За что борьба?-2
Продолжение. Начало.
Ново-Россия всему и всем показывает место. Это не только способ прояснить суть общественного строя старой России, в том числе и для лидеров последней, это еще и славная иллюстрация картины мыслей и нравов различных сегментов альтернативно-оппозиционного сообщества.
Путина события подталкивают к решительности, на порядок превосходящей ту, которая посещала его в минувшие годы. Но даже когда он медлит, это не всегда исключительно потеря времени и темпа, это де факто нечто, позволяющее установить иерархию ценностей или подступиться к ее пониманию. В горизонте Путина события на Украине, в частности, на Восточной Украине - имперская операция, первая серьезная проба сил медведя, который проснулся уже не на шутку, но еще все-таки не успел толком протереть глаза. Такая интерпретация отличается от истолкования происходящего с националистической точки зрения. Какая из двух трактовок приоритетнее, можно заметить именно благодаря молчанию Кремля, которое периодически чрезмерно затягивается. Глас: «Путин, вмешайся и спаси», обращенный к главе надэтнического государства авторами, работающими в рамках националистической программы, наглядно демонстрирует, что первично, а что вторично. Фон для этих призывов создан «безучастием» Кремля, который (якобы) впервые никому не мешает (но и не помогает) показать, на что они способны сами. Помолчали, покричали, посмотрели. В итоге конфигурация стопки папок обнаруживает «национальную программу» (имперско-национальную, «право-консервативную») там, где и положено - поверх «националистической», как о том говорилось в соответствующем месте.
Националистические повстанцы оказываются мифом, не совсем годным к употреблению. Образ инсургентов, которые чисто умственно сильны настолько, что анонсируют свержение ненавистного русофобского режима и тут же грубыми угрозами принуждают его явиться себе на помощь, потому как чисто практически они без него безнадежно слабы, возможно, легко помещается в расширенное сознание г-на Просвирнина, но плохо сочетается с реальностью. Реальность переписывает его под молчаливым взглядом Путина: со всех сторон приходит информация о том, как работает полуофициальная система мобилизации и отправки российских профессионалов в зону бовых действий. В то время, как Просвирнин лопочет про «Правый фронт», едут не футбольные фанаты, из которых он грозится «сформировать штурмовую дивизию», а «силовики». Те, кто имеет склонность убивать в бою врага, но не идейно озабоченные увалтузить затюканного гастарбайтера в подвортне вшестером на одного.
О фанатах Просвирнин цитируется отсюда. Когда он говорит это, то, видимо, не понимает, что масштаб, приписанный им «правому движению», в действительности указывает на его слабость. Феерическая разношерстность служит причиной того, что никакого правого фронта нет и будет. Даже в Новороссии при наличии другого человеческого состава и координации действий из центра сложные отношения «полевых командиров» создавали проблему. Патологическая же конфликтность лиц, даром поющих дифирамбы идее этнической общности, хорошо известна. Достаточно почитать заочную переписку Просвирнина с Холмогоровым и эпитеты, которыми нынешние поклонники Стрелкова награждали друг друга несколько месяцев назад. Склоки, расколы, взаимные подозрения и ненависть друг к другу - обыденное явление в этой среде. Идея нации в существующем исполнении не способна объединить не только нацию, но даже небольшое количество собственных радикальных адептов. И, кстати, это поддается объяснению, если учитывать левые истоки настроений, которые часто пытаются оформиться как правые.
Там, где слабость и распад иерархического целого проникли в глубину самосознания, где люди априорно чувствуют себя страдающими и угнетенными - где, иначе говоря, укоренены архетипы левого мышления, «солидарность обездоленных» может принять и националистический облик («обездоленного этноса», «бедных русских», которых так любит Дмитрий Ольшанский). А может не принимать. Неважно: априорно «обездоленные» не способны на эффективную солидарность, интеграцию усилий, на единство действия, координируемое изнутри, потому что их («обездоленных») на уровне дорациональных предпосылок объединяет не априорная сила, но априорная слабость - они (могут быть) едины только в бессмысленном беспрекословном повиновении. Трагедия таких людей в том, что ими можно править исключительно извне. Исключительно и извне. «Исключительно» - в значении трансцендентно-недоступной для них власти, которая нисходит к ним, оборачиваясь своей противоположностью, культивируя аппаратное повиновение и покорность. Это и есть «сталинизм». А что такое «априорность распада», к месту иллюстрируется космогоническими фантазиями Елисеева. Дрейф влево закономерно приводит его к тому, что он трансцендентально воспринимает мир как продукт разложения, к чему мы еще вернемся.
Правым группам из списка Просвирнина в среднем не хватает не радикализма, как он думает, а глубины понимания себя. Они слишком часто не правы в своих представлениях о том, что делает их правыми. При желании можно прокомментировать и содержание просвирнинского ресурса, который довольно коряво просвещает их относительно этого. Случайно открыв его, читаем, к примеру: «В США отсутствует понимание, что нынешний кризис - это закономерный итог обмана 91-го года, когда нам пообещали интеграцию в Первый мир, а вместо этого начали активно интегрировать нас в Африку». Типовое объектное самоосмысление, не имеющее ничего общего с правым. Хорошее не «дают», хорошее заслуженно берут. Хорошего достигают. Первый мир заведомо не способен «интегрировать» кого-либо иначе, чем в качестве «Африки».
Совокупность названных обстоятельств доводит потребность Ново-России в Путине до состояния непреодолимой. (Потребность Путина в Ново-России измеряется такой же степенью, но по совершенно иным причинам.) Положение осложняется и тут же упрощается тем, что в то время, как Просвирнин разворачивает свой неуклюжий интеллектуальный гешефт, от него не хотят отставать другие. Левые настроения, каковые предпочли миновать правое русло, являются на сцену непосредственно, воздерживаясь от масок, чтобы назвать вещи своими именами. Кажется, что их носители имеют сообщить нечто отличное от транслируемого оппонентами, и даже прямо противоположное, но на деле они лишь подхватывают, развивают и усугубляют сказанное другими. Если угодно поддержать конспирологическую версию событий, следует заметить, что провокационные антипутинские (и иные) высказывания Просвирнина словно специально предназначены для того, чтобы в дальнейшем от них отталкивались коллеги Кургиняна. В операции прикрытия возможного отхода провокационная роль enfant terrible сыграна добротно. Парень исправно кричит «хайль Дирлевангер» в ожидании, когда его «любовь и дружба» будут востребованы с целью скомпрометировать то, что нужно. Поэтому Марцинкевич будет сидеть, а Просвирнин ораторствовать. (Аналогично разделению участи Удальцова и Навального.)
Но это лишь одна из возможных точек зрения. Событиям на Украине предшествовал, напомню, тезис о том, что режиму следует серьезно пересмотреть свои основы, «подправить образ». По факту поле боя превращается в площадку конкуренции программ, как «подправить» лучше. Но сама конкуренция выходит за рамки правил, даже если устремляется в отведенное и предсказуемое русло. Гражданская война продолжается в интеллектуальной сфере. Идеологи сводят друг с другом счеты, а истина при этом выигрывает не в первую очередь, как приходится думать, наблюдая своеобразную систему аргументации: Дугин хотел Путина убить, но вообще-то главное, что он гностик. А чо, гностики все такие.
Почему Кургинян взъелся на гностиков с решительностью католического епископа XIII века, негодующего в адрес злых катаров, остается только гадать, но он и его сторонники поминают их лихом при каждом неудобном случае. Логики в этом нет никакой. Как мы видели на примере Елисеева, «акосмизм», ненависть к «творению», имеют левую природу, а Кургинян как раз и пытается увести всю игру налево. Перед нами, таким образом, очередной виток аннигиляции смысла, о которой недавно говорилось как об отправной точке похода на Украину. Потребность в аппаратном начальнике, который сурово «бытийствует» там, где другие развязно «витийствуют» (согласно дилемме, придуманной Ремизовым), ощущается в этой точке максимально остро. Но, еще раз, Ново-Россия нужна Путину не совсем для того, для чего, как внушается Ново-России, ей нужен Путин. Кургинян оставляет его с тем, с чего он и начинал, и даже где-то подальше. То есть ни с чем. С делящейся на два пустотой «СССР».
Продолжение
Ново-Россия всему и всем показывает место. Это не только способ прояснить суть общественного строя старой России, в том числе и для лидеров последней, это еще и славная иллюстрация картины мыслей и нравов различных сегментов альтернативно-оппозиционного сообщества.
Путина события подталкивают к решительности, на порядок превосходящей ту, которая посещала его в минувшие годы. Но даже когда он медлит, это не всегда исключительно потеря времени и темпа, это де факто нечто, позволяющее установить иерархию ценностей или подступиться к ее пониманию. В горизонте Путина события на Украине, в частности, на Восточной Украине - имперская операция, первая серьезная проба сил медведя, который проснулся уже не на шутку, но еще все-таки не успел толком протереть глаза. Такая интерпретация отличается от истолкования происходящего с националистической точки зрения. Какая из двух трактовок приоритетнее, можно заметить именно благодаря молчанию Кремля, которое периодически чрезмерно затягивается. Глас: «Путин, вмешайся и спаси», обращенный к главе надэтнического государства авторами, работающими в рамках националистической программы, наглядно демонстрирует, что первично, а что вторично. Фон для этих призывов создан «безучастием» Кремля, который (якобы) впервые никому не мешает (но и не помогает) показать, на что они способны сами. Помолчали, покричали, посмотрели. В итоге конфигурация стопки папок обнаруживает «национальную программу» (имперско-национальную, «право-консервативную») там, где и положено - поверх «националистической», как о том говорилось в соответствующем месте.
Националистические повстанцы оказываются мифом, не совсем годным к употреблению. Образ инсургентов, которые чисто умственно сильны настолько, что анонсируют свержение ненавистного русофобского режима и тут же грубыми угрозами принуждают его явиться себе на помощь, потому как чисто практически они без него безнадежно слабы, возможно, легко помещается в расширенное сознание г-на Просвирнина, но плохо сочетается с реальностью. Реальность переписывает его под молчаливым взглядом Путина: со всех сторон приходит информация о том, как работает полуофициальная система мобилизации и отправки российских профессионалов в зону бовых действий. В то время, как Просвирнин лопочет про «Правый фронт», едут не футбольные фанаты, из которых он грозится «сформировать штурмовую дивизию», а «силовики». Те, кто имеет склонность убивать в бою врага, но не идейно озабоченные увалтузить затюканного гастарбайтера в подвортне вшестером на одного.
О фанатах Просвирнин цитируется отсюда. Когда он говорит это, то, видимо, не понимает, что масштаб, приписанный им «правому движению», в действительности указывает на его слабость. Феерическая разношерстность служит причиной того, что никакого правого фронта нет и будет. Даже в Новороссии при наличии другого человеческого состава и координации действий из центра сложные отношения «полевых командиров» создавали проблему. Патологическая же конфликтность лиц, даром поющих дифирамбы идее этнической общности, хорошо известна. Достаточно почитать заочную переписку Просвирнина с Холмогоровым и эпитеты, которыми нынешние поклонники Стрелкова награждали друг друга несколько месяцев назад. Склоки, расколы, взаимные подозрения и ненависть друг к другу - обыденное явление в этой среде. Идея нации в существующем исполнении не способна объединить не только нацию, но даже небольшое количество собственных радикальных адептов. И, кстати, это поддается объяснению, если учитывать левые истоки настроений, которые часто пытаются оформиться как правые.
Там, где слабость и распад иерархического целого проникли в глубину самосознания, где люди априорно чувствуют себя страдающими и угнетенными - где, иначе говоря, укоренены архетипы левого мышления, «солидарность обездоленных» может принять и националистический облик («обездоленного этноса», «бедных русских», которых так любит Дмитрий Ольшанский). А может не принимать. Неважно: априорно «обездоленные» не способны на эффективную солидарность, интеграцию усилий, на единство действия, координируемое изнутри, потому что их («обездоленных») на уровне дорациональных предпосылок объединяет не априорная сила, но априорная слабость - они (могут быть) едины только в бессмысленном беспрекословном повиновении. Трагедия таких людей в том, что ими можно править исключительно извне. Исключительно и извне. «Исключительно» - в значении трансцендентно-недоступной для них власти, которая нисходит к ним, оборачиваясь своей противоположностью, культивируя аппаратное повиновение и покорность. Это и есть «сталинизм». А что такое «априорность распада», к месту иллюстрируется космогоническими фантазиями Елисеева. Дрейф влево закономерно приводит его к тому, что он трансцендентально воспринимает мир как продукт разложения, к чему мы еще вернемся.
Правым группам из списка Просвирнина в среднем не хватает не радикализма, как он думает, а глубины понимания себя. Они слишком часто не правы в своих представлениях о том, что делает их правыми. При желании можно прокомментировать и содержание просвирнинского ресурса, который довольно коряво просвещает их относительно этого. Случайно открыв его, читаем, к примеру: «В США отсутствует понимание, что нынешний кризис - это закономерный итог обмана 91-го года, когда нам пообещали интеграцию в Первый мир, а вместо этого начали активно интегрировать нас в Африку». Типовое объектное самоосмысление, не имеющее ничего общего с правым. Хорошее не «дают», хорошее заслуженно берут. Хорошего достигают. Первый мир заведомо не способен «интегрировать» кого-либо иначе, чем в качестве «Африки».
Совокупность названных обстоятельств доводит потребность Ново-России в Путине до состояния непреодолимой. (Потребность Путина в Ново-России измеряется такой же степенью, но по совершенно иным причинам.) Положение осложняется и тут же упрощается тем, что в то время, как Просвирнин разворачивает свой неуклюжий интеллектуальный гешефт, от него не хотят отставать другие. Левые настроения, каковые предпочли миновать правое русло, являются на сцену непосредственно, воздерживаясь от масок, чтобы назвать вещи своими именами. Кажется, что их носители имеют сообщить нечто отличное от транслируемого оппонентами, и даже прямо противоположное, но на деле они лишь подхватывают, развивают и усугубляют сказанное другими. Если угодно поддержать конспирологическую версию событий, следует заметить, что провокационные антипутинские (и иные) высказывания Просвирнина словно специально предназначены для того, чтобы в дальнейшем от них отталкивались коллеги Кургиняна. В операции прикрытия возможного отхода провокационная роль enfant terrible сыграна добротно. Парень исправно кричит «хайль Дирлевангер» в ожидании, когда его «любовь и дружба» будут востребованы с целью скомпрометировать то, что нужно. Поэтому Марцинкевич будет сидеть, а Просвирнин ораторствовать. (Аналогично разделению участи Удальцова и Навального.)
Но это лишь одна из возможных точек зрения. Событиям на Украине предшествовал, напомню, тезис о том, что режиму следует серьезно пересмотреть свои основы, «подправить образ». По факту поле боя превращается в площадку конкуренции программ, как «подправить» лучше. Но сама конкуренция выходит за рамки правил, даже если устремляется в отведенное и предсказуемое русло. Гражданская война продолжается в интеллектуальной сфере. Идеологи сводят друг с другом счеты, а истина при этом выигрывает не в первую очередь, как приходится думать, наблюдая своеобразную систему аргументации: Дугин хотел Путина убить, но вообще-то главное, что он гностик. А чо, гностики все такие.
Почему Кургинян взъелся на гностиков с решительностью католического епископа XIII века, негодующего в адрес злых катаров, остается только гадать, но он и его сторонники поминают их лихом при каждом неудобном случае. Логики в этом нет никакой. Как мы видели на примере Елисеева, «акосмизм», ненависть к «творению», имеют левую природу, а Кургинян как раз и пытается увести всю игру налево. Перед нами, таким образом, очередной виток аннигиляции смысла, о которой недавно говорилось как об отправной точке похода на Украину. Потребность в аппаратном начальнике, который сурово «бытийствует» там, где другие развязно «витийствуют» (согласно дилемме, придуманной Ремизовым), ощущается в этой точке максимально остро. Но, еще раз, Ново-Россия нужна Путину не совсем для того, для чего, как внушается Ново-России, ей нужен Путин. Кургинян оставляет его с тем, с чего он и начинал, и даже где-то подальше. То есть ни с чем. С делящейся на два пустотой «СССР».
Продолжение