22 июня
После аномально холодной зимы в Москву пришло очень теплое лето. В парке Горького работают аттракционы. На стадионе Динамо проходят футбольные матчи.
На Мосфильме уже монтируют главную премьеру сезона - комедию «Сердца четырех». Выйти на экраны ей суждено лишь в 1945 году.
Но главное сегодня - это школьные балы. По всей стране выпускники собирают букеты в садах своих родителей, а кто и просто рвет охапки сирени. Хоть чем-то, но надо отблагодарить учителей.
Юноши расставляют парты в классах. Девушки крутятся перед зеркалом в платьях и режут салаты.
Тем временем немецкие войска на советской границе получают код «Дортмунд»: вторжение завтра. Желая прихвастнуть, рядовой Герхард Гёртц пишет своей девушке:
«Ты знаешь, дорогая, у меня такое чувство, что завтра утром произойдет нечто, что заставит мир призадуматься. Более того, я не останусь в стороне от этих событий»
Подготовка к нападению не секрет и для итальянцев. Глава их МИД Чиано делает запись в дневнике:
«Судя по многим признакам, военные действия против СССР готовы начаться. Идея популярна, так как дата падения большевизма считалась бы одной из важнейших во всем цивилизованном мире».
Предчувствие войны есть и в самом СССР. Студент Военно-морской медицинской академии Копанев вспоминает слова комиссара на лекции о международном положении:
- Не знаю, завтра или через две недели, но не должно быть никаких сомнений, что война с гитлеровской Германией неизбежна.
Руководство Рейха настолько уверено в триумфальном успехе кампании, что накануне занято подбором музыкальной заставки к предстоящим сводкам радио и кинохроники.
В своем дневнике Геббельс удовлетворенно запишет, что мелодия для фанфар вышла «могучей, впечатляющей, величественной».
Мелодией, которую так долго выбирали, доволен и сам фюрер. За обедом он самоуверенно говорит своему личному архитектору Альберту Шпееру:
- Эту музыку вы будете часто слышать в ближайшее время, ибо так будут звучат победные фанфары в нашем русском походе.
Гитлер садится за письмо своему младшему партнеру по коалиции - Муссолини. В своем грядущем нападении на СССР он обвиняет... Англию.
Именно она, по словам фюрера, разжигает войну в Европе. А за её спиной стоит не кто иной как Соединенные штаты:
- Англия проиграла эту войну. С отчаяньем утопающего она хватается за каждую соломинку, которая в ее глазах может служить якорем спасения. Правда, некоторые ее упования и надежды не лишены известной логики. Англия до сего времени вела свои войны постоянно с помощью континентальных стран. После уничтожения Франции - вообще после ликвидации всех их западноевропейских позиций - британские поджигатели войны направляют все время взоры туда, откуда они пытались начать войну: на Советский Союз.
Оба государства, Советская Россия и Англия, в равной степени заинтересованы в распавшейся, ослабленной длительной войной Европе. Позади этих государств стоит в позе подстрекателя и выжидающего Североамериканский Союз.
Гитлер обвиняет СССР в том, что он сосредотачивал войска на границе, а американцев в подготовке массовых поставок военных материалов:
- Вступит ли Америка в войну или нет - это безразлично, так как она уже поддерживает наших врагов всеми силами, которые способна мобилизовать.
Далее в письме Гитлер пускается в рассуждения о тяжелом экономическом положении в Англии, в то время как он собирается сделать своей продовольственной базой целую Украину.
От младшего партнера - Муссолини - требуется всего ничего: выставить «хотя бы корпус».
Кульминация письма Гитлера к Муссолини неожиданно происходит на лирической ноте:
- Я чувствую себя внутренне снова свободным, после того как пришел к этому решению. Сотрудничество с Советским Союзом, при всем искреннем стремлении добиться окончательной разрядки, часто сильно тяготило меня. Ибо это казалось мне разрывом со всем моим прошлым, моим мировоззрением и моими прежними обязательствами. Я счастлив, что освободился от этого морального бремени.
Психологическую разрядку Гитлера после решения напасть на СССР отмечает и Геббельс: «Фюрер наконец освобождается от гнетущего бремени по мере приближения развязки. Это всегда так бывает с ним. Он прямо-таки оживает на глазах», - записывает в дневнике рейхсминистр пропаганды.
А по всему Советскому союзу гремят школьные выпускные. 80% юношей, гуляющих на своем первом и последнем в жизни балу, не доживут до конца войны.
Не все мобилизованные немцы согласны с агрессивными планами Гитлера. Несколько перебежчиков рассказывают русским, что нападение готовится на утро 22 июня.
Советские пограничники задерживают ещё одного перебежчика - тот переплывает к ними через границу, проходящую по реке Буг. Это ефрейтор Альфред Лисков.
Он пытается предупредить о нападении, но пограничники не знают немецкого и целых 3,5 часа везут его на грузовике в штаб отряда.
Начальник генштаба Жуков звонит доложить об этом Сталину и получает ответ: «Приезжайте с наркомом минут через 45 в Кремль».
Нарком обороны Тимошенко, глава генштаба Жуков и маршал Буденный проходят к Сталину. По дороге Жуков пообещал своему первому заму Ватутину во что бы то ни стало добиться от вождя решения о приведении войск в боевую готовность.
Сталин встречает их один. Он тоже явно озабочен.
Даже перед лицом очевидной угрозы Сталина продолжает связывать характерная ему мнительность:
- А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт?
- Нет, - настаивает нарком Тимошенко. - Считаем, что перебежчик говорит правду.
К совещанию присоединяются члены политбюро, но уклоняются от конкретных предложений. На прямой вопрос Сталина: «Что будем делать?» - отмалчиваются.
Вмешивается нарком Тимошенко:
- Немедленно дать директиву о приведении войск приграничных округов в полную боеготовность.
Сомнения Сталина все-таки берут верх:
- Может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.
Решив закрепить хотя бы такое половинчатое решение, Жуков с Ватутиным выходят в другую комнату и начинают быстро составлять проект директивы.
Тем временем нарком иностранных дел Молотов вызывает немецкого посла Шуленбурга. Советский союз заявляет протест по поводу систематического нарушения границы германскими самолетами.
Затем Молотов интересуется, почему из Москвы идет негласный выезд немецких дипломатов? Нет ответа.
Наблюдая за советскими позициями, командующий 2-й танковой группой Гейнц Гудериан не верит своим глазам. Там действительно не подозревают о нападении и ведут себя совершенно беспечно:
- Тщательное наблюдение за русскими убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе крепости Бреста, который просматривался с наших наблюдательных пунктов, под звуки оркестра они проводили развод караулов. Перспективы сохранения внезапности были настолько велики, что возник вопрос: стоит ли при таких обстоятельствах проводить артиллерийскую подготовку в течение часа, как это предусматривалось приказом?
Генералу Гудериану вторит рядовой Эмануэль Зельдер:
- Накануне нашего наступления палаточные лагеря русских, в отличие от наших лагерей, не были даже замаскированы. Повсюду у них висели портреты Ленина и Сталина, освещаемые электрическими лампочками, и красные флаги.
Жуков с Ватутиным возвращаются в кабинет Сталина с проектом его противоречивой директивы: «удар отразить, но на провокации не поддаваться»
Вождь вносит последние правки, и Ватутин немедленно выезжает в генштаб, чтобы хотя бы такую полумеру как можно скорее передать в округа.
Построенным германским солдатам зачитывают обращение Гитлера. Уже смеркается, и офицеры освещают листы с текстом фонариками.
Фюрер объясняет нападение на СССР сосредоточением его войск и приводит вымышленные примеры нарушения ими границы:
- Солдаты Восточного фронта! Мои солдаты. Отягощенный грузом величайшей заботы, вынужденный многие месяцы хранить наши планы в тайне, наконец-то я могу сказать вам открыто всю правду. У наших границ выстроилось до ста шестидесяти дивизий русских. В течение многих недель границы постоянно нарушаются - и не только границы самой Германии, но и другие, на Крайнем Севере, а также границы Румынии. Солдаты Восточного фронта, как раз сейчас силы наши так велики, что равных им не было в истории всего мира. Плечом к плечу с финскими дивизиями и героями Нарвика наши товарищи ожидают схватки с противником в Арктике… Вы - на Восточном фронте. В Румынии, на берегах Прута, на Дунае, вдоль побережья Черного моря германские и румынские силы, руководимые главой государства Антонеску, стоят в едином строю. Величайшие в истории мира армии готовы к бою не только потому, что их вынуждает к тому суровая текущая военная необходимость, требующая окончательного решения, или тому или иному государству требуется защита, а потому, что в спасении нуждается вся европейская цивилизация и культура. Немецкие солдаты! Скоро, совсем скоро вы вступите в бой - в суровый и решительный бой. Судьба Европы, будущее германского рейха, само существование народа Германии находится теперь в ваших руках.
Да поможет вам всем Бог в этой великой битве.
Опытные военные понимают, что их ждет. Обер-лейтенант Эрих Менде вспоминает:
- Моему командиру пришлось сражаться с русскими в Первую мировую. «Менде, - сказал он мне, - на бескрайних просторах России мы найдем свою смерть». Но мы не очень-то прислушивались к ворчанию стариков.
Но большинство солдат знают о войне лишь из ура-патриотической пропаганды. Радист Вальтер Штолль вспоминает радостное возбуждение, царившее в германских рядах перед наступлением:
- Получили боеприпасы и сухой паек. Нам выдали даже шоколад, коньяк и пиво! Все угощали друг друга.
Вспоминает ефрейтор Бенно Цайзер:
- Всё это кончится через какие-нибудь три недели, как нам было сказано. Нашелся один, который считал, что это продлится целый год! Но мы его на смех подняли: «А сколько потребовалось, чтобы разобраться с поляками? А с Францией? Ты что, забыл?»
Половинчатая и противоречивая (удар отразить, но на провокации не поддаваться) директива отправляется в штабы фронтов.
До удара германской авиации по советским аэродромам остается три часа. Приказ рассредоточить и замаскировать самолеты не успеют выполнить на большинстве из них.
Перебежчика Альфреда Лискова, которого 3,5 часа везли в штаб пограничников во Владимир-Волынск, наконец-то начинают допрашивать с переводчиком. Он заявляет, что немцы нападут на рассвете. Начальник отряда Бычковский немедленно докладывает командующему армией. Однако тот настроен скептически. Впрочем, пограничник и сам не верит, что такое возможно:
- Я немедленно доложил дежурному штаба войск Масловскому. Одновременно сообщил по телефону командующему 5-й армией Потапову, который к моему сообщению отнесся подозрительно, не приняв его во внимание.
Я лично также не был убежден в правдивости сообщения Лискова, но все же вызвал комендантов участков и приказал усилить охрану границы, выставить слухачей к реке Буг и в случае переправы немцев через реку уничтожить их огнем.
Одновременно приказал, если что-нибудь подозрительное будет замечено, немедленно докладывать мне лично. Я находился все время в штабе. Коменданты участков доложили, что ничего подозрительного на сопредельной стороне не замечено, все спокойно.
Спустя шесть часов после того, как перебежчик Лискоф приплыл к советским пограничникам, информация о запланированном вторжении начинает подниматься по вертикали госбезопасности.
Львовские чекисты отправляют в республиканский НКГБ телефонограмму:
«Перешедший границу в районе Сокаля немецкий ефрейтор показал следующее: фамилия его Лисков Альфред Германович, 30 лет, рабочий, столяр мебельной фабрики в г. Кольберг (Бавария), где оставил жену, ребенка, мать и отца.
Ефрейтор служил в 221-м саперном полку 15-й дивизии. Полк расположен в селе Целенжа, что в 5 км севернее Сокаля. В армию призван из запаса в 1939 г.
Считает себя коммунистом, является членом Союза красных фронтовиков, говорит, что в Германии очень тяжелая жизнь для солдат и трудящихся.
Перед вечером его командир роты лейтенант Шульц отдал приказ и заявил, что сегодня ночью после артиллерийской подготовки их часть начнет переход Буга на плотах, лодках и понтонах. Как сторонник Советской власти, узнав об этом, решил бежать к нам и сообщить».
До налета немецкой авиации на аэродромы СССР остается 20 минут.
Командир зенитного орудия Генрих Айкмайер пишет домой:
- К нашему орудию проложили вечером много телефонных линий. Появилась целая толпа незнакомых офицеров и даже несколько генералов. Нам было сказано, что наше орудие первым выстрелом подаст сигнал к открытию огня. По секундомеру, в строго определенное время. Вот так, женушка, всё и начнется.
Немецкие части бесшумно выдвигаются на исходные рубежи по полям, на которых растут капуста и рожь. Унтер-офицер Эрик Шютковски вспоминает о последних мыслях перед нападением:
- Лично я, бросив взгляд на карту, на все эти просторы, задумался. Мне вспомнилась участь Наполеона, постигшая его в России. Но позади у нас было столько побед, что никто, наверное, всерьез и не задумывался о возможном поражении.
Германская авиация пересекает советскую границу. Вспоминает командир эскадрильи истребителей Ганс фон Хан:
- Мы просто глазам своим не верили. Волна за волной проносились наши самолеты-разведчики, бомбардировщики и истребители. Совсем как на параде!
С разницей в несколько минут Жукову звонят военачальники Западного, Киевского и Прибалтийского округов. Они сообщают об авианалетах на города Белоруссии, Украины и на литовский Каунас.
Вспоминает командир эскадрильи Ганс Кноке:
- Под брюхом у моего дорогого Эмиля висели мелкие осколочные бомбы. Я с великим удовольствием обрушивал их на головы глупых Иванов. Эти сыны Сталина в одних подштанниках бежали под деревья в поисках укрытия.
Вспоминает 16-летняя жительница Литвы Алевтина Котик:
- Я проснулась от того, что ударилась головой о кровать - земля содрогалась от падающих бомб. Я побежала к родителям. Папа сказал: «Война началась. Надо убираться отсюда!» Мы не знали, с кем началась война, мы не думали об этом, было просто очень страшно.
Жуков звонит Сталину. К телефону долго никто не подходит. Наконец, трубку поднимает сонный начальник сталинской охраны Николай Власик:
- Кто говорит?
- Начальник генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.
- Что? Сейчас?! Товарищ Сталин спит.
- Будите немедля: немцы бомбят наши города. Началась война.
Власик несколько мгновений молчит, затем глухо отвечает:
- Подождите.
Сталин берет трубку. Жуков докладывает обстановку. Просит разрешения начать ответные боевые действия. Сталин молчит. Слышно лишь его тяжелое дыхание.
- Вы меня поняли?
Молчит.
- Будут ли указания?
Так и не дав приказа на ответный удар, Сталин лишь велит военным ехать в Кремль.
В первые же минуты войны Красная Армия терпит тяжелейшие потери от авианалетов. Вспоминает выпускник Гомельского стрелково-пулеметного училища Л. А. Белкин.
…Нас разбудил гул самолетов. Мы собрались у штабной палатки. В небе над нами медленно летели на восток многие десятки немецких бомбардировщиков. Собственно, о войне никто и не подумал. Решили, что это маневры, либо наши, либо немецкие, и спокойно пошли к реке умываться. И пока мы умывались, на палаточный городок налетели немецкие самолеты и разбомбили наш полк. Примерно 60-70 % личного состава полка погибли или были ранены во время этой первой бомбежки. Считайте, что от полка только название сохранилось. Мы вернулись к тому месту, где была наша палатка, а там все перемешано с землей и кровью. Нашел свои сапоги, чьи-то галифе, а гимнастерку с портупеей - нет. Умываться шли к реке в трусах и в майках, так я на себя накинул какой-то гражданский пиджак (с убитых снять гимнастерку тогда не решился). Только тут мы поняли - это война…
Сухопутные войска Германии переходят границу СССР. Но запутанные противоречивой директивой советские генералы даже теперь не решаются бить врага по-настоящему.
Вспоминает командир 8-го механизированного корпуса Д. И. Рябышев.
...Ровно в четыре часа утра по московскому времени меня разбудил запыхавшийся от бега молоденький красноармеец-посыльный.
- Товарищ генерал, - торопливо обратился он, - в штабе вас срочно вызывают к телефону!
Квартира от штаба поблизости. Собрался быстро и через несколько минут поднял трубку телефона. Начальник оперативного отдела 26-й армии от имени командующего сообщил, что немецко-фашистские войска во многих местах нарушили нашу государственную границу, ведут бои с пограничниками, бомбят наши приграничные города и аэродромы.
- Но прошу без паники, - звучал его взволнованный голос. Затем тоном приказа добавил: - Думаем, что это провокации. Не поддаваться на них! Огня по немецким самолетам не открывать! Ждите дальнейших указаний!
Всё политбюро и Тимошенко с Жуковым собираются в кабинете Сталина. Он бледен, в руках - так и и не набитая табаком трубка. После доклада военных недоумевающе спрашивает:
- Не провокация ли это немецких генералов?
- Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация, - отвечает нарком обороны.
- Если нужно организовать провокацию, то немецкие генералы бомбят и свои города… Гитлер наверняка не знает об этом. Надо срочно позвонить в германское посольство, - распоряжается Сталин наркому иностранных дел Молотову.
В посольстве Рейха отвечают Молотову, что посол Шуленбург просит принять его для срочного сообщения. Тем временем замглавы генштаба Ватутин докладывает, что немцы пошли в наступление. Просит Сталина разрешить немедленные контрудары.
- Подождем возвращения Молотова, - отвечает он.
Молотов быстрым шагом возвращается в кабинет Сталина, где его ждут члены политбюро и военное руководство:
- Германское правительство объявило нам войну.
Сталин молча опускается на стул и глубоко задумывается. Наступает длительная, тягостная пауза.
Тяжелую паузу в кабинете Сталина нарушает Жуков, предлагая ударить по прорвавшимся частям противника. Но вождь всё никак не может принять, что началась настоящая война:
- Давайте директиву, но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу.
Советское командование обнаруживает, что во всех западных округах нарушена проводная связь с войсками. Заброшенные немцами диверсионные группы заранее перерезали её, а теперь нападают на делегатов связи.
Штабы фактически лишаются возможности быстро передать свои распоряжения.
Атака врага настолько внезапна, что некоторые красноармейцы попадают в плен буквально в нижнем белье. Однако, как признает в своих воспоминаниях германский ефрейтор Ганс Тойшлер, другие - многие тоже в одних подштанниках - быстро опомнились и организовали упорную, жесткую оборону.
Геббельс зачитывает по радио обращение (http://hrono.ru/dokum/194_dok/1941gitler.php) фюрера к нации. Ответственность за свое нападение на СССР он возлагает в первую очередь на Англию.
При этом Германия не объявляет войну официально - Гитлер вообще запретил использовать это слово.
В Прибалтике после недавнего присоединения к СССР еще только достраивают оборонительные укрепления на новой границе. Немцы захватывают здесь аж 300 машин строительного участка.
На фото: рядом с грузовиком ЗИС-5 лежат погибшие солдаты, скорее всего из невооруженного стройбата.
Дикторов всесоюзного радио срочно вызывают в студию, куда поступают звонки со всей страны.
Звонят из Минска: «Вражеские самолеты над городом»
Звонят из Каунаса: «Город горит, почему ничего не передаете по радио?»
«Над Киевом вражеские самолеты!»
Женский плач: «Неужели война?»
В кабинете Сталина начинают составлять новую, гораздо более определенную директиву войскам.
«22 июня 1941 г. 04 часа утра немецкая авиация без всякого повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль западной границы и подвергла их бомбардировке.
Одновременно в разных местах германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли нашу границу.
В связи с неслыханным по наглости нападением со стороны Германии на Советский Союз
ПРИКАЗЫВАЮ:
Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу.
Разведывательной и боевой авиацией установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск.
Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить группировки его наземных войск.
Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100-150 км.
Разбомбить Кенигсберг и Мемель.
На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать».
Обнаружив посольство СССР отрезанным от связи, дипломаты пытаются узнать хоть что-нибудь о происходящем на Родине: ловят на приемнике советское радио. Но оно по-прежнему передает лишь урок гимнастики, пионерскую зорьку, вести с полей и достижения передовиков труда.
Директива №2 с приказом на полномасштабный ответный удар наконец передается в округа.
В последний момент в кабинете Сталина меняют решение насчет Румынии. Но переписывать текст уже некогда, и Жуков наскоро пишет на обороте последнего листа: «Товарищу Ватутину. Румынию бомбить».
Номинальный глава СССР, председатель президиума Верховного совета Михаил Калинин подписывает указы о военном положении, об образовании Ставки Главного командования, о военных трибуналах и о всеобщей мобилизации, которой подлежат все военнообязанные с 1905 по 1918 годы рождения.
Click to viewВсесоюзное радио передает официальное обращение, озвученное Молотовым. Война впервые названа Отечественной.
Воспитанные фильмами, изображавшими любую войну парадным шествием Красной Армии, многие пока не придают её началу особого значения:
- Посчитал, что завтра-послезавтра будем в Берлине. Еще подумал: надо почистить сапоги, чтобы офицер был в блеске, - вспоминает лейтенант А.С.Хоняк.
Вспоминает рядовой 178-го артиллерийского полка А. Казаков:
- Воодушевленные бойцы разговаривали между собой: «Через два-три месяца дойдем до Атлантики!» Я даже прикинул, что как раз осенью и наступит демобилизация. Сейчас удивляюсь - до чего же наивными мы были...
Убежденные пропагандой в неуязвимости советских войск, не придают большого значения началу войны и некоторые из гражданских.
Разговоры взрослых вспоминает 10-летняя жительница города Харовск Вологодской области Нинель Карпова:
- Сообщение о начале войны мы слушали из репродуктора на Доме обороны. Там толпилось много людей. Я не расстроилась, наоборот загордилась: мой отец будет защищать Родину. Вообще люди не испугались. Да, женщины, конечно, расстроились, плакали. Но паники не было. Все были уверены, что мы быстро победим немцев. Мужчины говорили: «Да немцы от нас драпать будут!»
По всему СССР в военкоматах открываются призывные пункты. В Москве, Ленинграде и многих других городах в них выстраиваются очереди.
5-летняя Дина Белых из уральского города Кушва вспоминает, как видела своего отца в последний раз:
- Всех мужчин сразу стали призывать, и моего папу в том числе. Папа обнял маму, они оба плакали, целовались… Я помню, как обхватила его за сапоги кирзовые и кричала: «Папка, не уходи! Тебя там убьют, убьют!» Когда он сел в поезд, мама взяла меня на руки, мы с ней обе рыдали, она сквозь слезы шептала: «Помаши папе…» Какое там, я так рыдала, пошевелить рукой не могла. Больше мы его не видели, нашего кормильца.