Кладбище
Иногда я думаю: вот что мне стоит заболеть, заболеть прямо во время отпуска. Если (или может быть здесь будет уместен союз "когда"?) это случится, то, возможно я наконец соберусь с мужеством и отправлюсь ко врачу вместе со всеми своими костями, болячками и ноющими легкими.
Тут с одной стороны хочется, чтобы залечили за месяц, а с другой - неутешительного приговора. "Доктор, так сколько же мне осталось? - вопрошает Реоту, пристально сверля взглядом женщину в обширном белом халате в слабой надежде прочитать ее лицо. - Сколько еще я смогу жить и наслаждаться жизнью?" В идеале, конечно, чем меньше - тем лучше. Но идеала не бывает никогда. Идеал - это заказать ужин при свечах с каким-нибудь немецким программистом, который после сытной трапезы вколет тебе морфий, убьет и отрежет половой член. Но, спрашивается, как часто случаются подобные случаи в реальности? Шанс - один из миллиона.
В большинстве случаев в ожидании смерти нет ничего поэтичного - человек просто угасает, медленно разваливаясь на куски. Хочется позавидовать онкобольным - но вспомни, что естественной смерти они зачастую не в состоянии дождаться и убивают себя раньше. Этого ты хочешь - бесконечных мучений от боли?
Залечиться за месяц не получится. Два или три года тому назад мне пришлось облучать у врачей свою грудную клетку несколько раз - было подозрение на туберкулез. Теряюсь в догадках, что же страшнее - медленное, на протяжении многих лет, угасание или пожизненный прием лекарств. Пейте, дети, тетрациклин.
Поэзия ожидания смерти оказывается фикцией, когда дело доходит до конкретных физиологических проблем. "Доктор, скажите мне, что я умру завтра". Тогда у меня окажется целый лишний день для того, чтобы пуститься во все тяжкие, наверстывая упущенное за десятки лет жизни. Хотя... это, конечно, калька голливудского сценария, не имеющая ничего общего с реальной жизнью по крайней мере на просторах ПФО. Скорее всего, я просто буду лежать носом к стенке и томиться ожиданием: ну когда же, когда... А когда я не скончаюсь ни на завтрашний, ни на послезавтрашний день, то испытаю огромнейшее чувство негодования по отношению к моему лечащему врачу, который, подобно погодным синоптикам, опять солгал.
Наибольшая поэзия сосредоточена в самом акте смерти, а также в последующих похоронах. Самойлов пишет музыку, идеально подходящую для похорон; вначале это была "Готика", а теперь - "Кладбище" (с прямо-таки шедеврального последнего его альбома), будем считать это первым пунктом моего завещания: я бы хотел, чтобы на моих похоронах - при условии, конечно, того, что меня будет кому хоронить - играло "Кладбище".
Или на похоронах Глеба. Но я надеюсь, что он переживет меня.
P.S. В такое полное неопределенности время хочется забиться куда-нибудь в уголок в компании с порнухой или детскими фильмами. Видимо, на старости лет я таким образом впадаю в детство; но только вот порнуху в такую жару смотреть чревато для сердца - так что, если к завтрашнему дню Западный Фронт не рассеется, я буду смотреть духоподъемное кино про лисят.
Тут с одной стороны хочется, чтобы залечили за месяц, а с другой - неутешительного приговора. "Доктор, так сколько же мне осталось? - вопрошает Реоту, пристально сверля взглядом женщину в обширном белом халате в слабой надежде прочитать ее лицо. - Сколько еще я смогу жить и наслаждаться жизнью?" В идеале, конечно, чем меньше - тем лучше. Но идеала не бывает никогда. Идеал - это заказать ужин при свечах с каким-нибудь немецким программистом, который после сытной трапезы вколет тебе морфий, убьет и отрежет половой член. Но, спрашивается, как часто случаются подобные случаи в реальности? Шанс - один из миллиона.
В большинстве случаев в ожидании смерти нет ничего поэтичного - человек просто угасает, медленно разваливаясь на куски. Хочется позавидовать онкобольным - но вспомни, что естественной смерти они зачастую не в состоянии дождаться и убивают себя раньше. Этого ты хочешь - бесконечных мучений от боли?
Залечиться за месяц не получится. Два или три года тому назад мне пришлось облучать у врачей свою грудную клетку несколько раз - было подозрение на туберкулез. Теряюсь в догадках, что же страшнее - медленное, на протяжении многих лет, угасание или пожизненный прием лекарств. Пейте, дети, тетрациклин.
Поэзия ожидания смерти оказывается фикцией, когда дело доходит до конкретных физиологических проблем. "Доктор, скажите мне, что я умру завтра". Тогда у меня окажется целый лишний день для того, чтобы пуститься во все тяжкие, наверстывая упущенное за десятки лет жизни. Хотя... это, конечно, калька голливудского сценария, не имеющая ничего общего с реальной жизнью по крайней мере на просторах ПФО. Скорее всего, я просто буду лежать носом к стенке и томиться ожиданием: ну когда же, когда... А когда я не скончаюсь ни на завтрашний, ни на послезавтрашний день, то испытаю огромнейшее чувство негодования по отношению к моему лечащему врачу, который, подобно погодным синоптикам, опять солгал.
Наибольшая поэзия сосредоточена в самом акте смерти, а также в последующих похоронах. Самойлов пишет музыку, идеально подходящую для похорон; вначале это была "Готика", а теперь - "Кладбище" (с прямо-таки шедеврального последнего его альбома), будем считать это первым пунктом моего завещания: я бы хотел, чтобы на моих похоронах - при условии, конечно, того, что меня будет кому хоронить - играло "Кладбище".
Или на похоронах Глеба. Но я надеюсь, что он переживет меня.
P.S. В такое полное неопределенности время хочется забиться куда-нибудь в уголок в компании с порнухой или детскими фильмами. Видимо, на старости лет я таким образом впадаю в детство; но только вот порнуху в такую жару смотреть чревато для сердца - так что, если к завтрашнему дню Западный Фронт не рассеется, я буду смотреть духоподъемное кино про лисят.