Театр абсурда
Напильников бодрая стая летит на юг.
Вожак неспокоен. Видимо, ждет погони...
В кустах отыскавший рояль сионист Пердюк
слезливо лабает тему из Морриконе.
Где стол был без яств, там построен огромный молл,
но в руки дают не более килограмма.
И бьет Ланселота мордахой о Круглый Стол
пелевинский темный рыцарь Батрак Абрама.
В каспийских степях так привольно реке Янцзы,
"Хорст Вессель" поют, на Рим нападая, готы...
И впору подумать: не время ль отдать концы,
которые посильнее, чем фаллос Гёте?
Зачем эта жизнь так цыганиста и пестра:
то счастие, то покой, то в желудке рези?!
И шансов у птиц достичь середины Днепра -
не густо, если летят они над Замбези.
И птицам, и нам остается последний спурт
пред тем, как уйти, загадочно хлопнув дверью...
Пусть в нашем театрике снова дают абсурд,
но я - Станиславский.
Я восклицаю: "Верю!"
Вожак неспокоен. Видимо, ждет погони...
В кустах отыскавший рояль сионист Пердюк
слезливо лабает тему из Морриконе.
Где стол был без яств, там построен огромный молл,
но в руки дают не более килограмма.
И бьет Ланселота мордахой о Круглый Стол
пелевинский темный рыцарь Батрак Абрама.
В каспийских степях так привольно реке Янцзы,
"Хорст Вессель" поют, на Рим нападая, готы...
И впору подумать: не время ль отдать концы,
которые посильнее, чем фаллос Гёте?
Зачем эта жизнь так цыганиста и пестра:
то счастие, то покой, то в желудке рези?!
И шансов у птиц достичь середины Днепра -
не густо, если летят они над Замбези.
И птицам, и нам остается последний спурт
пред тем, как уйти, загадочно хлопнув дверью...
Пусть в нашем театрике снова дают абсурд,
но я - Станиславский.
Я восклицаю: "Верю!"