Возвращение к другому пути
Брейвик, говоря о «мультикультурализме», вынужден как-то объяснить себе и миру, откуда взялось это явление. Он возводит его к феномену левого самоотрицания «традиционной Европы». Скептицизм, с которым местные противники «мультикульти», комментируя его заявление в суде, встречают эту мысль, заслуживает интереса:
«Насчет мультикульти - сильно, а вот насчет засилья левых и марксистов вообще - ерунда редкая»;
«Да ну глупость какую-то Брейвик нес. Все НАТО собрание марксистов, ага».
Ну, конечно, пишущим это виднее: о НАТО они знают настолько же больше Брейвика, насколько абориген понимает божество своего карго-культа лучше, чем летчики и техники каргосамолет.
За этим знанием скрывается совсем иная концепция врага. Одно дело - предложить Европе найти его (вообще любую проблему) в себе, на дне самой себя. Таков типичный европейский путь искания себя в мире и мира в себе. Другое - определить врага «где-то там», вовне. На этом пути преобладает внешняя, внеидеологическая, политико-конспирологическая манихейская концепция «зла». Враг - к примеру, глобализм мирового финансового капитала, таинственная сила, контролирующая транснациональные корпорации. Или в другой, локализованной версии - «советское», которое взялось неизвестно откуда, чтобы угнетать «национальное». (Существуют теоретики, персонально ответственные за процедуру локализации.)
Брейвик стрелял именно в болезнь, которую видел через симптом, хотя его идеология оставалась антисимптоматичной (то есть, продолжая условные аналогии, она попадает в разряд «аспирина», но не антибиотиков или средств, укрепляющих иммунитет). Однако Брейвик, по крайней мере, видел болезнь как болезнь, как патологическое состояние изначально здорового организма. Мышление других вообще вне причинно-следственной логики, связующей, различая, сущность и явление. Загадочная чуждая сущность пришпандоривается ими к явлению в рамках анимизма современного типа - как нечто одушевленное, но бесконечно внешнее, потустороннее.
После чего в торжественном обете «Мы пойдём другим путём» нельзя не заметить двусмысленность. Этот другой путь может оказаться очень окольным, чуть ли не круговым, и состоять во внеисторическом блуждании вокруг да около удалённой сути проблемы, каким, кстати, и был «тот самый» «другой путь» «советскости», начавшийся много лет назад, чтобы никогда не закончиться. Но, разумеется, эти сомнения - лишь обычное злопыхательство, потому как уж если и Константин Крылов сказал «пойдём», то, значит, идущие по-другому точно не заблудятся.
«Насчет мультикульти - сильно, а вот насчет засилья левых и марксистов вообще - ерунда редкая»;
«Да ну глупость какую-то Брейвик нес. Все НАТО собрание марксистов, ага».
Ну, конечно, пишущим это виднее: о НАТО они знают настолько же больше Брейвика, насколько абориген понимает божество своего карго-культа лучше, чем летчики и техники каргосамолет.
За этим знанием скрывается совсем иная концепция врага. Одно дело - предложить Европе найти его (вообще любую проблему) в себе, на дне самой себя. Таков типичный европейский путь искания себя в мире и мира в себе. Другое - определить врага «где-то там», вовне. На этом пути преобладает внешняя, внеидеологическая, политико-конспирологическая манихейская концепция «зла». Враг - к примеру, глобализм мирового финансового капитала, таинственная сила, контролирующая транснациональные корпорации. Или в другой, локализованной версии - «советское», которое взялось неизвестно откуда, чтобы угнетать «национальное». (Существуют теоретики, персонально ответственные за процедуру локализации.)
Брейвик стрелял именно в болезнь, которую видел через симптом, хотя его идеология оставалась антисимптоматичной (то есть, продолжая условные аналогии, она попадает в разряд «аспирина», но не антибиотиков или средств, укрепляющих иммунитет). Однако Брейвик, по крайней мере, видел болезнь как болезнь, как патологическое состояние изначально здорового организма. Мышление других вообще вне причинно-следственной логики, связующей, различая, сущность и явление. Загадочная чуждая сущность пришпандоривается ими к явлению в рамках анимизма современного типа - как нечто одушевленное, но бесконечно внешнее, потустороннее.
После чего в торжественном обете «Мы пойдём другим путём» нельзя не заметить двусмысленность. Этот другой путь может оказаться очень окольным, чуть ли не круговым, и состоять во внеисторическом блуждании вокруг да около удалённой сути проблемы, каким, кстати, и был «тот самый» «другой путь» «советскости», начавшийся много лет назад, чтобы никогда не закончиться. Но, разумеется, эти сомнения - лишь обычное злопыхательство, потому как уж если и Константин Крылов сказал «пойдём», то, значит, идущие по-другому точно не заблудятся.