О пользе хладнокровности, страхующих хищниках и поисках дна
Некоторые хищники способны выжить при практически полном разрушении питающих их экосистем. Что это даёт нам для понимания эволюции и нынешнего исторического момента?
Попался мне намедни старый журнал со статьёй о флоресских «хоббитах». При прочтении глаз зацепился за вроде бы знакомый, но нетривиальный факт: в то время на острове Флорес обитало множество странных зверей - огромные крысы, гигантские черепахи, карликовые слоны-стегодоны - а главным хищником был комодский варан. С тех пор всё изменилось, исчезли и черепахи, и слоны, и сами миниатюрные человечки. Но не вараны - они остались.
Ситуация крайне необычная: многие виды, которые кормили верховного хищника экосистемы сгинули, а сам он выжил. Для млекопитающего это подвиг совершенно невозможный, но варан - существо холоднокровное. В трудное время он может меньше питаться, переходит на менее подходящую добычу, снизить плотность популяции в конце концов (а эта плотность куда выше, чем у теплокровных хищников соответствующей массы) - и так продержаться до лучших времён.
Аналогичная история произошла с крокодилами на нагорьях Сахары. Там нет ни постоянных водоёмов, ни крупных млекопитающих, но в сезон дождей появляются временные озерца, а в них заводится рыба. И этого достаточно крокодилам для пропитания, а в остальную часть года они спят.
Однако кризисы когда-нибудь кончаются. Какова будет роль таких хищников-выживальщиков в долгосрочной перспективе? Здесь следует отметить, что крупные рептилии: крокодилы, вараны, змеи - достаточно широко распространены в наземных экосистемах, но мало где занимают господствующее положение (остров Комодо - как раз одно из таких редких исключений). Крупнейшим хищником, который замыкает оборот биомассы в экосистемах и определяет ход эволюции многих и многих видов, выступает представитель млекопитающих. Но этот верховный хищник как раз максимально зависит от благополучия всей экосистемы и в случае каких-либо трудностей уходит со сцены первым. Если же кризис действительно силён, и большая часть организмов исчезает, на первые роли выходят как раз хищники-выживальщики.
Представим себе сообщество динозавров Северной Америки накануне великого вымирания. Верховным хищником там, разумеется, выступал великий и ужасный тираннозавр рекс. Но имелись и крупные крокодилы. После всем известного метеорита исчез и Ти-рекс, и крупные динозавры. Остались млекопитающие, куда менее крупные и эволюционно продвинутые, чем исчезнувшие ящеры. Давление отбора на них было гораздо меньше, но, подходя к воде, они должны были помнить об огромной рептилии, что может там прятаться. Проще говоря, первые млекопитающие могли бросаться в самые странные и захватывающие эволюционные эксперименты, но они должны были оставаться достаточно умными и быстрыми, чтобы не попадать слишком часто на обед крокодилу.
Мы можем ввести понятие страхующего хищника. Этот хищник является достаточно мощным, чтобы употреблять в пищу большую часть организмов в экосистеме, но обладает при этом замедленным метаболизмом, благодаря которому не слишком зависит от существования этих организмов. Если верховный хищник стимулирует и направляет эволюцию растительноядных, то страхующий хищник определяет минимальный уровень организации, до которого может провалиться экосистема и составляющие её виды в случае серьёзного кризиса.
***
Всё это прекрасно, но что даёт подобная занимательная палеонтология для понимания текущего момента? Попытаемся построить аналогичную модель для социальной эволюции. Кого мы можем считать хищником - т.е. активной стороной - в эволюции социальных институтов? Здесь уместно вспомнить тезис Виктора Мараховского: развитие определяют те группы, которые имеют «власть причинять неприятности». Конечно, самые большие неприятности из всех институтов может причинять государство с его аппаратом легального насилия. Но государство далеко не всегда (а в наше время попросту нечасто) находится под контролем одной боле-менее спаянной социальной группы, поэтому определяющую роль играют те силы, что стоят за государством, могут определять его политику, побуждать его применять силу или воздерживаться от применения. Это политические и экономические элиты, а также нетерпимые меньшинства. Все эти стороны работают с системным государственным насилием, а значит играют роль верховного хищника, определяющего жизнь простых травоядных обывателей.
В позиции же страхующего хищника выступают институты, которые умеют и готовы причинять неприятности, но при этом экономически слабо зависят от остального общества. В самом простом случае (культурно и этнически однородное общество, не испытывающее сильного воздействия со стороны внешнего мира) имя этим институтам - криминалитет.
Так, развитая мафиозная структура строится по феодальным принципам. Это серьёзный откат по сравнению с современным (пост)индустриальным обществом, но большой прогресс, если альтернативой выступает мир воюющих племён наподобие Новой Гвинеи. В своё время работа с феодальными по уровню развития институтами позволила реинтегрировать Чечню в состав России. Да, субъект федерации получился странным, а его руководитель сейчас воюет на территории Украины (ему как барону положено), но по крайней мере на чеченской земле установился мир.
Конечно, часто криминальные структуры сращиваются с официальным бизнесом и политикой. Поэтому далеко не все они способны пережить кризис.
Из этого мы можем сделать два вывода. Один оптимистичный, другой, скорее, беспокоящий.
Первый: в случае серьёзного системного кризиса организация общества не должна упасть ниже, чем организация существующих в нём криминальных структур.
Второй: борьба с мафией делает жизнь простых людей лучше и безопаснее. Однако, если эта борьба увенчается успехом, а вскоре после этого случится системный кризис, общество рискует провалиться совсем уж в дикие тартарары. Да минует нас чаша сия!
Иллюстрации:
- Флоресские хоббиты и комодский варан. Худ. Велизар Симеоновский.
- Пристихамп охотится на гиракотерией, ранний эоцен США. Худ. Джон Сиббик.
- Кадр из фильма «Крёстный отец».