Толстой и как не хотеть героинь
Я до жж дойти не могла, а в оффлайне думала все про Толстого, и мне пришла в голову еще одна мысль про его героинь!
Вот Толстой гений - потому что он умудряется поверх своих выкрученных личных взглядов все равно создавать такую художественную правду, что остаешься в изумлении и художественном восторге. Но при этом взгляды-то у него есть, и он не может их не просачивать в тексты.
Основной его бедой, на мой взгляд, ( хотя и нескончаемым источником вдохновения) был тот факт, что он был очень сексуально активным товарищем. Он хотел секса, он получал от секса удовольствие, его тянуло к буйному здоровому сексу, как здорового крестьянского парня ( каким он по внешности и являлся). Но при этом он себя всего в бараний рог скрутил своими умствованиями, и как-то внушил себе, что все в этом плохо - что его тянет к женщинам, что у него жажда секса, что его секс радует физически. И все с этим связанное стало у него гадким, плохим, недостойным, позорным. Сопротивляться желанию - это очень почетно, а уступать - просто сваливаться в пропасть.
Не было бы у него таких заумей, трахался бы он в свое удовольствие с привлекательными селянками и жил бы в умиротворении. Возможно гениальных произведений мы бы не досчитались тогда, но он был бы лично счастлив - и, возможно, жена его была бы счастлива ( скорее всего, другая - но может и Соня бы ничего). Самым пронзительным образом он описал это в повести "Дьявол", которую до дрожи ненавидела его жена.
И вот - именно потому, что он сражался со своим желанием, как с чем-то позорным, низким и гадким - он и описывал героинь вот так. Никогда хорошая, правильная героиня его, та, на чьей стороне он был, не могла быть сексуально привлекательна! У него рука не поднималась описать хорошую женщину так, чтобы он ее мог захотеть. Неважно даже, хочет ли он свою героиню - он избегает всего абсолютно, где он мог бы захотеть. Поэтому они у него очень искренние, хорошие, совестливые, прекрасные товарищи, романтические восхитительницы - но всегда худы, без женской цветущести, без сочности. Либо подростки-девушки худенькие, как Наташа и Кити ( вы ведь не думаете ни разу, что князю Андрею, Пьеру или Левину их хотелось сексуально? Это прямо как котяток хотеть - ужасно, почти неприлично!) Либо стареющие некрасивые девушки, как княжна Марья - одновременно "некрасивые" и с "прекрасными лучистыми глазами". Либо матери - но тоже худющие, с поредевшими волосами, изможденные - как Долли.
Вроде бы уж семейность-материнство ему бы прославлять - но и тут рука не поднимается описать цветущую, яркую, физически привлекательную женщину ( ужас же, если он в процессе писания ее захочет!) Поэтому у него хорошие достойные матери обычно изможденные и худые - и Долли, и Ростова-мать и даже мать Бориса Друбецкого.
А если женщина цветуща, полна жизни и сексуально привлекательна - она будет шлюхой разной степени, той, что разбивает жизнь хорошим людям - с относительно сочувственного конца Анна -и через беспутную Бурьенку к отвратительной Элен.
И тут становится понятна загадка Наташи-самки. Отчего рыдают поколение за поколением читательниц в конце романа? А потому что они безошибочно считывают отношение Толстого. То, что он описал - вовсе не любование. Наташа превратилась в "великолепную самку" - и поэтому для него сразу лишилась души. Неважно, что она примерно в том же положении, что Долли - около тридцати ( Долли старше, наверное), с кучей детей, наседкой о них заботящаяся. Но если у Толстого какой-то правдой жизни она превратилась в полную, расветшую женщину из цыпленка-подростка - у него рука не может подняться описать ее в привлекательных терминах! Тут все годится, чтобы женщина с телом не выглядела сексуально привлекательной - и желтые пятна на пеленке, и широкие тяжелые шаги, и ее неухоженность, и жадность и скаредность. К Долли он гораздо нежнее относится - описывает ее душевные метания, ее заботы материнские. А Наташа вдруг становится фасадом, без души - потому что толстая женски расцветшая, а не исхудалая. Плохой-дурной-дрянной он ее сделать не может - мы же не поверим, правда? Но набросать разных деталей, чтобы мы не очаровывались ее новой фигурой - это запросто. "Ну и что, что пышная грудь? Зато она петь разучилась!"
То есть раздвоенность из "Дьявола" ( очень, кстати, советую, если вы еще не читали! там еще и концовки альтернативные, очень в современном духе) - если мы ( писатель и читатель) женщину хотим - это нехорошая женщина, а если она хорошая - то будет предельно не вызывающей сексуальных чувств - вот эта раздвоенность у него очень последовательно и искусно выполняется во всех писаниях!
(Мне все время хочется сказать - уж лучше бы трахался вволю, бедняжка. Но я понимаю, что эта фрустрация и сработала на сублимацию в писательстве. Мы бы явно недочитались многого, если бы он был счастлив и сексуально сыт)
Вот Толстой гений - потому что он умудряется поверх своих выкрученных личных взглядов все равно создавать такую художественную правду, что остаешься в изумлении и художественном восторге. Но при этом взгляды-то у него есть, и он не может их не просачивать в тексты.
Основной его бедой, на мой взгляд, ( хотя и нескончаемым источником вдохновения) был тот факт, что он был очень сексуально активным товарищем. Он хотел секса, он получал от секса удовольствие, его тянуло к буйному здоровому сексу, как здорового крестьянского парня ( каким он по внешности и являлся). Но при этом он себя всего в бараний рог скрутил своими умствованиями, и как-то внушил себе, что все в этом плохо - что его тянет к женщинам, что у него жажда секса, что его секс радует физически. И все с этим связанное стало у него гадким, плохим, недостойным, позорным. Сопротивляться желанию - это очень почетно, а уступать - просто сваливаться в пропасть.
Не было бы у него таких заумей, трахался бы он в свое удовольствие с привлекательными селянками и жил бы в умиротворении. Возможно гениальных произведений мы бы не досчитались тогда, но он был бы лично счастлив - и, возможно, жена его была бы счастлива ( скорее всего, другая - но может и Соня бы ничего). Самым пронзительным образом он описал это в повести "Дьявол", которую до дрожи ненавидела его жена.
И вот - именно потому, что он сражался со своим желанием, как с чем-то позорным, низким и гадким - он и описывал героинь вот так. Никогда хорошая, правильная героиня его, та, на чьей стороне он был, не могла быть сексуально привлекательна! У него рука не поднималась описать хорошую женщину так, чтобы он ее мог захотеть. Неважно даже, хочет ли он свою героиню - он избегает всего абсолютно, где он мог бы захотеть. Поэтому они у него очень искренние, хорошие, совестливые, прекрасные товарищи, романтические восхитительницы - но всегда худы, без женской цветущести, без сочности. Либо подростки-девушки худенькие, как Наташа и Кити ( вы ведь не думаете ни разу, что князю Андрею, Пьеру или Левину их хотелось сексуально? Это прямо как котяток хотеть - ужасно, почти неприлично!) Либо стареющие некрасивые девушки, как княжна Марья - одновременно "некрасивые" и с "прекрасными лучистыми глазами". Либо матери - но тоже худющие, с поредевшими волосами, изможденные - как Долли.
Вроде бы уж семейность-материнство ему бы прославлять - но и тут рука не поднимается описать цветущую, яркую, физически привлекательную женщину ( ужас же, если он в процессе писания ее захочет!) Поэтому у него хорошие достойные матери обычно изможденные и худые - и Долли, и Ростова-мать и даже мать Бориса Друбецкого.
А если женщина цветуща, полна жизни и сексуально привлекательна - она будет шлюхой разной степени, той, что разбивает жизнь хорошим людям - с относительно сочувственного конца Анна -и через беспутную Бурьенку к отвратительной Элен.
И тут становится понятна загадка Наташи-самки. Отчего рыдают поколение за поколением читательниц в конце романа? А потому что они безошибочно считывают отношение Толстого. То, что он описал - вовсе не любование. Наташа превратилась в "великолепную самку" - и поэтому для него сразу лишилась души. Неважно, что она примерно в том же положении, что Долли - около тридцати ( Долли старше, наверное), с кучей детей, наседкой о них заботящаяся. Но если у Толстого какой-то правдой жизни она превратилась в полную, расветшую женщину из цыпленка-подростка - у него рука не может подняться описать ее в привлекательных терминах! Тут все годится, чтобы женщина с телом не выглядела сексуально привлекательной - и желтые пятна на пеленке, и широкие тяжелые шаги, и ее неухоженность, и жадность и скаредность. К Долли он гораздо нежнее относится - описывает ее душевные метания, ее заботы материнские. А Наташа вдруг становится фасадом, без души - потому что толстая женски расцветшая, а не исхудалая. Плохой-дурной-дрянной он ее сделать не может - мы же не поверим, правда? Но набросать разных деталей, чтобы мы не очаровывались ее новой фигурой - это запросто. "Ну и что, что пышная грудь? Зато она петь разучилась!"
То есть раздвоенность из "Дьявола" ( очень, кстати, советую, если вы еще не читали! там еще и концовки альтернативные, очень в современном духе) - если мы ( писатель и читатель) женщину хотим - это нехорошая женщина, а если она хорошая - то будет предельно не вызывающей сексуальных чувств - вот эта раздвоенность у него очень последовательно и искусно выполняется во всех писаниях!
(Мне все время хочется сказать - уж лучше бы трахался вволю, бедняжка. Но я понимаю, что эта фрустрация и сработала на сублимацию в писательстве. Мы бы явно недочитались многого, если бы он был счастлив и сексуально сыт)