автора очередной «Антуанетты», был человек с богатой биографией, в которой фигурировали служба секретарем, обвинения в конокрадстве и жульничестве, сочинительство, литературные переводы, адвокатская карьера, журналистская деятельность, заключение в Бастилии с 1780 по 1782, эмиграция в Англию, примирение с двором незадолго до Революции, а в революционные годы членство в клубе кордельеров, контакты с Демуленом, Дантоном и Робеспьером и закономерный итог - арест и смертный приговор, приведенный в исполнение 27 июня 1794, незадолго до термидорианского переворота. Линге действительно находился в Англии в 1783, но среди его произведений никакая «Антуанетта» вроде бы не значится - возможно, его именем прикрывался какой-то другой автор. В Лондоне в то время базировалось несколько сочинителей памфлетов, направленных против французской королевской семьи.
Выполнил ли Эдуард Диллон в Англии порученное ему дело, история умалчивает. Как бы то ни было, сдержать поток клеветы не удалось, и это тоже внесло свой вклад в падение монархии.
А в биографии Эдуарда Диллона, помимо прозвища «красавчик Диллон» и места в длинном списке предполагаемых любовников королевы, было еще много приключений, веселых и не очень - про это будет отдельный пост.