Маша Шмидт: «Меня пугают люди, которые утверждают, что их ребенок не умеет рисовать».
Преподаватели арт- класса "Русской Гимназии" в Париже Маша Шмидт и Наталия Домина говорят в своем интервью о детской храбрости, Пикассо и современной живописи.
Наташа Гусева: Маша, Наташа, расскажите, пожалуйста, что сегодня происходило на уроках.
Маша Шмидт: Сегодня была тема, с одной стороны, чрезвычайно простая, с другой стороны, комплексная- лес, которую мы выполняли на больших форматах пятнадцатиметровой длинны, и метровой высоты. Каждый художник имел свою полосу леса, которую он реализовывал с помощью смешанной техники.
Н.Г.: А смешанная техника это что такое?
М.Ш.: Это то, чем мы занимаемся в разных группах немножко по- разному, мы хотим дать представление нашим ученикам- студентам о том, что процесс живописи это такой комплексный процесс, что в нем может участвовать ряд этапов, начиная от пяти линий, налагающихся друг на друга, до самой разной комбинации разных техник. Это придает как и процессу, так и результату огромную сложность и интерес. Все, что мы делаем, происходит весьма неожиданно, потому что одни техники накладываются на другие. В нашем уроке сегодня их было не так много, мы делали три техники, которые накладывались одна на другую и поддерживали одна другую, как, например, определенный фломастер, цветная тушь, гуашь и цветной коллаж. Все эти элементы встают в некую сложную симфоническую позицию, которая в результате дает неожиданный результат. А в процессе дает нам понимание того, что все чрезвычайно зыбко, что нет реальности, что ничего не надо раскрашивать, что элементы появляются, наталкиваясь на предыдущие и ожидая следующие. Процесс, как мне кажется, становится более живым. Чего-то я сегодня много говорю, наверное.
Н.Г.: Давайте вернемся к лесу.
М.Ш.: Вернемся к лесу, все остальное зачеркните( смеется). Вернувшись к лесу, я могу сказать, что нам с Наташей (примечание редактора: второй педагог арта в Русской Гимназии в Париже Наталия Домина) он представляется как бесконечное пространство. Там много деревьев, которые можно потрогать, но также есть такие, которых мы совершенно не видим, далекие от нашего глаза. Есть ощущение, что мы - в некотором фантастическом пространстве, возможно, без конца, частью которого мы являемся, и его интересно изучать, это к вопросу о бесконечности.
Наталия Домина: Физически это выражалось тем, что живопись разворачивалась на полотне в две с половиной стены.
Н.Г.: Метр на пятнадцать.
Н.Д.: Это живопись, которая разворачивается свитком, внутри которого живет бесконечный лес. Что интересно, у каждого ученика есть свой участок леса, как сказала Маша, но в самый последний момент, когда урок закончен, все дети могут отойти и посмотреть на это в целом и увидеть, что на эти две с половиной стены лес собрался в единство всех этих разных деревьев. Очень интересный момент - работа с детьми с пространством на большом формате, который совсем по- другому работает, когда ребенок сосредотачивается на своем небольшом листе.
Н.Г.: А тогда вопрос к вам обеим- что-то вас сегодня удивило, порадовало или огорчило во время ваших уроков?
М.Ш.: Безусловно, огорчило то, что урок имеет свойство заканчиваться, о чем каждый раз нам сообщает дирекция (дирекция Русской Гимназии в Париже), у нас физически мало времени. Это, пожалуй, то, что меня расстраивает, но, возможно, в этой срочности тоже есть какая-то эмоция. А сам процесс, наши уроки, радуют меня все больше и больше каждый раз. Потом меня поражает абсолютная трагическая наша, взрослых, несостоятельность, когда я смотрю то, что делают дети, понимаю, почему Пикассо, старик, которому в его семьдесят восемь лет какой-то неприятный господин на выставке сказал: « Вы знаете, мой пяти- летний сын может нарисовать лучше». И Пикассо просто, сняв шляпу, ответил что-то вроде: « Вы знаете, я просто всю жизнь пытаюсь рисовать, но, конечно, еще не дошел до такой степени мастерства». И он абсолютно в этом смысле прав, такой исключительный момент полнейшей свободы, на который взрослый решиться не может, мы, взрослые, не можем себе физически позволить сделать все, что угодно -это нереально. Внутренний цензор при любых наших фантастических мыслях и мечтаниях в какой -то момент помешает, поэтому я потрясена до глубины души именно детской храбростью.
Н.Г.: Очень интересно то, что ты говоришь.
М.Ш.: Это абсолютный факт. Меня пугают люди, которые утверждают, что их ребенок не умеет рисовать или, что они сами не умеют рисовать. Кстати, большее количество людей, которых я встречала в своей жизни, тут же признавались мне, что они не умели рисовать, и через две секунды выяснялось, что об этом им сообщили либо (а) бабушки, мамы, дедушки и тети, либо (б) кто-нибудь в семье рисовал хорошо, умел срисовывал с фотографии, а они соответственно нет, либо (в) был урок по рисунку в какой-нибудь школе, где им тоже сообщили, что они на это не способны.
Н.Г.: «Радостную» новость.
М.Ш.: Неумение, про которое нам объясняют извне в случае, если человек хрупок или эмоционально подвержен влиянию, очень часто обрубает процесс творчества.
Н.Г.: А в детстве очень многие хрупки и подвержены влиянию извне, так?
М.Ш.: Многие, но есть люди, у которых, видимо, энергия внутренняя и невероятный, непонятный никому стимул рисовать или писать, делать что-то или творить, перехлестывают через край. Есть такие феномены, которые на сопротивление окружающих все- равно продолжают это делать, но таких очень мало. Мы на наших уроках часто предлагаем рисовать на очень больших форматах, что в принципе ставит ребенка в другую позицию, где можно развернуться, в том числе, и жестом. Наши ученики работают фактически всем телом, сталкиваясь с пространством. Сегодня многие дети были намного физически меньше своих работ. Они рисовали гигантскую фреску, которая их перехлестывала, которая была их и выше и шире. А это никак не может тебя сподвигнуть на страх и ужас, и желание что-то там аккуратненько нарисовать в нижнем левом углу. Во- первых, есть физический момент и еще, безусловно, эмоциональный, который тебя просто заставляет поверить в свои собственные силы. И когда на бумаге появляется божественный цвет и линии, то ты уже не можешь ждать- процесс идет вне зависимости от того страшно тебе или нет, думаешь ли ты, что это красиво или нет.
Н.Д.: Мы работаем на расширение пространства, ребенок видит, что оно может быть больше, чем книжка с раскрасками, где есть четкий контур.
Н.Г.: Другое измерение.
М.Ш.: Это новые возможности, скорее всего. Вы обе правильно говорите, что это другое измерение, то- есть мы находимся внутри живописи, работаем в своеобразном каре или треугольнике.
Н.Г.: Это очень круто! Спасибо большое за интервью.
М.Ш. и Н.Д.: Это все? Спасибо.
P.S. Персональный сайт художника Маши Шмидт http://www.mashaschmidt.com/
Наташа Гусева: Маша, Наташа, расскажите, пожалуйста, что сегодня происходило на уроках.
Маша Шмидт: Сегодня была тема, с одной стороны, чрезвычайно простая, с другой стороны, комплексная- лес, которую мы выполняли на больших форматах пятнадцатиметровой длинны, и метровой высоты. Каждый художник имел свою полосу леса, которую он реализовывал с помощью смешанной техники.
Н.Г.: А смешанная техника это что такое?
М.Ш.: Это то, чем мы занимаемся в разных группах немножко по- разному, мы хотим дать представление нашим ученикам- студентам о том, что процесс живописи это такой комплексный процесс, что в нем может участвовать ряд этапов, начиная от пяти линий, налагающихся друг на друга, до самой разной комбинации разных техник. Это придает как и процессу, так и результату огромную сложность и интерес. Все, что мы делаем, происходит весьма неожиданно, потому что одни техники накладываются на другие. В нашем уроке сегодня их было не так много, мы делали три техники, которые накладывались одна на другую и поддерживали одна другую, как, например, определенный фломастер, цветная тушь, гуашь и цветной коллаж. Все эти элементы встают в некую сложную симфоническую позицию, которая в результате дает неожиданный результат. А в процессе дает нам понимание того, что все чрезвычайно зыбко, что нет реальности, что ничего не надо раскрашивать, что элементы появляются, наталкиваясь на предыдущие и ожидая следующие. Процесс, как мне кажется, становится более живым. Чего-то я сегодня много говорю, наверное.
Н.Г.: Давайте вернемся к лесу.
М.Ш.: Вернемся к лесу, все остальное зачеркните( смеется). Вернувшись к лесу, я могу сказать, что нам с Наташей (примечание редактора: второй педагог арта в Русской Гимназии в Париже Наталия Домина) он представляется как бесконечное пространство. Там много деревьев, которые можно потрогать, но также есть такие, которых мы совершенно не видим, далекие от нашего глаза. Есть ощущение, что мы - в некотором фантастическом пространстве, возможно, без конца, частью которого мы являемся, и его интересно изучать, это к вопросу о бесконечности.
Наталия Домина: Физически это выражалось тем, что живопись разворачивалась на полотне в две с половиной стены.
Н.Г.: Метр на пятнадцать.
Н.Д.: Это живопись, которая разворачивается свитком, внутри которого живет бесконечный лес. Что интересно, у каждого ученика есть свой участок леса, как сказала Маша, но в самый последний момент, когда урок закончен, все дети могут отойти и посмотреть на это в целом и увидеть, что на эти две с половиной стены лес собрался в единство всех этих разных деревьев. Очень интересный момент - работа с детьми с пространством на большом формате, который совсем по- другому работает, когда ребенок сосредотачивается на своем небольшом листе.
Н.Г.: А тогда вопрос к вам обеим- что-то вас сегодня удивило, порадовало или огорчило во время ваших уроков?
М.Ш.: Безусловно, огорчило то, что урок имеет свойство заканчиваться, о чем каждый раз нам сообщает дирекция (дирекция Русской Гимназии в Париже), у нас физически мало времени. Это, пожалуй, то, что меня расстраивает, но, возможно, в этой срочности тоже есть какая-то эмоция. А сам процесс, наши уроки, радуют меня все больше и больше каждый раз. Потом меня поражает абсолютная трагическая наша, взрослых, несостоятельность, когда я смотрю то, что делают дети, понимаю, почему Пикассо, старик, которому в его семьдесят восемь лет какой-то неприятный господин на выставке сказал: « Вы знаете, мой пяти- летний сын может нарисовать лучше». И Пикассо просто, сняв шляпу, ответил что-то вроде: « Вы знаете, я просто всю жизнь пытаюсь рисовать, но, конечно, еще не дошел до такой степени мастерства». И он абсолютно в этом смысле прав, такой исключительный момент полнейшей свободы, на который взрослый решиться не может, мы, взрослые, не можем себе физически позволить сделать все, что угодно -это нереально. Внутренний цензор при любых наших фантастических мыслях и мечтаниях в какой -то момент помешает, поэтому я потрясена до глубины души именно детской храбростью.
Н.Г.: Очень интересно то, что ты говоришь.
М.Ш.: Это абсолютный факт. Меня пугают люди, которые утверждают, что их ребенок не умеет рисовать или, что они сами не умеют рисовать. Кстати, большее количество людей, которых я встречала в своей жизни, тут же признавались мне, что они не умели рисовать, и через две секунды выяснялось, что об этом им сообщили либо (а) бабушки, мамы, дедушки и тети, либо (б) кто-нибудь в семье рисовал хорошо, умел срисовывал с фотографии, а они соответственно нет, либо (в) был урок по рисунку в какой-нибудь школе, где им тоже сообщили, что они на это не способны.
Н.Г.: «Радостную» новость.
М.Ш.: Неумение, про которое нам объясняют извне в случае, если человек хрупок или эмоционально подвержен влиянию, очень часто обрубает процесс творчества.
Н.Г.: А в детстве очень многие хрупки и подвержены влиянию извне, так?
М.Ш.: Многие, но есть люди, у которых, видимо, энергия внутренняя и невероятный, непонятный никому стимул рисовать или писать, делать что-то или творить, перехлестывают через край. Есть такие феномены, которые на сопротивление окружающих все- равно продолжают это делать, но таких очень мало. Мы на наших уроках часто предлагаем рисовать на очень больших форматах, что в принципе ставит ребенка в другую позицию, где можно развернуться, в том числе, и жестом. Наши ученики работают фактически всем телом, сталкиваясь с пространством. Сегодня многие дети были намного физически меньше своих работ. Они рисовали гигантскую фреску, которая их перехлестывала, которая была их и выше и шире. А это никак не может тебя сподвигнуть на страх и ужас, и желание что-то там аккуратненько нарисовать в нижнем левом углу. Во- первых, есть физический момент и еще, безусловно, эмоциональный, который тебя просто заставляет поверить в свои собственные силы. И когда на бумаге появляется божественный цвет и линии, то ты уже не можешь ждать- процесс идет вне зависимости от того страшно тебе или нет, думаешь ли ты, что это красиво или нет.
Н.Д.: Мы работаем на расширение пространства, ребенок видит, что оно может быть больше, чем книжка с раскрасками, где есть четкий контур.
Н.Г.: Другое измерение.
М.Ш.: Это новые возможности, скорее всего. Вы обе правильно говорите, что это другое измерение, то- есть мы находимся внутри живописи, работаем в своеобразном каре или треугольнике.
Н.Г.: Это очень круто! Спасибо большое за интервью.
М.Ш. и Н.Д.: Это все? Спасибо.
P.S. Персональный сайт художника Маши Шмидт http://www.mashaschmidt.com/