Сны о войне
Иногда встречаешь: я как будто чувствовал(а) это заранее.
Хотя в своем предновогоднем послании миру я написал, что в будущем году все будет очень плохо и без надежды, о войне я не думал.
Сны о ней начались потом.
Где-то в январе мне приснилось, что я охочусь за преступниками. Это была еще не война, а что-то вроде полицейской специальной операции, и я был в отряде спецназа, но там имелся эпизод, когда я пробегал мимо военного корабля, палившего изо всех пушек. Приблизившись, я увидел, что корабль - бутафорская декорация, в которой снимают кино.
Чуть позже мне снилась война уже во дворе собственного дома. Сначала - вновь в формате киносъемок, что-то из античных времен с людьми в тогах и сияющих золотом доспехах. Потом этот сон повторно воспроизвелся на новом уровне, действие перенеслось в современность, и война была уже гражданская, а вместо мечей в руках у людей были пистолеты.
В феврале, кажется, мне приснился выпуск новостей. Заставка с кружащейся схематичной моделью земного шара, и ведущая на ее фоне объявляет, что Россия начала войну с Украиной.
Это было до.
14 марта откровенный кошмар, от которого я проснулся в холодном поту. В нем уничтожили систему ПВО, и над страной носились чужие военные самолеты. Потом я проснулся (по-прежнему пребывая во сне), увидел, что за шторами встает жаркое солнышко и раздернул их.
И обнаружил, что это никакое не солнышко, а гигантский ядерный гриб.
28 марта убивали детей. Отряд, возглавляемый какой-то женщиной (думая о ней, я представляю себе антагонистку в "Песни камня"), идет на штурм города, однако, попав за стены, не обнаруживает вражеских войск. На пути солдат попадаются лишь дети, одетые в форму и вооруженные - не поймешь, игрушечным ли, настоящим ли оружием. Женщина их убивает. И хотя она, как офицер, не подает виду, я чувствую, что она в шоке от того, что ей приходится делать.
Это был сон с промельком надежды в конце. Из темноты возникали партизаны и отправлялись вослед отряду.
Листая дневник, обнаруживаю еще один кошмар в начале апреля. Но был он скорее о чувствах, нежели о конкретных событиях, так что я не могу однозначно говорить о том, что был он именно о войне. Вместо этого я закончу цитированием последнего на данный момент сна, который случился 21 апреля.
Пластмассовый конструктор
Мир изменился. После того, что произошло, он опустел и стал ярким. Мы странствуем по нарядной искореженной пустыне постапокалипсиса в попытках дойти, добраться до причин, потому что они-то нам и неизвестны. Раз, проснувшись поутру, мы оказались просто поставлены перед фактом: солнце жарко светит в окна панельной многоэтажки, а если выглянуть, то внизу - никого.
Окружающие краски соединяются в порыве буйной оргии, в которой, кажется, нет смысла, однако, призадумавшись, я понимаю, что даже в этом хаосе все равно есть своя стройность, упорядоченность, которая проявляется в спокойствии: цветов много, но ни один из них не раздражает глаз. Мир светится мягкими цветами детского конструктора «Лего». Пластмассовая коричневая земля с вкраплениями зелени мягко пружинит под ногами.
Подойдя вплотную к пальме, пробивающейся из бетонных руин, и приглядевшись, я обнаруживаю, что та в буквальном смысле сделана из пластикового конструктора. Провожу пальцем по гладкой коже ствола, исследуя линии стыков. Нагибаюсь к голубовато-серым фрагментам погребенного подо мной здания и отковыриваю от них кирпичик пазла. Ладонь уверенно ощущает его крепкие края.
Лего шуршит под ногами. Я возвращаюсь к нашей машине; мы сделали небольшую остановку, чтобы осмотреться. Отец отворачивается от созерцания синего горизонта, - по левую руку от нас земля круто обрывается в лазоревое море с парой крохотных зеленых островков вдалеке, - ко мне.
«Что думаешь?» - спрашивает он.
«Я не знаю, - отвечаю я. - Поедем дальше».
Мы усаживаемся в маленький голубой автомобиль - из тех, что выпускали в Японии в середине прошлого столетия - и не спеша едем. Левая полоса шоссе, поврежденного землетрясением, кренится в сторону моря. Когда-нибудь, думаю я, эта часть земли полностью обрушится в воду. Когда-нибудь, и, может быть, совсем скоро. Предлагаю отцу свернуть с дороги вправо, туда, где местность более ровная. Да, там нет асфальта, но машина не встанет. Все равно грунт под колесами целиком сделан из твердого пластика.
Мы съезжаем, отдаляясь от обрыва, а в голове у меня вдруг рождается вопрос: если дальние острова сделаны из пластмассового конструктора (а это наверняка, судя по цветовой гамме), то, может, море и солнце над ними - тоже?
По крайней мере, можно с уверенностью говорить о том, что это двадцать первый век. Мы едем на автомобиле прошлого века, такие машины выпускали в веке двадцатом, следовательно, сейчас двадцать первый. Такова цепочка моих рассуждений. Сейчас двадцать первый век, и что-то случилось. Катастрофа наверняка глобальна, поскольку, куда ни глянь, картина не меняется: всюду сплошь разноцветные грани и ни единой живой души, ни человека, ни животного.
«Аккуратнее!» - восклицает отец, крутя баранку руля, и тут же взрывается хохотом, поддав газу. Над нами взмывает стая гневно верещащих белых чаек - определенно живых существ, - на мгновение полностью скрывая от нас обзор.
«Ты видел? - вопрошает меня отец, взмахом руки указывая на лобовое стекло. - Ни одна из них не нагадила! Чудеса, правда?»
Мне все же чудится небольшой белый потек прямо посередине, но, может, это просто вода с неба. Даже в ясный день в воздухе иногда проливается несколько капель. Точно благословение свыше.
Впереди возникает новый обрыв, и отец тормозит. Здесь начинается пологий склон; перед нами река, которая скрывается под мостом, расположенном левее. Мне не нужно подниматься наверх, дабы убедиться в том, что тот разрушен: обломки бетонного полотна зубчато темнеют на фоне синего неба. Дальше, за мостом, река впадает в море.
Я спускаюсь к воде. От нее тянет холодной сыростью. Возможно, это значит, что она настоящая, а не сделана, например, из мятой глянцевой полиэтиленовой пленки, хотя я все еще не могу понять, есть ли под этой прозрачной оболочкой какое-то движение.
Фрагменты зданий, деревья, почва под ногами, вот эти сероватые валуны у реки и камышовые заросли - все построено из блоков конструктора. Точно некто забавы ради решил воссоздать картину воображаемого апокалипсиса в масштабе 1:1 из детской игрушки. Быть может, мы в чьем-то романе, Стивена Кинга, например. Я бросаю через плечо взгляд на оставленную на пригорке машину.
Внезапно холод усиливается, точно потянуло сквозняком. И хотя небо по-прежнему ясное, ощущение такое, что над нами сгустились тучи.
Мост отражается в колышущейся глади реки. Однако в этом отражении будто еще один мост - и, в отличие от настоящего моста, разорванного практически у самого начала, он цел.
По его черному полотну что-то движется.
Высокая, худая фигура. Будто бы сделанная из веток, из сросшихся друг с другом сухих деревьев, она медленно шагает, вспарывая пространство перед собой острыми сучьями с держащимися за них пожухлыми серыми листьями. Гигантское существо бредет на ту сторону.
Ноги словно сами меня несут назад; я быстрым шагом возвращаюсь к машине, на ходу проговаривая про себя уверенную, незыблемую мысль, которую породила картина шествия этого тощего гиганта: «Вот причина катастрофы, вот кто погубил мир!»
Ступать так царственно способен лишь тот, кто уверен в своей правоте.
Окружающие мягкие краски лего тускнеют, уступая место какой-то взаправдашней и неуютной серости. Мы оставляем машину (когда я закрываю за собой переднюю дверь, то обращаю внимание, что и та была сделана из конструктора - чересчур легкая, и снова эти стыки между блоками, - хотя ржавчина на голубом выглядит убедительно реальной) и пешком идем в город, из развалин которого бежит река.
В городе, разрушенном какими-то неведомыми силами, ассоциаций с детским конструктором не рождается вовсе. Нам открываются зияющие провалы в стенах домов, черные трещины в плитах дорог, обугленные огрызки на месте деревьев и покосившихся фонарных столбов… Вместо шороха гальки пластмассовых кирпичиков под ногами - известковое, бумажное, каменистое крошево, в котором, как в человеческом прахе, перемешались остатки чьих-то жизней, судеб. Город обрушивается на нас своей удручающей, безысходной реальностью.
Из затянутого тучами неба крапает мелкий дождик.
По руинам, оставшимся от рухнувшей стены здания, мы взбираемся, как по лестнице, вверх, и заходим в дом. Внутри царит разруха, стены некоторых квартир проломлены (снова это ощущение беглого прикосновения к чьей-то жизни, когда заглядываешь внутрь и видишь обои на стенах, молчаливый телевизор, разодранный в клочья пустой диван), потолок местами отсутствует, на длинных черных проводах свисают пустые пузырьки лампочек. Поднимаемся на следующий этаж, потом на другой. В воздухе стоит удушливый запах сырой строительной пыли.
Мы сворачиваем в длинный коридор на одном из этажей. Пол весь усеян обломками. Заходим в одну из квартир. Я не подумал поискать номера на двери. Может быть, стоило, потому что квартира выглядела как наша собственная. Мы словно вернулись назад.
Я вижу своих отца и мать. Они перемещаются от кухни к гостиной, от гостиной к кухне, молчаливые, и кажется, бесплотные, как призраки.
«Пройдем сквозь них, - говорит кто-то. - Узнаем наверняка. Узнаем, что у них внутри».
Что было у них внутри, автоматически поправляю я про себя. Сколько же лет назад все это происходило? Они живут, ничего не замечая, не видя окружающих их руин, не видя меня, потому что до сих пор живут где-то в своем времени, давным-давно.
Время изменилось.
Набрав в легкие воздуха, я дожидаюсь пока один из них не направится мне навстречу, а потом делаю решительный шаг вперед.
Короткая встряска при соприкосновении, словно от легкого удара током. Вспышка, в которой я вижу перед собой ярко-красные внутренности, разрез, точно на картинке из учебника анатомии, только они обтекают, обволакивают меня, затягивая внутрь и глубже… но лишь на миг, а потом я вновь обнаруживаю себя в квартире.
Думаю, это то же самое место. Хотя нахожусь я в типовом, шаблонном доме, который собран из одинаковых строительных блоков, и теоретически могу оказаться в любом из них, но почему-то мне кажется, что я попал в ту же самую квартиру. Только избавленную от мусора и следов разрушений. Просто серая бетонная коробка - не то вердикт настоящему, не то подготовка к неопределенному будущему.
У окна кто-то стоит. Какой-то старик, который не похож на отца и вообще мне не знаком. За окном - мертвый и пустой город под тяжелыми серыми небесами, и я представляю себе, что он весь состоит из таких же одинаковых и пустых квартир, которых сотни тысяч, может быть, миллионы. До самого горизонта простираются безликие панельные дома, и кроме них, как ни напрягай взгляд, ничего, ни одного признака жизни.
Старик смотрит на меня. Его лицо цвета слоновой кости напоминает крепкий, но уже сморщившийся плод.
«Вот что случилось, - с жесткими нотками в голосе говорит он мне. - Теперь ты понял? ‘Ж’ - это ‘жопа’. ‘З’, - он тремя росчерками рисует в воздухе зигзагообразную линию, - это ‘зависть’. И, наверное, ‘совесть'», - со вздохом добавляет он.
Я шагаю сквозь старика, но вместо того, чтобы перенестись еще дальше, просыпаюсь.
https://rheotu.wordpress.com/2022/04/22/%d0%bf%d0%bb%d0%b0%d1%81%d1%82%d0%bc%d0%b0%d1%81%d1%81%d0%be%d0%b2%d1%8b%d0%b9-%d0%ba%d0%be%d0%bd%d1%81%d1%82%d1%80%d1%83%d0%ba%d1%82%d0%be%d1%80/
Хотя в своем предновогоднем послании миру я написал, что в будущем году все будет очень плохо и без надежды, о войне я не думал.
Сны о ней начались потом.
Где-то в январе мне приснилось, что я охочусь за преступниками. Это была еще не война, а что-то вроде полицейской специальной операции, и я был в отряде спецназа, но там имелся эпизод, когда я пробегал мимо военного корабля, палившего изо всех пушек. Приблизившись, я увидел, что корабль - бутафорская декорация, в которой снимают кино.
Чуть позже мне снилась война уже во дворе собственного дома. Сначала - вновь в формате киносъемок, что-то из античных времен с людьми в тогах и сияющих золотом доспехах. Потом этот сон повторно воспроизвелся на новом уровне, действие перенеслось в современность, и война была уже гражданская, а вместо мечей в руках у людей были пистолеты.
В феврале, кажется, мне приснился выпуск новостей. Заставка с кружащейся схематичной моделью земного шара, и ведущая на ее фоне объявляет, что Россия начала войну с Украиной.
Это было до.
14 марта откровенный кошмар, от которого я проснулся в холодном поту. В нем уничтожили систему ПВО, и над страной носились чужие военные самолеты. Потом я проснулся (по-прежнему пребывая во сне), увидел, что за шторами встает жаркое солнышко и раздернул их.
И обнаружил, что это никакое не солнышко, а гигантский ядерный гриб.
28 марта убивали детей. Отряд, возглавляемый какой-то женщиной (думая о ней, я представляю себе антагонистку в "Песни камня"), идет на штурм города, однако, попав за стены, не обнаруживает вражеских войск. На пути солдат попадаются лишь дети, одетые в форму и вооруженные - не поймешь, игрушечным ли, настоящим ли оружием. Женщина их убивает. И хотя она, как офицер, не подает виду, я чувствую, что она в шоке от того, что ей приходится делать.
Это был сон с промельком надежды в конце. Из темноты возникали партизаны и отправлялись вослед отряду.
Листая дневник, обнаруживаю еще один кошмар в начале апреля. Но был он скорее о чувствах, нежели о конкретных событиях, так что я не могу однозначно говорить о том, что был он именно о войне. Вместо этого я закончу цитированием последнего на данный момент сна, который случился 21 апреля.
Пластмассовый конструктор
Мир изменился. После того, что произошло, он опустел и стал ярким. Мы странствуем по нарядной искореженной пустыне постапокалипсиса в попытках дойти, добраться до причин, потому что они-то нам и неизвестны. Раз, проснувшись поутру, мы оказались просто поставлены перед фактом: солнце жарко светит в окна панельной многоэтажки, а если выглянуть, то внизу - никого.
Окружающие краски соединяются в порыве буйной оргии, в которой, кажется, нет смысла, однако, призадумавшись, я понимаю, что даже в этом хаосе все равно есть своя стройность, упорядоченность, которая проявляется в спокойствии: цветов много, но ни один из них не раздражает глаз. Мир светится мягкими цветами детского конструктора «Лего». Пластмассовая коричневая земля с вкраплениями зелени мягко пружинит под ногами.
Подойдя вплотную к пальме, пробивающейся из бетонных руин, и приглядевшись, я обнаруживаю, что та в буквальном смысле сделана из пластикового конструктора. Провожу пальцем по гладкой коже ствола, исследуя линии стыков. Нагибаюсь к голубовато-серым фрагментам погребенного подо мной здания и отковыриваю от них кирпичик пазла. Ладонь уверенно ощущает его крепкие края.
Лего шуршит под ногами. Я возвращаюсь к нашей машине; мы сделали небольшую остановку, чтобы осмотреться. Отец отворачивается от созерцания синего горизонта, - по левую руку от нас земля круто обрывается в лазоревое море с парой крохотных зеленых островков вдалеке, - ко мне.
«Что думаешь?» - спрашивает он.
«Я не знаю, - отвечаю я. - Поедем дальше».
Мы усаживаемся в маленький голубой автомобиль - из тех, что выпускали в Японии в середине прошлого столетия - и не спеша едем. Левая полоса шоссе, поврежденного землетрясением, кренится в сторону моря. Когда-нибудь, думаю я, эта часть земли полностью обрушится в воду. Когда-нибудь, и, может быть, совсем скоро. Предлагаю отцу свернуть с дороги вправо, туда, где местность более ровная. Да, там нет асфальта, но машина не встанет. Все равно грунт под колесами целиком сделан из твердого пластика.
Мы съезжаем, отдаляясь от обрыва, а в голове у меня вдруг рождается вопрос: если дальние острова сделаны из пластмассового конструктора (а это наверняка, судя по цветовой гамме), то, может, море и солнце над ними - тоже?
По крайней мере, можно с уверенностью говорить о том, что это двадцать первый век. Мы едем на автомобиле прошлого века, такие машины выпускали в веке двадцатом, следовательно, сейчас двадцать первый. Такова цепочка моих рассуждений. Сейчас двадцать первый век, и что-то случилось. Катастрофа наверняка глобальна, поскольку, куда ни глянь, картина не меняется: всюду сплошь разноцветные грани и ни единой живой души, ни человека, ни животного.
«Аккуратнее!» - восклицает отец, крутя баранку руля, и тут же взрывается хохотом, поддав газу. Над нами взмывает стая гневно верещащих белых чаек - определенно живых существ, - на мгновение полностью скрывая от нас обзор.
«Ты видел? - вопрошает меня отец, взмахом руки указывая на лобовое стекло. - Ни одна из них не нагадила! Чудеса, правда?»
Мне все же чудится небольшой белый потек прямо посередине, но, может, это просто вода с неба. Даже в ясный день в воздухе иногда проливается несколько капель. Точно благословение свыше.
Впереди возникает новый обрыв, и отец тормозит. Здесь начинается пологий склон; перед нами река, которая скрывается под мостом, расположенном левее. Мне не нужно подниматься наверх, дабы убедиться в том, что тот разрушен: обломки бетонного полотна зубчато темнеют на фоне синего неба. Дальше, за мостом, река впадает в море.
Я спускаюсь к воде. От нее тянет холодной сыростью. Возможно, это значит, что она настоящая, а не сделана, например, из мятой глянцевой полиэтиленовой пленки, хотя я все еще не могу понять, есть ли под этой прозрачной оболочкой какое-то движение.
Фрагменты зданий, деревья, почва под ногами, вот эти сероватые валуны у реки и камышовые заросли - все построено из блоков конструктора. Точно некто забавы ради решил воссоздать картину воображаемого апокалипсиса в масштабе 1:1 из детской игрушки. Быть может, мы в чьем-то романе, Стивена Кинга, например. Я бросаю через плечо взгляд на оставленную на пригорке машину.
Внезапно холод усиливается, точно потянуло сквозняком. И хотя небо по-прежнему ясное, ощущение такое, что над нами сгустились тучи.
Мост отражается в колышущейся глади реки. Однако в этом отражении будто еще один мост - и, в отличие от настоящего моста, разорванного практически у самого начала, он цел.
По его черному полотну что-то движется.
Высокая, худая фигура. Будто бы сделанная из веток, из сросшихся друг с другом сухих деревьев, она медленно шагает, вспарывая пространство перед собой острыми сучьями с держащимися за них пожухлыми серыми листьями. Гигантское существо бредет на ту сторону.
Ноги словно сами меня несут назад; я быстрым шагом возвращаюсь к машине, на ходу проговаривая про себя уверенную, незыблемую мысль, которую породила картина шествия этого тощего гиганта: «Вот причина катастрофы, вот кто погубил мир!»
Ступать так царственно способен лишь тот, кто уверен в своей правоте.
Окружающие мягкие краски лего тускнеют, уступая место какой-то взаправдашней и неуютной серости. Мы оставляем машину (когда я закрываю за собой переднюю дверь, то обращаю внимание, что и та была сделана из конструктора - чересчур легкая, и снова эти стыки между блоками, - хотя ржавчина на голубом выглядит убедительно реальной) и пешком идем в город, из развалин которого бежит река.
В городе, разрушенном какими-то неведомыми силами, ассоциаций с детским конструктором не рождается вовсе. Нам открываются зияющие провалы в стенах домов, черные трещины в плитах дорог, обугленные огрызки на месте деревьев и покосившихся фонарных столбов… Вместо шороха гальки пластмассовых кирпичиков под ногами - известковое, бумажное, каменистое крошево, в котором, как в человеческом прахе, перемешались остатки чьих-то жизней, судеб. Город обрушивается на нас своей удручающей, безысходной реальностью.
Из затянутого тучами неба крапает мелкий дождик.
По руинам, оставшимся от рухнувшей стены здания, мы взбираемся, как по лестнице, вверх, и заходим в дом. Внутри царит разруха, стены некоторых квартир проломлены (снова это ощущение беглого прикосновения к чьей-то жизни, когда заглядываешь внутрь и видишь обои на стенах, молчаливый телевизор, разодранный в клочья пустой диван), потолок местами отсутствует, на длинных черных проводах свисают пустые пузырьки лампочек. Поднимаемся на следующий этаж, потом на другой. В воздухе стоит удушливый запах сырой строительной пыли.
Мы сворачиваем в длинный коридор на одном из этажей. Пол весь усеян обломками. Заходим в одну из квартир. Я не подумал поискать номера на двери. Может быть, стоило, потому что квартира выглядела как наша собственная. Мы словно вернулись назад.
Я вижу своих отца и мать. Они перемещаются от кухни к гостиной, от гостиной к кухне, молчаливые, и кажется, бесплотные, как призраки.
«Пройдем сквозь них, - говорит кто-то. - Узнаем наверняка. Узнаем, что у них внутри».
Что было у них внутри, автоматически поправляю я про себя. Сколько же лет назад все это происходило? Они живут, ничего не замечая, не видя окружающих их руин, не видя меня, потому что до сих пор живут где-то в своем времени, давным-давно.
Время изменилось.
Набрав в легкие воздуха, я дожидаюсь пока один из них не направится мне навстречу, а потом делаю решительный шаг вперед.
Короткая встряска при соприкосновении, словно от легкого удара током. Вспышка, в которой я вижу перед собой ярко-красные внутренности, разрез, точно на картинке из учебника анатомии, только они обтекают, обволакивают меня, затягивая внутрь и глубже… но лишь на миг, а потом я вновь обнаруживаю себя в квартире.
Думаю, это то же самое место. Хотя нахожусь я в типовом, шаблонном доме, который собран из одинаковых строительных блоков, и теоретически могу оказаться в любом из них, но почему-то мне кажется, что я попал в ту же самую квартиру. Только избавленную от мусора и следов разрушений. Просто серая бетонная коробка - не то вердикт настоящему, не то подготовка к неопределенному будущему.
У окна кто-то стоит. Какой-то старик, который не похож на отца и вообще мне не знаком. За окном - мертвый и пустой город под тяжелыми серыми небесами, и я представляю себе, что он весь состоит из таких же одинаковых и пустых квартир, которых сотни тысяч, может быть, миллионы. До самого горизонта простираются безликие панельные дома, и кроме них, как ни напрягай взгляд, ничего, ни одного признака жизни.
Старик смотрит на меня. Его лицо цвета слоновой кости напоминает крепкий, но уже сморщившийся плод.
«Вот что случилось, - с жесткими нотками в голосе говорит он мне. - Теперь ты понял? ‘Ж’ - это ‘жопа’. ‘З’, - он тремя росчерками рисует в воздухе зигзагообразную линию, - это ‘зависть’. И, наверное, ‘совесть'», - со вздохом добавляет он.
Я шагаю сквозь старика, но вместо того, чтобы перенестись еще дальше, просыпаюсь.
https://rheotu.wordpress.com/2022/04/22/%d0%bf%d0%bb%d0%b0%d1%81%d1%82%d0%bc%d0%b0%d1%81%d1%81%d0%be%d0%b2%d1%8b%d0%b9-%d0%ba%d0%be%d0%bd%d1%81%d1%82%d1%80%d1%83%d0%ba%d1%82%d0%be%d1%80/