Архив

[rightview]

1994

ОПТИМАТЫ В РОССИИ

1. «Люди власти» и «люди исполнения»

В течение десятилетий у нас в стране сознательно культиви­ровались «исполнители» и «спе­циалисты». Это было составной частью чисто функционального подхода ко всему присутствую­щему и сущему вообще: к людям, к государству, к земле, воздуху и воде, - который доминировал в рамках советской идеологии.

Всему навязывалась роль средства и орудия. Теоретически считалось, что монопо­лию на цели сохраняет за собой партия. Но ее собственная идеологическая база отличалась догматизмом, отнюдь не располагающим к широте мышления  и образования. Так вот и оказалось, что вся страна вовлекалась в зону нелепого человеческого самоумаления.

Официальная, хотя и явно не сформулированная точка зрения состояла в том, что чем уже и ограниченнее человек, тем он лучше, ибо удобнее, ибо функциональнее. И с наибольшей жесткостью вожди применяли это требование к самим себе и друг к другу. «Носителей идеи», даже если это была официально признанная идея отрицания всяческих идей («примата бытия над сознанием»), - истребляли всеми до сих пор изобретенными способами. Успешно продви­гались только «исполнители» - «функционеры», «аппаратчики».

Результаты воспоследовали плачевные. Страна «исполнителей», страна «маленьких человечков», знающих свое место и не сующих нос куда не следует, приказала долго жить. Что образуется сегодня - там, где она была? Это зависит только от нас.

Сегодня нам предстоит осоз­нать глубокую метафизическую разницу между «людьми власти» и «людьми исполнения». Делая ставку на последних, общество пришло в тупик. Тем самым мы вплотную подведены к мысли о том, что скорее надлежит культивировать первых. Именно это и отвечает истинному смыслу слова «культура».

Так кто же это - «человек власти»? Это - другими словами - «носитель идеи», идеи как «руководства к действию», идеи как «принципа актив­ности». Нужно ли еще разъяснять, что бессмысленная актив­ность вне принципа и идеи яв­ляется разрушительной и в итоге отрицающей саму себя? Вся­кая идея есть идея созидания: накопления, умножения, самоутверждения некоторой силы. Идея некоторого содержания, есть (духовный) центр его самоорганизации, принцип его самоутверждения. Соответственно, отсутствие - в сознании - такого принципа с необходимостью ведет на путь самоотрица­ния и саморазрушения. Однако то, что обретается на этом пути, вряд ли может быть названо «активностью» в подлинном смысле слова.

2. В защиту метафизики

Вышеизложенное указывает нам направление дальнейшего движения, однако дорога все еще не свободна.  Теперь кажется уже просто невозможным не упомянуть такое характерное явление традиционно вывихнутого российского сознания, как почти болезненное восприятие интеллигенцией самого слова «идея». Многие, услышав его, буквально вздрагивают, - так сильна еще реакция отторжения всего «коммунистического». Но беда в том, что при этом отторгается также и нечто сущностно свое. К сожалению, пока людям нередко недостает самообладания и рефлексии для более дифференцированного подхода.

В одном старом анекдоте утверждалось, будто в Советском Союзе «гланды удаляются через задний проход», потому что, замечал его неизвестный автор, «никто рта не смеет открыть». Извиняясь за фольклорную прямоту <…>: неужели все перемены, постигшие нас с тех пор, свелись к тому, что отныне сия процедура проделывается через усекновение головы?

Коммунизм являл собой возведенное в идею самоотрицание. Или, что то же самое, он был порожден «самоотрицанием идеи». Он, как, впрочем, и любая другая позднецивилизационная идеология, означал утрату сущностного самосознания, отпадение вещей от своих сущностей. Но сегодня идет речь о том, чтобы дать обратный ход этому запущенному им процессу тотального самоотчуждения мира.

У сегодняшних потомственных интеллигентов есть немало причин просыпаться ночью в холодном поту. Действительно, с коммунистической идеей у них (я имею в виду весь этот человеческий тип, с его «генетической памятью», а не только конкретных людей) в свое время вышла большая промашка. Обожглись. Столько носились с нею, внедряли ее и пропаганди­ровали, а ее победа привела их в ежовско-бериевские подвалы и концлагеря. Досадно, конечно. Но, если присмотреться, то им не на кого пенять, кроме самих себя. Ведь этот результат был запрограммирован с самого начала. Он недвусмысленно содержался в самой идеологической установке, которой они следовали. Марксистская материалистическая идея есть идея слабости, поражения и гибели всего высшего. Это так - уже «по определению», по самому ее философско-метафизическому смыслу. Но ничто иное и не случилось в результате ее победы, которая оказалась воистину «победой масс». Мыслящие про­играли и пострадали, но это произошло не потому, что мысль изначально есть зло, - зачем же так горячиться? - а только потому, что эти «мыслящие» мыслили плохо. Система духовной регуляции сущего сработала четко, как часы: что было возведено в принцип и идею, то, в конечном счете, и восторжествовало. Таким образом, можно сказать, что с левой интеллигенцией приключилась та самая, обозначенная в пословице, история: мысль о высшем (о Боге как его принципе) она подменила самозабвенным расшибанием лбов об пол.

Но самое печальное состоит именно в том, что за прошед­шее время антиидеалистическая установка интеллигенции не только не исчезла, но, кажется, наоборот, еще больше окрепла и укоренилась, хотя и приобрела новые формы. То и дело приходится замечать, что мыслящие предпринимают новую попытку убежать от самих себя и провозглашают: «Ну, все, теперь мы ничего не идеализируем, хватит играть с этими тота­литарными штучками, наигрались!». Однако когда «ничто не идеализируется», это абсолютно равносильно, увы, идеализации «ничто»: небытия, хаоса (тождественные понятия, отметим). Так это и есть. Ожидания оправдываются: сегодня интеллигенция курит фимиам рыночному хаосу, заявляя, что чем «свободнее» и «раскованнее» он будет, тем лучше. И неудивительно, что в итоге он набирает такой размах, что упомянутое предельное тождество каждодневно грозит осуществиться на самом деле. (Уточню, что я подразумеваю, говоря о восславлении «рыночного хаоса»: я имею в виду во всеуслышание сказанное интеллигенцией «да» самим частнопотребительским, рваческим инстинктам человека. И не важно, что формально российское государство пока в гораздо большей степени контролирует рынок, чем. скажем, американское. Дело просто в том, что у нас уже и государство утонуло в стихии рвачества, потребления и извлечения частной выгоды, став фактически недееспособным. Так что то, что мы имеем сегодня, - это именно «рынок баз берегов». Это - ситуация эрозии всего высшего, всего духовного и безусловного.)

В основе своей все это очень напоминает уже пройденный этап. И неудивительно поэтому, что и жизнь вокруг постоянно возвращается на круги своя. Убийственная деморализация и деинтеллектуализация российского общества, ставшая столь очевидной в последние годы, является непосредственным отражением только что упомянутого самоотрицания высшего, которое, вместо того, чтобы возвести себя в идею, позорно жаждет раствориться в низшем.

Интеллигенция демонстрирует явную неспособность освобо­диться от одолевшей ее логики нигилизма. Советские десятиле­тия, как видно, не очень-то пошли ей на пользу, подтвердив и еще одну русскую пословицу: ту, которая гласит о том, что битый (холоп) превосходит в своем усердии двух небитых. Ни в чем так ярко не сквозит наследие коммунистической эпохи, как в антиидеалистическом пафосе современных интеллектуалов. Проявления этого пафоса многообразны. Его суть - ненависть ко всему великому, организующему, истинно властному, проникнутому духом Высшего. Его суть - отрицание самого существа идеи, как идеи Власти. Когда-то Платон открыл «мир истины», «мир идей» как источник и принцип организую­щей активности в мире эмпирическом. (Его «Государство», бывшее первой в Европе серь­езной работой по «теории управления», сформулировавшей основы этой теории, - не ос­тавляет сомнений насчет замысла «отца идеализма».) В открытой им абсолютной духовной реальности он видел опору и почву бытия людей духа здесь, на земле. Однако сегодня то и дело приходится наблюдать <…> самоубийственные попытки «людей духа» закрыть то, что более 2000 лет назад было открыто Платоном. На наших глазах провалилась марксистская попытка достичь этого. Теперь, по-видимому, настал черед следующей - «либеральной»?

3. Классическая постановка вопроса

В целом предыдущая глава была посвящена рассмотрению некоторых идеологических предрассудков, которые могли бы явиться существенной помехой в деле формирования новой российской элиты. Ее основная мысль могла бы быть выражена и так: люди духа и культуры не должны отказываться от «идеологизирования»: им все равно не удастся довести до конца этот отказ; но они должны научиться идеализировать самих себя, а не собственную противоположность и собственное отрицание, как это имело место, например, в антиметафизической метафизике Маркса; миром правят идеи, и наш собственный исторический опыт не позволяет нам усомниться в истинности этого положения. В значительной степени эти мысли были обращены к тому слою общества, который принято называть «интеллигенцией». Но ин­теллигенция в современном понимании - только одна из составных частей той новой элиты, которая еще должна у нас сложиться. В дальнейшем мы еще вернемся к этой теме <…>, а пока продолжим   разговор,  намеченный указанным в заглавии статьи призывом.

В Англии чиновники, осуществляющие реальное, национально ответственное и государственное, т. е. внепартийное управление страной, обычно имеют по 2-3 университетских диплома. В данном факте, нетрудно предположить, находит отражение та решающая для этой статьи точка зрения согласно которой чем мощнее жизненное объединение, чем более масштабные цели оно себе ставит, тем более глобально должны мыслить его руководители. Думается, английская традиция права, и от управляющей элиты страны действительно требуются самые серьезные познания и в сфере экономики и права, и в области национальной истории как жизненной, так и духовно-идеологической. Однако <… > понимание сути духовного и жизненного пути общества имеет приоритетное значение для людей, которые его возглавляют. Такое понимание и есть главное, что отличает их от «исполнителей-технарей»,  т. е. от представителей «аппарата».

А во главе страны, конечно, стоят и должны стоять вовсе не только чиновники. Сказанное верно по отношению к каждому, кто ощущает себя причастным к подлинной элите нации. Падение же в России тоталитарного строя и не привело, в положительном смысле, ни к чем иному, как к тому, что вопрос формирования этой элиты снова встал на повестку дня.

Сегодня доступ в ее ряды открыт, в общем-то, для каждого. Но это  -  та   самая ситуация, для описания которой применимы слова «много званых, да мало призванных». Далеко не всем дано воспользоваться открывшейся возможностью, но только тем относительно немногим, в ком уже изначально присутствует высшее властное самосознание - самосознание строителей и творцов державного и национально-культурной уровня.

Впрочем, хотелось бы думать что их не так уж мало. В свое время Цицерон, отвечая на вопрос о том, «что же это за по рода людей - оптиматы» («лучшие» в переводе с латыни, «правые», если воспользоваться термином XIX-XX веков), говорил:

«Кто же все эти честнейшие люди, как ты их называешь? По численности своей они если хочешь знать, неисчислимы (ведь иначе мы не могли бы держаться); это - руководители государственного совета; это - те, кто следует за ними: это - люди из важнейших сословий: это - жители римских муниципиев и сел: это - дельцы; есть даже вольноотпущенники-оптиматы. (...) Оптиматы - все те, кто не преступен, кто от природы не склонен ни к бесчестности, ни к необузданности, кто не обременен расстроенным состоянием. Следовательно, те, кого ты назвал «породой людей» - люди неподкупные, здравомыслящие и живущие в достатке. Те, которые при управлении государством сообразуются с их волей, выгодами, чаяниями, считаются защитниками оптиматов и сами являются влиятельнейшими оптиматами, прославленными гражданами и первыми людьми в государстве. Итак, какую же цель должны видеть перед собой эти кормчие государства? На что смотреть, куда направлять свой путь? Самое важное и наиболее желательное для всех здравомыслящих, честных и благоденствующих - это покой в сочетании с достоинством. Те, кто этого хочет, все считаются оптиматами; те, кто это осуществляет, - выдающимися мужами и охранителями государства. Ведь людям не подобает ни настолько гордиться достоинством, достигнутым деятельностью, чтобы не заботиться о своем покое, ни ценить высоко какой бы то ни было покой, если он не совместим с достоинством. И вот, основами для этого достоинства, сочетающегося с покоем, и началами, оберегать и защищать которые должны все первые в государстве люди, даже с опасностью для своей жизни, являются религиозные установления, ауспиции, власть должностных лиц, авторитет сената, законы, заветы предков, уголовный и гражданский суд, кредит, провинции, союзники, слава нашей державы, военное дело. Чтобы быть поборником и защитником всего этого строя, столь многостороннего и столь важного, надо обладать величием духа, величием ума и великой непоколебимостью».

Цитата длинная, но уж больно она хороша! Ведь это - самая настоящая программа для того слоя национально и государственно ответственных свободных людей, который складывается сегодня в России на месте прежней разложившейся бюрократии. «Покой», о котором говорит здесь Цицерон, - это otium, аристократический досуг, посвященный высшим интеллек­туальным и культурным занятиям. То есть, как тогда мыслили, следуя Платону, посвященный религиозно-эстетическому созерцанию и познанию абсолют­ного. Таким образом, это - державный покой истинных господ, <…> проникнутых <…>  имперским ду­хом высшего и надмирного. Связь так понятого «покоя» с деятельностью и достоинством Цицерон раскрывает в послед­нем из процитированных предложений, где идет речь о чисто духовных качествах и о том, что они являются важнейшей предпосылкой стабильности достойного, социально-государственно­го устройства. Духовная культура, духовное развитие как основа и стержень социальной организации - эта мысль в устах римлянина   также восходит к Платону.

Что касается Цицерона, то он, как известно, не преуспел, пы­таясь сплотить в единый блок «лучших» римского общества и создать широкий фронт проти­востояния толпе и тираническим устремлениям ее вождей. Вско­ре после того, как были записа­ны процитированные выше слова, партия оптиматов была разгромлена, а Цицерон убит. На­ступило время тирании, террора антикультурного господства черни, той самой, которая жаждала «хлеба и зрелищ», - время, которое достаточно убедительно описали Тацит и Светоний. А первой из причин, вызвавших такое развитие событий, следует назвать то, что попытки идеологически оформить самосознание «лучших» (или «высших»), сформулировать возможную идеологию правого движения, четко определить его сверхидею, а также общие цели и задачи - вроде предприня­той Цицероном - начались слишком поздно.

Но лишь то, что уже организовало себя, на основе некото­рой идеи установив единство в самом себе, - способно, далее, выполнить миссию по организа­ции окружающего жизненного материала. Римская элита осталась неорганизованной. Так был упущен и шанс привести к достойному порядку общество в целом. Столкновение элиты и стихии низшего закончилось торжеством последней, и именно потому, что первая была лишена духовных источников своего единства и, следовательно, власти и силы. Иначе говоря, римские оптиматы проиграли потому, что слишком мало занимались идеологией. Размышления Цицерона, имеющие, несомненно, огромную ценность, явились гласом вопиющего в пустыне. Они были идеализацией, некоторой идеальной программой, до осознания которой римские оптиматы так и не успели дотянуться, погрязнув в мелком эгоизме, в своих частных делах, в словном чванстве (ведь и к самому Цицерону многие из них относились «свысока», как к новому человеку»!), в крайне узкой и примитивной трактовке своего дела. Римские оптиматы проиграли потому что не смогли возвыситься до той высоты (и открывающейся с нее широты) мышления, которая являлась необходимым условием победы.

4. «Кризис Элиты»

Нетрудно заметить, что этот философско-исторический анализ чрезвычайно актуален также и в условиях современной России. У нас на дворе - самый доподлинный «кризис элиты», и. пожалуй, этого понятия достаточно, чтобы выразить всю. специфику переживаемого нами момента. Кризис элиты - это когда старая элита завершила свой жизненный круг, а новая пока только складывается, и еще неизвестно, сумеет ли она конституироваться. Мы живем в то время, когда действует формула Ницше: «избранными становятся сами себя избравшие», только так, все остальное не в счет, ибо оказывается в итоге призрачным и непрочным, преходящим и внутренне надломленным. Другими словами, сегодня решающее значение имеет собственное самосознание тех или иных людей, и только на основании этого определяется, кто они есть - в долгосрочной перспективе.

И вот, величайшая опасность нашего переходного периода - в том, что возникло очень много людей с деньгами и, потенциально,  с  большим  влиянием, но начисто лишенных элитарного сознания - сознания действующей свыше организующей силы общества. Люди вырываются из грязи в князи, но «княжеского», аристократического сознания так и не приобретают, продолжая мыслить или как жулики-рвачи, или, в лучшем случае, как заурядные лавочники. Находясь «вверху», они тем не менее носят в себе самосознание не высших, но низших - они мыслят себя не как данных свыше носителей (божественной идеи) организации и порядка, но как случайно дорвавшихся до власти и пришедших снизу «мятежников», как мародеров, сумевших разжиться только потому, что общество в целом дезорганизовано, что вокруг хаос, анархия, отсутствие элементарного контроля и огромные дыры в законодательстве.

То есть я хочу сказать, что опасная «авантюрно-капиталистическая» психология «переходного периода» получила распространение и укоренилась. (Говоря об авантюрном капитализме» я, конечно же, имею в виду термин Макса Вебера.) Од­нако это не значит, что «переходный период» будет тянуться до бесконечности - хотя кто-то и делает ставку на затягивание существующего положения. <…> Рано или поздно все это кончится, насчет чего нет сомнений, вот только в случае катастрофической развязки пострадать могут и те, кто не прилагал усилий для ее приближения.

Из «переходного периода» есть два выхода: вперед, через преодоление свойственной ему злокачественной мародерской психологии, и назад, к новой «большевизации» страны, кото­рая поставит крест на всех рыночных достижениях. Пока в целом уровень мышления тех, кто сегодня чего-то добился, соответствует скорее второму варианту. И это не может не вызывать глубокой тревоги. Мыслить так примитивно, как это предла­гается им сегодня иными «доброхотами», недопустимо нигде, но в странах Азии и Востока, таких как Япония, Китай или Россия, это левое шакалье-мародерское, рваческое сознание «вчерашних рабов», сегодня оказавшихся в положении «хозяев жизни», - равносильно ка­тастрофе.

Вывести Россию из кризиса способна лишь истинно правая идеология. Но когда, скажем, некий профессиональный (и хорошо оплачиваемый!) сторонник «президентского курса» <…> думает, что быть «правым» в наших условиях - это значит: стремиться платить поменьше налогов (пришлось недавно услышать что-то в этом роде на одном из <…> телеканалов), - то он, конечно, глубоко не прав. Мало иметь психологию лавочника, чтобы на основании этого уже и зачислить себя в разряд «правых». Недостает еще такой «малости», как дух высшего, дух великого служения, без которого никому не дано именовать себя правым, в подлинно серьезном смысле этого слова.

Но как раз нынешние-то правители, которых представляет <…> упомянутый господин, и символизируют собой, в глазах народа, радикальнейшее отрицание всего только что названного. Да и как бы то было иначе, если сам основатель существующего «порядка», так хорошо поживившийся при разделе (т. е. разграблении) Империи, выступает ходячим олицетворением типично низшего - рваческого, потребительского - левого подхода к действительности и всему высшему в ней (противоположного  правому - творческому - отношению к тому и другому свыше). Великое Государство, которое строили 30 поколений русских людей, с именем которого наши деды умирали на полях сражений последней страшной войны - в 1991 году было обращено в «сладкий пирог» и разделено на части. (Дележ еще продолжается.) А кто же был главным инициатором совершенного, если не тот, кому при разделе достался самый жирный кусок?

С Ельциным и его сподвижниками психологически связы­вается отрицание интегрирующей сверхжизненной реальности величия, воплощенной в Империи. Они - типичные «левые». Вот почему перспективы за ними - нет. Они - это впрямь «переходный период»; вот только куда же мы «переходим», и кто их заменит? На­иболее проницательные и глубокие из числа тех, кому сегодня есть что терять, отлично понимают, что решение этого вопроса нельзя пустить на самотек. И это, в первую очередь, собственно, именно те люди, которым чужда охарактеризованная выше рваческая, «авантюристическая» психология выскочек, в которых присутствует более-менее твердое сознание элиты, побуждающее их не ограничиваться перспективой сегодняшнего вечера, но заглядывать гораздо дальше в будущее и прошлое.