Совершенно чудесное зрелище, насыщающее энергией и прекрасным ощущением даже с экрана - i can imagin, что бы это было живьем. И столько нечаянных-негаданных открытий и вопросов, которые, конечно, давно поставлены и обсуждены, но не тут и не нами. Как внешние по отношению к английской культуре, мы могли бы сказать, насколько же аутентична эта постановка, и как страшно далеки от аглицкого народа наши любимые версии Современника и фоменок. Два разных мира, неслиянных и совсем раздельных. Даже фиглярство у нас с ними разное. И распределяется оно на сцене по-разному. Всех женщин играют мужчины. Глядя на Виолу, все время вспоминала цитату из любимого фильма Виктор/Виктория - a woman pretending to be a man pretending to be a woman. В этой Ночи ровно наоборот: a man pretending to be a woman preteding to be a man. Актер почти не менялся, сменив женское платье на мужское, не старался придать себе мужские черты (что ему было бы раз плюнуть), а напротив - оставался странным, межполым существом, больше напоминавшем ангела или крохотного ребенка, у которого пол на вид еще не различаешь. При этом без малейшей попытки гомосексуального наигрыша или каких-то приколов на телесную тему. И, конечно, такое не поместилось бы рядом с совершенно умопомрачительной Оливией. Ее играл актер не первой молодости, а что касается красоты, то, как говорила о себе Марецкая - очень спорно. Первая и очень надолго засевшая ассоциация у меня была - ну вылитая Гурмыжская. Однако же никаким педофильским непотребством в ее дуэте с юным Цезарио даже не пахло. Она была самым смешным персонажем в спектакле, но что самое удивительное - ее любовные муки были так грандиозны и так искренни, что сердце сжималось по-настоящему. И вообще, действие с такой легкостью скользило меж комедией, фарсом и драмой, что я постоянно испытывала какой-то шок: то становилось неловко, что мгновение назад смеялась, то, моргнув затуманившимися от жалости глазами, снова взрывалась смехом, но не без чувства вины. Все акценты, к которым мы привыкли в этой пьесе, были не на тех местах. Мальволио-Стивен Фрай вел себя реально по-королевски и кроме чулочной сцены был абсолютно драматическим героем. Орсино выдал такой последний монолог, обращенный к Оливии, что трудно было удержаться от слез. Сэр Эндрю вел себя довольно скромно, как и положено хрупкому глуповатому старичку. Мария - настоящая английская мажордомка, глыба, а не человек, благо и играл ее актер внушительной комплекции. Странным только мне показался Антонио. Его роль была скорее просто отчитана, но тем сильнее прозвучал подозрительный этот текст, содержащий столько отсылок к непонятно-страстной привязанности его к Себастьяну. Гомосексуальные мотивы у Шекспира, безусловно, есть, а когда впервые видишь версию с мужчинами в женских ролях, понимаешь, что ее не может не быть. Тут эту тему обыграли лишь единожды - в какой-то момент Орсино, сидя рядом с Цезарио, с удивлением обнаруживает у себя влечение к своему пажу и даже пробует это ощущение на ощупь. Но все сделано очень тонко, иронично, как бы - отдавая должное неизбежному. И только так и можно, потому что и без этого уйма мужиков, живущих на сцене женской жизнью, с женскими страстями, страхами, кокетством, да просто интонациями - сбивает в мозгу все привычные настройки и ориентиры, а, кроме того, от этого несет такой мощной и даже соблазнительной перверсией, что выходишь из зала с легким налетом какой-то мутации. И сдается мне, что, запретив женщинам играть на сцене, хотели как лучше, а получилось... Не знаю, что получалось в Англии того времени, но какое-нибудь "как всегда" тогдашний театр точно гарантировал. В кабуки, между прочим, сначала женщины играли, потом их запретили, стали играть юноши - еще хуже вышло, и их тоже запретили (типа: давай ее убьем - давай ее закопаем - давай ее откопаем...), и пришлось остановиться на взрослых мужиках и строго регламентировать стиль. Не зря, конечно, всякие церкви столько лет насмерть бились с театральной прелестью, но сколько бы тяжких оков ни упало, а оказывается, что прелесть эта, в своем первоначальном смысле, живуча, как кошка, и даже древняя архаика, как ожившая мумия, дает такого жару, что что и не снилась нашим новоделам.
Click to view
Click to view