Перед сном я много думаю об Ф., прокручивая в голове разнообразные комбинации из того, что могло бы случиться когда-нибудь. Должен тебе признаться (хотя ты, конечно, и без того догадывалась), что вы с ней чем-то похожи, хотя мне трудно выразить, в чем именно заключается это сходство. Постепенно я проваливаюсь в болезненный сон, полный кошмаров, на протяжении которого просыпаюсь трижды: в три часа от щебетания птиц, в четыре от жужжания осы и в 7:18, чтобы записать этот текст. Голова чугунная, меня ведет, но я должен продолжать писать, что бы ни случилось.
В 08:13 накладываю заключительный слой эмали. Теперь остается только ждать, пока рейка не высохнет настолько, что ее без опаски можно будет подставлять дождю и летнему солнышку. Осталось еще 2/3 банки. Я не буду пускать их в ход. Засохнут - так тому и быть.
Под окном оживают газонокосилки. Это кошмар. Людям платят за то, чтобы в результате их деятельности мягкая зеленая травка превращалась в выжженный солнцем ломкий ковер. Они думают, что ухаживают за газонами, но отчего-то перманентно забывают их поливать...
Снов было много. Помню, например, как я искал сокровище в стене сгоревшего дома. Пробраться внутрь было несложно: в начале я спросил у прохожих, в какой из квартир случился пожар, а потом прошел к жильцам, представившись сантехником, который восстановит поврежденные огнем трубы.
На улице в это время стояла черно-желтая зима. Как во «ВНУТРЕННЕЙ ИМПЕРИИ».
Еще в одном сне я узнал, что в «Интеллектуальном бестселлере» вышла новинка - роман, стилизованный под дневник. И еще подумал, что, может, в том, что я пишу, есть какой-то смысл и «Черный дневник» можно будет когда-нибудь издать? Глупо, конечно.
В последнем сне на шестом этаже дома поселился странный незнакомец. Шестого этажа не было, был чердак, но он отчего-то упорно именовал его «шестым этажом». Я проводил его наверх, попутно примечая, что на каждой лестничной площадке припаркован велосипед.
Вернувшись в квартиру, я застал там мать. Она затеяла генеральную уборку и принялась выбрасывать вещи. Я вспоминаю, что оставил свой велосипед на лестничной площадке, а так как это небезопасно, решаю вернуть его в дом, попутно переругиваясь с матерью. В прихожей я не могу найти коврика, на котором тот должен стоять; мать разводит руками и утверждает, что еще ничего не выбросила. «Посмотри-ка там», - говорит она, указывая мне рукой на громадную, чуть ли не до потолка, кучу мусора. Чертыхаясь от злобы, я принимаюсь копаться в ней в поисках коврика и в этот момент просыпаюсь.
18:30. Мне уже лучше, чем вчера, и я не могу понять, временно это или нет. Ноги все равно как ватные. Наверное, завтра придется купить пучок лука, чтобы добавить витаминов в рацион.
Кстати, вчера я думал над тем, чтобы начать есть улиток или речных моллюсков. Вареными, само собой. Интересно, насколько это вредно?
21:11. Чем ближе к вечеру, тем больше холодает. Приходится лечь снова. Но я не намерен засыпать так же рано, как это было вчера. Вчера я просто отключился, даже не успев перепечатать написанный текст. Лицо горит; сейчас - лицо горит. А мне нечего есть. Вот и весь сказ. Только улиток, разве что - но в непосредственной близости ни одной подходящей я не нахожу.
Да, ты же кашу варил вчера. Вот и подкрепление для сил. Но у меня график. Чем быстрее я ее съем, тем скорее мне придется готовить что-нибудь еще. И так до бесконечности.
В 22:30 все-таки решаюсь поесть. Проблема в том, что от китайской лапши меня уже тошнит. Приходится заставлять себя есть что-то более качественное... Каша снова пригорела (и она по-прежнему лучше упомянутой выше альтернативы), однако я уже привык к этому. Любая привычка - вопрос времени.
I want you
Rockin' back inside my heart
I want you
Rockin' back inside my heart...
«...- Что это? - Похоже на самолет!..»
Вопрос времени. Привыкнуть к жизни в дерьме - это лишь вопрос времени. Но проблема в том, что я не в вакууме. Я периодически отвлекаюсь на жизнь других людей вокруг меня - любимых и просто хороших. Поэтому время растягивается, словно в черной дыре. Решить проблему можно лишь одним способом - разрубить все ниточки....
…Еда абсолютно безвкусна. Комок ничего не выражающей массы. Кажется, уже не тридцать восемь...
Я не могу писать лежа. Когда я поднимаю над собой тетрадь, чернила отливают от кончика ручки и та довольно скоро прекращает писать. Словно был человек - и нет его. Оказывается, я завишу еще от стольких вещей...