Платон, Евтифрон или "О святости" (новый перевод), часть 2.
3. Святое - это то, что любезно всем богам (9d1-11e1).
Но вот что мы исправим в нашем рассуждении: то, что ненавидят все боги - это греховное, а то, что все они любят - это святое. А то, что одни боги любят, а другие ненавидят - это ни то, ни другое или и то, и другое. Подходит ли тебе такое определение святого и греховного?
Е: А что мешает, Сократ?
С: Мне-то ничего не мешает, Евтифрон, но ты думай сам, легко ли тебе будет научить меня тому, чему ты обещал, выдвинув такую гипотезу.
Е: Да, я бы сказал, что святое - это то, что любят все боги, и наоборот, то, что все боги ненавидят - это греховное.
С: Что ж, ещё раз проверим, хорошо ли это сказано, или лучше бросим это дело, и будем относится к себе самим и к другим так, что если только кто-то что-то скажет, то мы уже согласны, что так оно и есть? Или всё-таки нужно ещё посмотреть, что говорит тот, кто говорит?
Е: Нужно посмотреть. Впрочем, я думаю, что моё определение - хорошее.
С: Скоро узнаем, почтенный Евтифрон. Поразмышляй теперь вот о чём: боги любят святое, потому что оно является святым, или же оно является святым, потому что боги любят его?
Е: Я не понимаю, Сократ.
С: Попробую выразиться точнее. Мы называем что-нибудь несомым и несущим, ведомым и ведущим, видимым и видящим - ты понимаешь, что все подобные вещи отличны друг от друга и в чём именно они отличны?
Е: Кажется, понимаю.
С: Значит, существует и нечто любимое, и нечто отличное от него, а именно - любящее?
Е: А как иначе?
С: Теперь скажи мне - несомое является несомым из-за того, что его несут или по какой-то другой причине?
Е: Нет, по этой самой причине.
С: И ведомое является ведомым потому, что его ведут, и видимое потому, что его видят?
Е: Ну да.
С: Значит, его видят не потому, что оно видимо, но напротив, оно видимо потому, что его видят. И ведут его не потому, что оно является ведомым, но оно является ведомым потому, что его ведут. И несут его не потому, что оно является несомым, а оно является несомым потому, что его несут. Совершенно ли ясно, Евтифрон, что я хочу сказать? А я хочу сказать следующее: если нечто порождается (gignetai) или подвергается (paskhei) чему-то, оно порождается не потому, что является порождаемым, а является порождаемым, потому что порождается, и подвергается не потому, что является подвергаемым, а является подвергаемым, потому что подвергается. Или ты не согласен?
Е: Согласен.
С: Так не является ли любимое чем-то, что или порождаемо, или чему-то подвергаемо?
Е: Является.
С: Значит, и здесь дело обстоит так, как и в предыдущих случаях. Те, кто его любит, любят его не потому, что оно любимо. Напротив, оно любимо потому, что его любят. Так?
Е: Неизбежно так.
С: Что же мы скажем о святом, Евтифрон? Согласно твоему определению, его любят все боги. Так?
Е: Да.
С: Это потому, что оно является святым или ещё почему?
Е: Нет, именно поэтому.
С: Значит, святое любят потому, что оно является святым, а не оно является святым, потому что его любят?
Е: Похоже на то.
С: Однако оно любимо богами и боголюбезно именно потому, что его любят.
Е: Именно так.
С: Значит, Евтифрон, боголюбезное не является святым, и святое не является боголюбезным, как ты говорил, но это две разные вещи.
Е: Почему?
С: Потому что мы условились, что святое любят потому, что оно является святым, а не оно является святым потому, что его любят. Или не так?
Е: Так.
С: Тогда как боголюбезное боголюбезно потому, что его любят боги - боголюбезно именно по той причине, что его любят; его не за то любят, что оно боголюбезно.
Е: Ты прав.
С: Если бы, любезный Евтифрон, боголюбезное и святое были тождественны, то как святое любят потому, что оно является святым, так и боголюбезное любили бы потому, что оно боголюбезно. И обратно, если боголюбезное боголюбезно как раз-таки потому, что его любят боги, то и святое было бы святым потому, что его любят боги. Но теперь ты сам видишь, что святое и боголюбезное ведут себя противоположным образом, как две совершенно разные вещи. Ведь одно из них [sc. боголюбезное] вызывает любовь оттого, что его любят, тогда как другое [sc. cвятое] любят оттого, что оно вызывает любовь. Получается что ты, Евтифрон, спрошенный о том, что такое святое, не желаешь прояснить мне его сущность (ousia), а привёл лишь одно страдательное свойство (pathos) святого, а именно, что святое подвержено тому, что его любят все боги. Что же оно такое есть, ты мне так и не сказал. Будь добр, не таи это от меня, но ещё раз, начав сначала, скажи чтó есть святое, будь оно хоть трижды любимо всеми богами или подвержено чему-то ещё - наш спор не об этом. Скажи мне смело, что такое святое, и что такое греховное?
Е: Не могу я выразить то, что у меня на уме, Сократ. Каким-то образом всё, что бы мы ни предположили, вечно ходит по кругу и не желает стоять смирно, куда ни поставь.
С: Похоже, Евтифрон, ты намекаешь на моего прародителя Дедала. И правда, если бы все эти слова и предположения были моими, надо мной бы, наверное, шутили: мол, из-за родственной связи с Дедалом, и от меня тоже удирают мои словесные скульптуры, не желая стоять смирно, куда ни поставь. Но сейчас мы имеем дело с твоими гипотезами, и шутка твоя не к месту. Ведь это твои гипотезы, по твоему собственному признанию, не желают стоять смирно.
Е: Мне-то, Сократ, кажется, что шутка про Дедала почти идеально подходит для всего нашего разговора. То, что мои гипотезы ходят по кругу и не стоят смирно - это не моя заслуга. Дедал здесь именно ты. Моя бы воля, они бы стояли, как есть.
С: Выходит, что я, друг мой, превосхожу Дедала искусством. Ведь он заставлял ходить по кругу лишь свои собственные произведения, а я, как кажется, вдобавок к собственным, ещё и чужие. Более того, крайняя изощренность моего искусства заключается в том, что я мудр поневоле. Ведь я и сам желаю, чтобы мои рассуждения стояли смирно и зиждились в неподвижности - желаю больше, чем мудрости Дедала и богатства Тантала вместе взятых.
4. Святое - часть справедливого (11e1-12e4).
Впрочем, довольно. Так как ты, по-моему, валяешь дурака, я постараюсь помочь тебе научить меня тому, что касается святого, а ты не отставай. Тебе не кажется, что всё святое - справедливо?
Е: Кажется.
С: И, следовательно, всё справедливое - свято? Или всё святое - справедливо, но не всё справедливое - свято, но что-то справедливое свято, а что-то - является чем-то иным?
Е: Я не поспеваю за рассуждением, Сократ.
С: Будучи моложе меня настолько же, насколько и мудрее, ты валяешь дурака от избытка мудрости, как я и говорил. А теперь, счастливец, подтянись - ведь то, что я говорю, понять совсем нетрудно. Я говорю прямо противоложное тому, что сочинил поэт, сказав:
С Зевсом-творцом, от которого сущее всё возрастает,
Он враждовать не желает. Где страх, там и стыд потому что.
(«Киприи» Стасина, пер. Цыбенко, изменён).
Вот в этом я не согласен с поэтом. Сказать, почему?
Е: Скажи.
С: Мне не кажется, что «где страх, там и стыд». По-моему, многие люди, страшась болезней, бедности и подобных вещей, страшатся, но не стыдятся того, чего страшатся. А по-твоему, не так?
Е: Так.
С: Тогда как где уж есть стыд, то там и страх. Ведь нет такого человека, кто бы, смущаясь и стыдясь некоей вещи, в то же время не боялся и не страшился бы дурной славы?
Е: Ещё как страшился бы.
С: Значит, неверно говорить, «где страх, там и стыд», но «где стыд, там и страх», тогда как стыд не везде, где страх. Ведь, как я полагаю, страх простирается дальше, чем стыд. Ведь стыд является частью страха, точно также как нечётное является частью числа, поэтому не везде, где число, там и нечётное, но где нечётное, там и число. Теперь-то ты поспеваешь за рассуждением?
Е: Да.
С: И в нашем случае я имею ввиду нечто сродное, и спрашиваю: везде ли, где справедливое, там и святое? Или, где святое, там и справедливое, но там где справедливое - не везде святое? Ведь святое является частью справедливого, да? На этом порешим, или ты другого мнения?
Е: Нет, так и порешим. По-моему, это верно.
С: А теперь смотри дальше. Если святое - часть справедливого, нам нужно, как кажется, установить какой именно частью справедливого является святое. Если бы ты спросил меня о только что приведенных примерах, скажем, какой частью числа является чётное и каким является это число, то я бы ответил, что оно не является неравным, а делится на равные части. Или не так?
Е: Так.
С: Так попробуй и ты научить меня по тому же способу, чтобы я мог объявить Мелиту, что я не делаю ничего беззаконного и не должен быть обжалованным за святотатство, ибо я в достаточной мере научен тобой тому, что является благочестивым и святым, а что нет.
5. Святое - это часть справедливого, связанная с заботой о богах (12e4-13c10).
Е: Мне лично кажется, Сократ, что часть справедливого, которая является благочестивой и святой - это часть, имеющая отношение к заботе (therapeia) о богах, а то, что имеет отношение к заботе о человеке - это остальная часть справедливого.
С: По-моему, прекрасно сказано, Евтифрон. Не хватает только самой малости: я пока что не понимаю, какую заботу ты имеешь ввиду. Ты ведь не хочешь сказать, что в случае богов мы имеем ввиду ту же самую заботу, что и в остальных случаях? Например, мы скажем, что не всякий знает, как заботиться о конях, но здесь нужен коневод. Так ведь?
Е: Так.
С: Ведь коневодство это забота о конях.
Е: Да.
С: И не всякий знает, как заботиться о собаках, но здесь нужен собаковод, да?
Е: Так и есть.
С: Ведь собаководство - это забота о собаках.
Е: Да.
С: А быководство - о быках.
Е: Да.
С: А святость и благочестие - о богах? Ты это имел ввиду, Евтифрон?
Е: Так точно.
С: Значит, всякая забота осуществляет одно и то же? А именно: она нацелена на некое благо и пользу того, о ком заботятся. Ты ведь видишь, что кони, о которых заботится коневодство, получают пользу и становятся лучше. Или тебе так не кажется?
Е: Кажется.
С: Также и собаки, о которых заботится собаководство, и быки, о которых заботится быководство, и все остальные. Или ты думаешь, что забота нацелена на вред того, о ком заботятся?
Е: Нет, клянусь Зевсом.
С: Она нацелена на пользу?
Е: А как иначе?
С: То есть и святость, будучи заботой о богах, полезна для богов и делает богов лучше? Ты готов допустить, что всякий раз, когда ты делаешь нечто святое, ты делаешь кого-либо из богов лучше?
Е: Нет не я, клянусь Зевсом.
6. Забота о богах это искусство служения богам. Для какого дела богам нужно служение людей? (13c10-14b7).
С: Я не думаю, что ты это хотел сказать, Евтифрон, и сам я тоже далёк от этого. Я для того и переспросил, что за заботу о богах ты имеешь ввиду, не веря, что ты имеешь ввиду заботу такого рода.
Е: И это правильно, Сократ. Я другую заботу имею ввиду.
С: Хорошо. Но какой именно заботой о богах является святость?
Е: Той заботой, Сократ, которую рабы проявляют о господах.
С: Понимаю. Это, видимо, некое искусство служения богам.
Е: Именно.
С: А сможешь сказать, для выполнения какого дела служит искусство служения врачам? Не для здоровья ли?
Е: Да.
С: А искусство служения корабельщикам для чего? Выполнению какого дела оно служит?
Е: Очевидно, Сократ, что оно служит постройке корабля.
С: А искусство служения домостроителям, конечно же, служит для постройки дома?
Е: Да.
С: А теперь скажи, благороднейший, выполнению какого дела служит искусство служения богам? Ведь тебе это должно быть известно, так как ты уверяешь, что знаешь божественные вещи лучше, чем всё остальное человечество.
Е: И это сущая правда, Сократ.
С: Так скажи же мне, ради Зевса, что это за такое великолепное дело, которое боги выполняют, используя нас как служителей?
Е: Они выполняют множество великолепных дел, Сократ.
С: Также и полководцы, мой милый. Тем не менее, ты легко ответишь, какое главное дело полководцев - они достигают победы в войне. Или не так?
Е: Так.
С: И земледельцы, по-моему, выполняют множество великолепных дел. Несмотря на это, их главным делом является добывание пищи из земли.
Е: Разумеется.
С: Что же является главным из множества великолепных дел, которые выполняют боги? В чём их главное достижение?
Е: Немногим раньше я уже говорил тебе, Сократ, что точное знание о всех божественных вещах стоит большого труда. Но я скажу тебе по-простому, что ежели кто-то знает, как молитвой и жертвоприношением делать и говорить приятное богам - святые вещи этим и являются, и такие вещи спасительны для отдельных семей и для общественной жизни городов. А то, что противоположно приятному - это святотатство (asebē), и да, такие вещи разрушительны и губительны для всех.
7. Святость - это знание о молитвах и жертвах, т.е. знание о прошении и одаривании богов (14b7-14e5).
С: Если бы ты захотел, Евтифрон, ты дал бы гораздо более краткий ответ на мой вопрос о главном божественном деле. То, что ты не радеешь о моём образовании - это ясно. Ведь вот и сейчас ты ушёл от ответа на вопрос, ответ на который позволил бы мне в достаточной степени перенять твоё знание о святости. Теперь же задающий вопросы вынужден идти на поводу у отвечающего. Что ты сказал о святом и святости? Что это некое знание (epistēmē) о том, как приносить жертвы и молиться?
Е: Да.
С: А приносить жертвы - это одаривать богов, тогда как молиться - это просить их о чём-то?
Е: Совершенно верно, Сократ.
С: По такому рассуждению - святость это знание о прошении и об одаривании богов.
Е: Ты прекрасно уловил мою мысль, Сократ.
С: Я страстный поклонник твоей мудрости, милый Евтифрон, и прилежно внимаю ей. Ни одно из твоих слов не пропадает даром. Скажи мне, однако, что это за служение богам? По твоим словам, оно заключается в том, чтобы просить у них и одаривать их?
Е: Да.
С: Но, строго говоря, мы будем просить у них то, что нам нужно от них, так?
Е: Так.
С: И опять-таки, строго говоря, мы будем отдаривать их тем, что им нужно от нас, да? Ведь это бестолково - приносить кому-то в дар вещи, которые не нужны.
Е: Истинно так, Сократ.
8. Святость - это искусство торговли между людьми и богами (14e5-15a10).
С: Получается, что святость это некое искусство (tekhnē) торговли между богами и людьми.
Е: Если тебе так больше нравится, то пусть будет искусство торговли.
С: Мне лично нравится только то, что является истиной. А теперь ответь мне, в чём состоит польза, которую боги извлекают из получаемых от нас даров? То, что они нам дают - это и так всем ясно. Ведь нет такого человеческого блага, которое бы не исходило от богов. Но какая им польза от того, что они получают от нас? Или мы торгуем с ними на таких неравных условиях, что получаем от них все блага, а они от нас - ничего?
Е: Ты правда думаешь, Сократ, что богам есть польза от того, что они получают от нас?
С: Но чем же тогда будут наши дары богам, Евтифрон?
Е: Ты думаешь, они будут чем-то иным, кроме как честью, наградой и, как я только что говорил, приятной усладой?
9. Святость - это то, что приятно и любезно богам (15a10-15c10).
С: Значит, святое это приятное богам, но не полезное и не любезное, Евтифрон?
Е: Я-то думаю, что оно как раз-таки любезное.
С: Тогда святое, как кажется, будет именно этим - тем, что любезно богам.
Е: Именно.
С: И, сказав это, ты ещё удивляешься, что твои рассуждения, оказывается, не желают стоять смирно, а расхаживают, и при этом обвиняешь меня, Дедала, что я заставляю их расхаживать, тогда как ты сам в сто раз искусней Дедала в том, что касается ходящих по кругу рассуждений? Или ты не чувствуешь, что рассуждение, сделав круг, опять пришло к тому же самому? Ты ведь помнишь, что по ходу разговора святое и боголюбезное оказались не тождественны, а отличны друг от друга? Или не помнишь?
Е: Помню.
С: Ну а теперь, неужели не понятно, что ты опять говоришь, что то, что любезно богам - свято? А что же это ещё, как не боголюбезное? Или нет?
Е: Да.
С: Получается, одно из двух: или мы тогда совершили ошибку, или, если тогда всё было хорошо, мы ошибаемся теперь.
Е: Похоже на то.
III. Заключение (15c10-16a3).
С: Значит, нам нужно исследовать ещё раз с самого начала, чтó есть святое. Я не отступлюсь, пока не узнаю этого - во всяком случае, не по собственной воле. Не пренебрегай мной, но напряги свой ум как только можешь, чтобы изречь всю истину до конца. Уж кто-то, а ты знаешь ответ, и тебя, точно Протея, нужно крепко держать, пока ты не ответишь. Ведь если бы ты не обладал точными сведениями о святом и греховном, ты бы ни в коем случае не стал из-за человека-крестьянина привлекать пожилого отца за убийство. Нет, ты бы побоялся богов и не стал рисковать, на случай если ты поступаешь неправильно, да и людей бы постыдился. Сейчас же у меня нет сомнений, что ты, как тебе кажется, обладаешь точными сведениями о святом и не святом. Скажи же, благороднейший Евтифрон, и не таи от меня, что такое, по твоему мнению, святое.
Е: Как-нибудь в другой раз, Сократ. А сейчас я тороплюсь. Пришло время идти.
С: Что же ты делаешь, друг мой. Ты уходишь, разбив те искренние надежды, которые я питал. Узнав от тебя о святом и не святом, я бы, во-первых, спасся от жалобы Мелита и заявил ему, что благодаря Евтифрону я давно уже стал мудр в том, что касается богов, и не занимаюсь, по невежеству, выдумками и нововведениями; и, во-вторых, я бы более достойно жил всю оставшуюся жизнь.
Но вот что мы исправим в нашем рассуждении: то, что ненавидят все боги - это греховное, а то, что все они любят - это святое. А то, что одни боги любят, а другие ненавидят - это ни то, ни другое или и то, и другое. Подходит ли тебе такое определение святого и греховного?
Е: А что мешает, Сократ?
С: Мне-то ничего не мешает, Евтифрон, но ты думай сам, легко ли тебе будет научить меня тому, чему ты обещал, выдвинув такую гипотезу.
Е: Да, я бы сказал, что святое - это то, что любят все боги, и наоборот, то, что все боги ненавидят - это греховное.
С: Что ж, ещё раз проверим, хорошо ли это сказано, или лучше бросим это дело, и будем относится к себе самим и к другим так, что если только кто-то что-то скажет, то мы уже согласны, что так оно и есть? Или всё-таки нужно ещё посмотреть, что говорит тот, кто говорит?
Е: Нужно посмотреть. Впрочем, я думаю, что моё определение - хорошее.
С: Скоро узнаем, почтенный Евтифрон. Поразмышляй теперь вот о чём: боги любят святое, потому что оно является святым, или же оно является святым, потому что боги любят его?
Е: Я не понимаю, Сократ.
С: Попробую выразиться точнее. Мы называем что-нибудь несомым и несущим, ведомым и ведущим, видимым и видящим - ты понимаешь, что все подобные вещи отличны друг от друга и в чём именно они отличны?
Е: Кажется, понимаю.
С: Значит, существует и нечто любимое, и нечто отличное от него, а именно - любящее?
Е: А как иначе?
С: Теперь скажи мне - несомое является несомым из-за того, что его несут или по какой-то другой причине?
Е: Нет, по этой самой причине.
С: И ведомое является ведомым потому, что его ведут, и видимое потому, что его видят?
Е: Ну да.
С: Значит, его видят не потому, что оно видимо, но напротив, оно видимо потому, что его видят. И ведут его не потому, что оно является ведомым, но оно является ведомым потому, что его ведут. И несут его не потому, что оно является несомым, а оно является несомым потому, что его несут. Совершенно ли ясно, Евтифрон, что я хочу сказать? А я хочу сказать следующее: если нечто порождается (gignetai) или подвергается (paskhei) чему-то, оно порождается не потому, что является порождаемым, а является порождаемым, потому что порождается, и подвергается не потому, что является подвергаемым, а является подвергаемым, потому что подвергается. Или ты не согласен?
Е: Согласен.
С: Так не является ли любимое чем-то, что или порождаемо, или чему-то подвергаемо?
Е: Является.
С: Значит, и здесь дело обстоит так, как и в предыдущих случаях. Те, кто его любит, любят его не потому, что оно любимо. Напротив, оно любимо потому, что его любят. Так?
Е: Неизбежно так.
С: Что же мы скажем о святом, Евтифрон? Согласно твоему определению, его любят все боги. Так?
Е: Да.
С: Это потому, что оно является святым или ещё почему?
Е: Нет, именно поэтому.
С: Значит, святое любят потому, что оно является святым, а не оно является святым, потому что его любят?
Е: Похоже на то.
С: Однако оно любимо богами и боголюбезно именно потому, что его любят.
Е: Именно так.
С: Значит, Евтифрон, боголюбезное не является святым, и святое не является боголюбезным, как ты говорил, но это две разные вещи.
Е: Почему?
С: Потому что мы условились, что святое любят потому, что оно является святым, а не оно является святым потому, что его любят. Или не так?
Е: Так.
С: Тогда как боголюбезное боголюбезно потому, что его любят боги - боголюбезно именно по той причине, что его любят; его не за то любят, что оно боголюбезно.
Е: Ты прав.
С: Если бы, любезный Евтифрон, боголюбезное и святое были тождественны, то как святое любят потому, что оно является святым, так и боголюбезное любили бы потому, что оно боголюбезно. И обратно, если боголюбезное боголюбезно как раз-таки потому, что его любят боги, то и святое было бы святым потому, что его любят боги. Но теперь ты сам видишь, что святое и боголюбезное ведут себя противоположным образом, как две совершенно разные вещи. Ведь одно из них [sc. боголюбезное] вызывает любовь оттого, что его любят, тогда как другое [sc. cвятое] любят оттого, что оно вызывает любовь. Получается что ты, Евтифрон, спрошенный о том, что такое святое, не желаешь прояснить мне его сущность (ousia), а привёл лишь одно страдательное свойство (pathos) святого, а именно, что святое подвержено тому, что его любят все боги. Что же оно такое есть, ты мне так и не сказал. Будь добр, не таи это от меня, но ещё раз, начав сначала, скажи чтó есть святое, будь оно хоть трижды любимо всеми богами или подвержено чему-то ещё - наш спор не об этом. Скажи мне смело, что такое святое, и что такое греховное?
Е: Не могу я выразить то, что у меня на уме, Сократ. Каким-то образом всё, что бы мы ни предположили, вечно ходит по кругу и не желает стоять смирно, куда ни поставь.
С: Похоже, Евтифрон, ты намекаешь на моего прародителя Дедала. И правда, если бы все эти слова и предположения были моими, надо мной бы, наверное, шутили: мол, из-за родственной связи с Дедалом, и от меня тоже удирают мои словесные скульптуры, не желая стоять смирно, куда ни поставь. Но сейчас мы имеем дело с твоими гипотезами, и шутка твоя не к месту. Ведь это твои гипотезы, по твоему собственному признанию, не желают стоять смирно.
Е: Мне-то, Сократ, кажется, что шутка про Дедала почти идеально подходит для всего нашего разговора. То, что мои гипотезы ходят по кругу и не стоят смирно - это не моя заслуга. Дедал здесь именно ты. Моя бы воля, они бы стояли, как есть.
С: Выходит, что я, друг мой, превосхожу Дедала искусством. Ведь он заставлял ходить по кругу лишь свои собственные произведения, а я, как кажется, вдобавок к собственным, ещё и чужие. Более того, крайняя изощренность моего искусства заключается в том, что я мудр поневоле. Ведь я и сам желаю, чтобы мои рассуждения стояли смирно и зиждились в неподвижности - желаю больше, чем мудрости Дедала и богатства Тантала вместе взятых.
4. Святое - часть справедливого (11e1-12e4).
Впрочем, довольно. Так как ты, по-моему, валяешь дурака, я постараюсь помочь тебе научить меня тому, что касается святого, а ты не отставай. Тебе не кажется, что всё святое - справедливо?
Е: Кажется.
С: И, следовательно, всё справедливое - свято? Или всё святое - справедливо, но не всё справедливое - свято, но что-то справедливое свято, а что-то - является чем-то иным?
Е: Я не поспеваю за рассуждением, Сократ.
С: Будучи моложе меня настолько же, насколько и мудрее, ты валяешь дурака от избытка мудрости, как я и говорил. А теперь, счастливец, подтянись - ведь то, что я говорю, понять совсем нетрудно. Я говорю прямо противоложное тому, что сочинил поэт, сказав:
С Зевсом-творцом, от которого сущее всё возрастает,
Он враждовать не желает. Где страх, там и стыд потому что.
(«Киприи» Стасина, пер. Цыбенко, изменён).
Вот в этом я не согласен с поэтом. Сказать, почему?
Е: Скажи.
С: Мне не кажется, что «где страх, там и стыд». По-моему, многие люди, страшась болезней, бедности и подобных вещей, страшатся, но не стыдятся того, чего страшатся. А по-твоему, не так?
Е: Так.
С: Тогда как где уж есть стыд, то там и страх. Ведь нет такого человека, кто бы, смущаясь и стыдясь некоей вещи, в то же время не боялся и не страшился бы дурной славы?
Е: Ещё как страшился бы.
С: Значит, неверно говорить, «где страх, там и стыд», но «где стыд, там и страх», тогда как стыд не везде, где страх. Ведь, как я полагаю, страх простирается дальше, чем стыд. Ведь стыд является частью страха, точно также как нечётное является частью числа, поэтому не везде, где число, там и нечётное, но где нечётное, там и число. Теперь-то ты поспеваешь за рассуждением?
Е: Да.
С: И в нашем случае я имею ввиду нечто сродное, и спрашиваю: везде ли, где справедливое, там и святое? Или, где святое, там и справедливое, но там где справедливое - не везде святое? Ведь святое является частью справедливого, да? На этом порешим, или ты другого мнения?
Е: Нет, так и порешим. По-моему, это верно.
С: А теперь смотри дальше. Если святое - часть справедливого, нам нужно, как кажется, установить какой именно частью справедливого является святое. Если бы ты спросил меня о только что приведенных примерах, скажем, какой частью числа является чётное и каким является это число, то я бы ответил, что оно не является неравным, а делится на равные части. Или не так?
Е: Так.
С: Так попробуй и ты научить меня по тому же способу, чтобы я мог объявить Мелиту, что я не делаю ничего беззаконного и не должен быть обжалованным за святотатство, ибо я в достаточной мере научен тобой тому, что является благочестивым и святым, а что нет.
5. Святое - это часть справедливого, связанная с заботой о богах (12e4-13c10).
Е: Мне лично кажется, Сократ, что часть справедливого, которая является благочестивой и святой - это часть, имеющая отношение к заботе (therapeia) о богах, а то, что имеет отношение к заботе о человеке - это остальная часть справедливого.
С: По-моему, прекрасно сказано, Евтифрон. Не хватает только самой малости: я пока что не понимаю, какую заботу ты имеешь ввиду. Ты ведь не хочешь сказать, что в случае богов мы имеем ввиду ту же самую заботу, что и в остальных случаях? Например, мы скажем, что не всякий знает, как заботиться о конях, но здесь нужен коневод. Так ведь?
Е: Так.
С: Ведь коневодство это забота о конях.
Е: Да.
С: И не всякий знает, как заботиться о собаках, но здесь нужен собаковод, да?
Е: Так и есть.
С: Ведь собаководство - это забота о собаках.
Е: Да.
С: А быководство - о быках.
Е: Да.
С: А святость и благочестие - о богах? Ты это имел ввиду, Евтифрон?
Е: Так точно.
С: Значит, всякая забота осуществляет одно и то же? А именно: она нацелена на некое благо и пользу того, о ком заботятся. Ты ведь видишь, что кони, о которых заботится коневодство, получают пользу и становятся лучше. Или тебе так не кажется?
Е: Кажется.
С: Также и собаки, о которых заботится собаководство, и быки, о которых заботится быководство, и все остальные. Или ты думаешь, что забота нацелена на вред того, о ком заботятся?
Е: Нет, клянусь Зевсом.
С: Она нацелена на пользу?
Е: А как иначе?
С: То есть и святость, будучи заботой о богах, полезна для богов и делает богов лучше? Ты готов допустить, что всякий раз, когда ты делаешь нечто святое, ты делаешь кого-либо из богов лучше?
Е: Нет не я, клянусь Зевсом.
6. Забота о богах это искусство служения богам. Для какого дела богам нужно служение людей? (13c10-14b7).
С: Я не думаю, что ты это хотел сказать, Евтифрон, и сам я тоже далёк от этого. Я для того и переспросил, что за заботу о богах ты имеешь ввиду, не веря, что ты имеешь ввиду заботу такого рода.
Е: И это правильно, Сократ. Я другую заботу имею ввиду.
С: Хорошо. Но какой именно заботой о богах является святость?
Е: Той заботой, Сократ, которую рабы проявляют о господах.
С: Понимаю. Это, видимо, некое искусство служения богам.
Е: Именно.
С: А сможешь сказать, для выполнения какого дела служит искусство служения врачам? Не для здоровья ли?
Е: Да.
С: А искусство служения корабельщикам для чего? Выполнению какого дела оно служит?
Е: Очевидно, Сократ, что оно служит постройке корабля.
С: А искусство служения домостроителям, конечно же, служит для постройки дома?
Е: Да.
С: А теперь скажи, благороднейший, выполнению какого дела служит искусство служения богам? Ведь тебе это должно быть известно, так как ты уверяешь, что знаешь божественные вещи лучше, чем всё остальное человечество.
Е: И это сущая правда, Сократ.
С: Так скажи же мне, ради Зевса, что это за такое великолепное дело, которое боги выполняют, используя нас как служителей?
Е: Они выполняют множество великолепных дел, Сократ.
С: Также и полководцы, мой милый. Тем не менее, ты легко ответишь, какое главное дело полководцев - они достигают победы в войне. Или не так?
Е: Так.
С: И земледельцы, по-моему, выполняют множество великолепных дел. Несмотря на это, их главным делом является добывание пищи из земли.
Е: Разумеется.
С: Что же является главным из множества великолепных дел, которые выполняют боги? В чём их главное достижение?
Е: Немногим раньше я уже говорил тебе, Сократ, что точное знание о всех божественных вещах стоит большого труда. Но я скажу тебе по-простому, что ежели кто-то знает, как молитвой и жертвоприношением делать и говорить приятное богам - святые вещи этим и являются, и такие вещи спасительны для отдельных семей и для общественной жизни городов. А то, что противоположно приятному - это святотатство (asebē), и да, такие вещи разрушительны и губительны для всех.
7. Святость - это знание о молитвах и жертвах, т.е. знание о прошении и одаривании богов (14b7-14e5).
С: Если бы ты захотел, Евтифрон, ты дал бы гораздо более краткий ответ на мой вопрос о главном божественном деле. То, что ты не радеешь о моём образовании - это ясно. Ведь вот и сейчас ты ушёл от ответа на вопрос, ответ на который позволил бы мне в достаточной степени перенять твоё знание о святости. Теперь же задающий вопросы вынужден идти на поводу у отвечающего. Что ты сказал о святом и святости? Что это некое знание (epistēmē) о том, как приносить жертвы и молиться?
Е: Да.
С: А приносить жертвы - это одаривать богов, тогда как молиться - это просить их о чём-то?
Е: Совершенно верно, Сократ.
С: По такому рассуждению - святость это знание о прошении и об одаривании богов.
Е: Ты прекрасно уловил мою мысль, Сократ.
С: Я страстный поклонник твоей мудрости, милый Евтифрон, и прилежно внимаю ей. Ни одно из твоих слов не пропадает даром. Скажи мне, однако, что это за служение богам? По твоим словам, оно заключается в том, чтобы просить у них и одаривать их?
Е: Да.
С: Но, строго говоря, мы будем просить у них то, что нам нужно от них, так?
Е: Так.
С: И опять-таки, строго говоря, мы будем отдаривать их тем, что им нужно от нас, да? Ведь это бестолково - приносить кому-то в дар вещи, которые не нужны.
Е: Истинно так, Сократ.
8. Святость - это искусство торговли между людьми и богами (14e5-15a10).
С: Получается, что святость это некое искусство (tekhnē) торговли между богами и людьми.
Е: Если тебе так больше нравится, то пусть будет искусство торговли.
С: Мне лично нравится только то, что является истиной. А теперь ответь мне, в чём состоит польза, которую боги извлекают из получаемых от нас даров? То, что они нам дают - это и так всем ясно. Ведь нет такого человеческого блага, которое бы не исходило от богов. Но какая им польза от того, что они получают от нас? Или мы торгуем с ними на таких неравных условиях, что получаем от них все блага, а они от нас - ничего?
Е: Ты правда думаешь, Сократ, что богам есть польза от того, что они получают от нас?
С: Но чем же тогда будут наши дары богам, Евтифрон?
Е: Ты думаешь, они будут чем-то иным, кроме как честью, наградой и, как я только что говорил, приятной усладой?
9. Святость - это то, что приятно и любезно богам (15a10-15c10).
С: Значит, святое это приятное богам, но не полезное и не любезное, Евтифрон?
Е: Я-то думаю, что оно как раз-таки любезное.
С: Тогда святое, как кажется, будет именно этим - тем, что любезно богам.
Е: Именно.
С: И, сказав это, ты ещё удивляешься, что твои рассуждения, оказывается, не желают стоять смирно, а расхаживают, и при этом обвиняешь меня, Дедала, что я заставляю их расхаживать, тогда как ты сам в сто раз искусней Дедала в том, что касается ходящих по кругу рассуждений? Или ты не чувствуешь, что рассуждение, сделав круг, опять пришло к тому же самому? Ты ведь помнишь, что по ходу разговора святое и боголюбезное оказались не тождественны, а отличны друг от друга? Или не помнишь?
Е: Помню.
С: Ну а теперь, неужели не понятно, что ты опять говоришь, что то, что любезно богам - свято? А что же это ещё, как не боголюбезное? Или нет?
Е: Да.
С: Получается, одно из двух: или мы тогда совершили ошибку, или, если тогда всё было хорошо, мы ошибаемся теперь.
Е: Похоже на то.
III. Заключение (15c10-16a3).
С: Значит, нам нужно исследовать ещё раз с самого начала, чтó есть святое. Я не отступлюсь, пока не узнаю этого - во всяком случае, не по собственной воле. Не пренебрегай мной, но напряги свой ум как только можешь, чтобы изречь всю истину до конца. Уж кто-то, а ты знаешь ответ, и тебя, точно Протея, нужно крепко держать, пока ты не ответишь. Ведь если бы ты не обладал точными сведениями о святом и греховном, ты бы ни в коем случае не стал из-за человека-крестьянина привлекать пожилого отца за убийство. Нет, ты бы побоялся богов и не стал рисковать, на случай если ты поступаешь неправильно, да и людей бы постыдился. Сейчас же у меня нет сомнений, что ты, как тебе кажется, обладаешь точными сведениями о святом и не святом. Скажи же, благороднейший Евтифрон, и не таи от меня, что такое, по твоему мнению, святое.
Е: Как-нибудь в другой раз, Сократ. А сейчас я тороплюсь. Пришло время идти.
С: Что же ты делаешь, друг мой. Ты уходишь, разбив те искренние надежды, которые я питал. Узнав от тебя о святом и не святом, я бы, во-первых, спасся от жалобы Мелита и заявил ему, что благодаря Евтифрону я давно уже стал мудр в том, что касается богов, и не занимаюсь, по невежеству, выдумками и нововведениями; и, во-вторых, я бы более достойно жил всю оставшуюся жизнь.