«Новое духовенство» и социальная борьба

[revsocialist]

Когда Махайский назвал «интеллигенцию» «современным духовенством», он имел в виду вовсе не монополию на грамотность.

В средневековом феодальном обществе существовало три основных класса: класс эксплуатируемых трудящихся, прежде всего крестьян; класс эксплуататоров-воинов, собственников земли и обладателей привилегий (класс феодалов); а также класс тружеников-воинов - ремесленников в Западной Европе, казаков - в восточной, крестьян в Швейцарии, класс людей не эксплуатирующих, но и не эксплуатируемых. Сословное деление зачастую не совпадало, вернее не точно совпадало с классовым. Так в России казаки были отдельным сословием, тогда как в Западной Европе и эксплуатируемых крестьян и граждан вольных городов относили к одному сословию. Но в любом феодальном обществе было еще одно сословие - духовенство. А к какому классу относить его?

Марксисты считают, что к классу феодалов. Допустим, но почему? Почему бы не считать средневековых попов или мулл просто ремесленниками? Потому что религия опиум для народа, а бога нет и это медицинский факт? Но это мы сейчас знаем. Человек средневековья этого не знал. И с его точки зрения крестить или отпеть человека было столь же необходимо, как одеть и накормить его. И даже более необходимо, ибо без одежды человек мог сколько-то прожить, без еды он умирал телесно, а без крещения или отпевания - духовно. Так во всяком случае считали сами жители средневековых сел и городов, и если они ошибались, то что это меняет? Когда выяснилось, что курение не полезно для здоровья (как почему-то считалось одно время), а напротив, вредно, разве это как-то повлияло на классовое положение крестьян, выращивающих табак, или рабочих табачных фабрик?

Так почему же, тем не менее, мы сейчас считаем средневековых служителей культа не трудящимися, а эксплуататорами? Да потому, что основной задачей их было не отправление религиозных обрядов, а чтение проповедей, объяснение людям, со ссылкой на бога, что такое - хорошо, и что такое - плохо. Иными словами - УПРАВЛЕНИЕ. В этом состояло основное предназначение духовенства, ради этого оно существовало и существует по сей день.

Сегодня, однако, свою функцию коллективного проповедника духовенство делит с частью «работников умственного труда» (дурацкий термин, ибо любой, даже самый примитивный труд требует умственной работы). Например, чем занимаются средства массовой информации, как не агитпропом? Распространение информации, для которого якобы существуют пресса, радио и телевидение, это на деле - не более чем прикрытие, так же как религиозные обряды были прикрытием истинной роли духовенства. А кем в свое время были учителя обществоведения, как не школьными попами? Вся историческая наука в СССР служила той же цели, что и религия в средневековом обществе. Историк в СССР был служителем марксистско-ленинского культа С изменением лозунгов многое ли изменилось? Если и изменилось, то не надолго*.
Разумеется, журналист или телеоператор может не только вешать людям лапшу на уши, но и действительно снабжать их информацией. И учитель истории не только внушает ученикам мысль о том, что они живут в лучшем из миров, но и дает им объективные знания, которые они уже могут сами использовать, как сочтут нужным. Но ведь и поп, как мы помним, не только грозил муками ада тому, кто не желал исполнять феодальные повинности, но и крестил, венчал, отпевал… И в том и в другом случае мы видим некий синтез. Человек выступает в двух ипостасях - в ипостаси трудящегося и в ипостаси эксплуататора.

Здесь надо обратить внимание на два момента:

Во-первых, структура духовенства представляла собой гигантскую пирамиду, причем, по мере продвижения человека от основания пирамиды к ее вершине уменьшалась его трудовая ипостась и увеличивалась ипостась эксплуататорская. Сельский поп не столько проповедовал, сколько служил заутреню или обедню, крестил, венчал и отпевал. Дьячок вообще не занимался проповедями. Папа или архиерей, если и крестили или отпевали кого, то даже это имело прежде всего символическое значение, основным занятием церковной верхушки было решение административных и идеологических вопросов, именно они решали какое утверждение надлежит считать правоверным, а какое - еретическим. Между сельским священником и папой или даже епископом, дьячком и архиереем, муэдзином и аяталлой социальное различие ничуть не меньше, чем между крестьянином, ремесленником или казаком и королем, князем или царем. При этом однако между базисом и верхушкой духовенства нет непреодолимой преграды, нет пропасти; между основанием и вершиной пирамиды существовало множество промежуточных ступени, причем если прохождение всей дистанции было делом крайне трудным, практически нереальным, то переход с одной ступени на другую или даже на несколько ступеней - делом вполне реальным и даже обыденным. Крестьянин, ремесленник или казак не мог законным способом стать королем или императором и уж, во всяком случае, не мог этого сделать НЕ ПЕРЕЙДЯ В ДРУГОЕ СОСЛОВИЕ. Даже, чтобы из кузнеца превратиться в рыцаря, человеку надо было сменить сословие (что было по тем временам случаем из ряда вон выходящим). Сельский кюре мог, по крайней мере, теоретически дорасти до Папы, причем это никак не сказывалось на его сословном положении.

То же самое мы видим и среди журналистов, философов и иных полу работников полу проповедников. Учитель истории в сельской школе или диктор, сообщающий о погоде столь же далеки от какого-нибудь ведущего популярной телепрограммы, внушающего людям почтение к властям и закону, сколь слесарь второго разряда от директора завода. Но слесарь останется слесарем, даже дойдя до шестого разряда, если же слесарь «дорастает» до начальника цеха, то это будет означать резкую качественную перемену его социального статуса. То же самое можно сказать о верстальщике, ставшим начальником отдела, о каменщике, выбившемся в прорабы. Журналист же останется журналистом, переходя от освещения результатов футбольных матчей, сперва к освящению самих матчей, затем - к интервью с тренерами и, в конце концов, шаг за шагом, превращаясь в ведущего журналиста газеты, объясняющего читателям, что отечественный спорт лучше любого иноземного, потому что отечество - лучший из миров. Он не переходит полностью из одного социального слоя в другой, он постоянно принадлежит обоим, лишь изменяется степень его принадлежности. Его положение от начала до конца двойственно. Каждый редактор - немного цензор, каждый цензор - немного редактор.

Во-вторых, эта самая социальная двойственность, эта принадлежность одновременно как к угнетателям, так и к угнетенным приводила к тому, что тому или иному духовному лицу приходило в голову обратить свои силы не на службу угнетателям, а на службу угнетенным. Поскольку религии формировались веками и отражали чаяния не только верхов, но и низов (иначе они бы не смогли в конце концов укорениться в низах), то из религиозных положений можно было сделать выводы как в пользу защиты существующего порядка, так и в пользу его разрушения - было бы желание. А желание в силу социальной двойственности могло не возникнуть, но могло и возникнуть. Если долго бросать игральную кость, она может сколько угодно падать вверх четверкой, пятеркой и даже шестеркой, но рано или поздно упадет вверх единицей. Точно также среди попов, объяснявших людям, что всем, не желающим отбывать барщину и отдавать свою жену на первую ночь барону, всем таким гореть после смерти в аду, среди этих попов рано или поздно вдруг появлялся поп, спрашивающий: «Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто же собирал с них оброк?»

Подобных служителей культов объявляли еретиками, лишали санов, и даже сжигали или побивали камнями. Но они в полном соответствии с законами теории вероятности появлялись снова и снова, чтобы сеять семена социальной розни. И когда эти семена получали удобрение в виде социальных проблем, то появлялись всходы. Все известные ныне социальные движения средневековья, все социальные восстания в феодальном, да и в азиатско-деспотическом обществе (где бы они не происходили от Англии до Японии) - все и всюду имели помимо прочего религиозное обоснование - или в ереси, или даже в официальной религии (в Китае смена императорской власти путем восстания была освящена конфуцианством).

Да что там средневековье! Даже аболицианистское движение в США имело религиозную опору. Даже сегодня в Южной Америке существует теология освобождения. Однако уже с XIX века идеология чаще базируется на рационалистических аргументах. Не зря Энгельс говорил, что раньше революция начиналась в голове попа, а теперь - в голове философа. Правильнее было бы говорить «прежде всего у попа» и «прежде всего у философа», ибо в создании новых философских систем участвуют не только философы, так же, как в создании ересей участвовали не только представители духовенства. Вспомним о некоторых беспоповских и протестантских сектах, не имеющих профессиональных священников. Вспомним, наконец, об основателе ислама, который начал свою религиозную деятельность, не будучи еще не только профессиональным, но и даже просто признанным религиозным деятелем (признание пришло потом, а сначала было неприятие и изгнание). Важно другое - современные философы подобно средневековым попам могут употреблять свои силы как в интересах верхов (что бывает гораздо чаще), так и в интересах низов (что бывает значительно реже, и все же бывает).

Надо, однако, иметь в виду - ересь лишь тогда приводила к восстанию, когда ей проникались не только попы, но и широкие массы народа (без этого она была обречена подобно имяславской ереси в Афоне). Точно также философское учение лишь тогда ведет к потрясению, когда оно усвоено не только профессиональными историками, но и широкими массами работников. Без этого оно бессильно. Чтобы убедиться в безопасности для режима современных радикальных групп, достаточно посмотреть на их социальный состав - большинство их членов профессиональные историки, философы, учителя - словом представители нижних слоев «современного духовенства». Представители чисто рабочих (то есть полностью лишенных даже формальных элементов руководства) среди них крайне редки - по сути дела это аналоги тех «старцев» и «просветленных», которые, не будучи проповедниками по профессии, были ими по факту «без отрыва» от своего основного занятия.

Разумеется, пытаться изменить это положение какими-либо искусственными мерами вроде квот, было бы так же глупо, как подливать ртуть в термометр в надежде увеличить температуру. Социальный состав современных радикальных групп - это, прежде всего, не причина, а следствие всеобщего состояния умов. Однако ориентироваться на состав групп как на показания термометра можно и нужно. Только когда значительная их часть будет состоять из обычных работников не связанных профессионально с философией и идеологией (причем произойти это должно естественным путем), только тогда можно считать что у них появились шансы на победу не когда-нибудь, не потенциально, не в отдаленном будущем, а сегодня, сейчас, в настоящем.

В любую эпоху с самого начала истории, то есть, с тех пор, как существуют классы, государственная иерархия, в любом классовом обществе, в его классовой структуре, в его иерархии всегда обязательно есть ниша для тех, кто ведает официальной этикой, то есть для тех, кто решает для всего общества, что такое «хорошо» и что такое «плохо». В обществе, в котором достаточно сильна религия, эту роль играет, как правило, духовенство. В обществе, где религия слаба или сильно недостаточно, духовенству приходится эту роль уступить полностью или частично другим социальным группам. Например, философам, писателям, журналистам - словом тем, кого принято называть творческой интеллигенцией. Поэтому, когда Махайский называл интеллигенцию** новым дворянством, он был абсолютно прав.

Справедливость этого определения станет еще заметнее, если мы вспомним о двойственной роли духовенства в обществе. О том, что помимо руководящей, оно имеет и трудовую функцию - отправление религиозных обрядов. Это мы сейчас знаем, что религиозные обряды - опиум для народа, а с точки зрения, допустим, жителя средневековой Европы, крестить, исповедовать или отпеть человека было не менее необходимо, чем одеть, обуть и накормить, а, пожалуй, даже и более, ибо без обуви и даже без одежды человек может жить, по крайней мере в теплое время года. Без еды и питья он погибает телесно, а без крещения - губит свою бессмертную душу. С точки зрения человека верующего, разумеется. Роль интеллигенции тоже двойственна. Писатель или художник удовлетворяет духовные потребности людей, не менее важные, чем физические***, историк дает информацию о прошлом, журналист - о будущем - словом, трудовая функция налицо.

Добавим, что как у духовенства, так и у интеллигенции по мере продвижения вверх по иерархической лестнице ослабевает трудовая функция и усиливается управленческая. Сравните рядового обозревателя какой-нибудь провинциальной газеты с каким-нибудь медиакратом вроде Пушкова или Соловьева. Разница ничуть не меньше, чем между сельским дьячком и архиереем.

Добавим, что во все времена духовенство чувствовало в деятелях светской культуры своих конкурентов, а потому отчаянно боролось и со светской наукой, и со светской культурой. Вспомним хотя бы, как относилась христианская церковь к бродячим артистам, будь то российские скоморохи или французские жонглеры, а позднее и к артистам вполне «приличным», признанным официально (вспомним судьбу Мольера, которого не желали хоронить на кладбище).

Добавим, что не случайно именно в России, где меньше всего уважали официальное духовенство, именно там таким большим уважением пользовались писатели, становившиеся «властителями дум» - последнее было прямым следствием первого. Точно также, когда в Советском Союзе и искусство вообще и литература в частности были основательно взяты под государственный контроль, а «попам марксистского прихода», то есть всевозможным учителям обществоведения и политинформаторам народ верил не больше чем ранее попам православным, именно тогда появилась и стала необыкновенно популярна авторская песня, а позднее - рок-музыка - и то, и другое было искусством сопротивления.

Все это прекрасно объясняет утверждение Энгельса о том, что в прежние времена революция начиналась в голове у попа, а в нынешние, вернее во времена, бывшие нынешними для Энгельса, - в голове у философа. Сейчас, в связи с общим упадком культуры и новой волной мракобесия, на идейном фронте снова возрастает роль попа, или, правильнее было бы сказать, религиозного философа. Ибо среди вождей и идеологов оппозиционных и революционных движений мы можем увидеть не только и не столько попов, сколько своего рода «антипопов»: расстриг, юродивых, непризнанных цадиков, бродячих дервишей, а то и просто мирян-беспоповцев, заявивших о собственном праве толковать святое писание. Кстати говоря, то же самое мы видим и у «нового духовенства» в лице всевозможных гонимых властями писателей, бардов и философов.

Разница между попом и антипопом проста, о каком бы из духовенств ни шла речь. Поп официально признан властью и получает за свою деятельность, в том числе и проповедническую (то есть управленческую), награду в виде платы или содержания. Антипоп гоним или, во всяком случае, официально в церковной иерархии не числится, проповедует не за награду, а за идею, а в качестве награды от властей получает всевозможные отлучения, анафемы, а то и аутодафе. Однако при этом между попами и антипопами нет ни пропасти, ни даже сколько-нибудь заметного разрыва и не только потому, что идеология может меняться и нередко гонимые превращаются в гонителей (как было с римскими христианами при Константине), а поэты бунтари, меняют желтые кофты и банты на «тройки» и галстуки. Дело в том, что сама социальная двойственность духовенства, хоть «старого», хоть «нового» в сочетании с характером его деятельности постоянно приводит к появлению среди попов, особенно среди их низов всевозможных еретиков, оппозиционеров и революционеров самых разных мастей. Вспомним Жака Мелье - французского сельского священника, ставшего атеистом, или процветающего официозного совкового режиссера Александра Галича, вдруг превратившегося в оппозиционного барда.

Если тайное рано или поздно становится явным и следует изгнание «паршивой овцы» из «чистого стада», то поп превращается в антипопа. Но если все остается на уровне подозрений или если власти по той или иной причине вынуждены проявить определенную терпимость, то человек может и остаться в попах или оказаться где-то на промежуточной стадии. Жак Мелье, до конца жизни остававшийся сельским кюре и вполне легально читавший свои весьма своеобразные проповеди****, случай, конечно, уникальный. Зато опальный и многократно охаянный, однако в отличие от Галича, не изгнанный из страны и даже не лишенный работы (хотя и лишенный многих ролей), Владимир Высоцкий или мятежный граф Лев Толстой, за свои взгляды отлученный от церкви, но не отлученный от литературы, этакий антипоп для старого духовенства и поп для нового - это достаточно типичные примеры представителей «промежуточного состояния».

Конечно, судьба вольнодумца во многом зависит от времени и места его деятельности. Родись Лев Толстой на двести лет раньше - гореть бы ему на костре, а на пятьдесят позже - замерзать на Колыме. При Сталине Высоцкого за его песни отправили бы если не к стенке, то уж, во всяком случае, в места не столь отдаленные, а при Горбачеве ему бы не только сразу же разрешили сольные концерты, но и дали бы звание народного артиста, рассудив, что пряник надежнее кнута. Между прочим, именно поэтому многие интеллигенты и тоскуют по времени перестройки, а кое-кто и мечтает об их возвращении, не понимая, что такие времена долго продолжаться не могут. Кроме того оппозиционер оппозиционеру рознь, кто-то борется за смену системы, а кто-то - за то, чтобы самому дорваться до власти и даже не скрывают этого, как, например, Эдичка Лимонов (что не мешает ему пользоваться у кого-то имиджем борца с системой). В любом случае между попами и антипопами, к какому бы духовенству, к «старому» или «новому» они бы ни относились, нет четкой границы, прежде всего потому, что поп хоть «старый», хоть «новый» в социальном аспекте существо двойственное. Любой поп, равно как и любой интеллигент - всегда изменник своему классу, вопрос лишь в том, какой из составляющих своего класса он изменяет. Причем, чем больше он сохраняет верность одной составляющей, тем больше изменяет другой. Разумеется, власти заинтересованы в том, чтобы представители «духовного сословия» изменяли трудовой составляющей и сохраняли верность управленческой - иначе зачем тогда властям такое «духовное сословие»? Однако, как в любой самой что ни на есть откормленной скотине есть не только мясо и сало, но и кости, так и в «духовном сословии» наряду с охранителями существующего порядка неизбежно появляются и ниспровергатели. Их тем меньше, чем больше сословие разложено и развращено поддержкой власти, однако, чем больше оно разложено и развращено, тем хуже оно справляется со своей управленческой функцией, тем больше уступает ее каким-либо конкурентам. Мы уже упоминали о том, что неуважение россиян к господствующей церкви***** привело к тому, что совестью россиян стали литераторы, а превращение последних в верных слуг нового режима привело к тому, что люди начали слушать «голоса»****** и к расцвету искусства сопротивления в виде авторской песни, самиздата и тамиздата. А много ли уважения стяжали нынешние СМИшники? В сегодняшней России люди больше верят интернету, чем СМИ, а книг почти никто не читает, потому что не рассчитывает найти в них что-нибудь действительно полезное и интересное.

Правда, власти прилагают массу усилий по созданию дебилов, для которых лучшим чтивом будут книги Мариноной и Донцовой (если их можно назвать книгами) или бульварные издания, обсуждающие половую ориентацию очередной поп-звезды. Что будет, если этот эксперимент закончится удачей, сказать трудно. Может, власти тоже превратятся в сборище дебилов, и тогда общество естественным образом распадется и вымрет. А может быть, для властей будет особая литература… В любом случае пока властям полностью зомбировать население не удалось, может быть, потому, что при современных технологиях работники не могут полностью быть зомби. Как бы то ни было, но пока властям придется мириться либо с тем, что «духовное сословие» будет не справляться с идеологическим руководством масс и уступать эту роль другим слоям (постепенно занимающим его место), либо с тем, что в нем будут постоянно появляться оппозиционеры и революционеры. На этой оптимистической ноте мы и закончим.

* Заметим, что существует много профессий связанных с информацией, но при этом не связанных с идеологией (классический пример - физик-теоретик). К ним все вышесказанное, естественно, не относится.
** Здесь и далее под термином «интеллигенция» мы будем понимать именно творческую интеллигенцию
*** Строго говоря, духовные и физические потребности вообще неразделимы, ибо духовное состояние влияет на физическое и наоборот - это подтвердит любой врач. По сути дела, духовные потребности являются частью физических.
**** Вот конкретный пример этого своеобр

азия: «Но от индивидуального протеста он один раз все же не удержался - очень уж допек крестьян местный помещик сеньор де Тули (дело было в 1716г.). Жан Мелье обвинил этого помещика во время церковной проповеди в алчности и жестокости и отказался упоминать его имя в молитвах. Возмущенный помещик направил донос Реймскому архиепископу, тот приговорил Мелье к месяцу отсидки в монастырском карцере и к покаянной службе (на мягкость приговора повлияла либеральная атмосфера после смерти Людовика XIV). Когда Мелье, отсидев месяц на хлебе и воде, вернулся в родную деревню, оказалось, что помещик только что скончался, поэтому покаянная служба Мелье на его похоронах выглядела так:
-Помолимся же, братия, за милосердие божие к грешной душе сеньора де Тули. Он был злым и жестоким человеком, поэтому милосердие божие его душе очень понадобится, без него гореть ей в геенне огненной…
На своеобразность такого покаяния Реймский архиепископ махнул рукой - деревенская дрязга ему надоела…» (М.Инсаров «Жан Мелье»).
***** Если кто-нибудь думает, что причины этого неуважения не в шашнях российского православия с государством, а в каких-то особенностях православной религии, то заметим, что в XVII-XVIII вв. на украинских и белорусских землях, где православная церковь была гонима, а потому ее духовенство набиралось из людей наиболее смелых и убежденных, тогда как все трусливое, продажное и развращенное уходило в униатство, в этих условиях православное духовенство пользовалось уважением мирян и православная церковь здесь по сути дела играла ту же роль, что протестантизм в Западной Европе (для этого, впрочем были и другие дополнительные причины, которые тут нет смысла обсуждать), При этом практически в то же время в Московской России (а затем в Российской империи) православная церковь напротив была аналогом католичества на Западе, а роль протестантизма здесь играло староверие (кстати говоря, староверы, да и вообще сектанты зачастую пользовались в российских селах и деревнях таким же уважением, как интеллигенция в российских городах. До появления униатства православная церковь Украины и Белоруссии в моральном плане мало чем отличалась от католической. По мере того, как украинско-белорусская православная церковь была подчинена московской и при этом стала официально господствующей, а униатство лишилось поддержки власти, ситуация снова изменилась и в скором времени православие в Украине и Белоруссии обзавелось всеми теми же пороками, что и в Великороссии, а роль местного протестантизма перешла к униатству (там, где оно сохранилось - в Галиции и Закарпатье). Теперь на Украине все снова поменялось, но вряд ли эти перемены приведут к духовному возрождению украинского православия (не то время), скорее окончательно разложатся все разновидности украинского христианства.
****** «Голоса» или «вражьи голоса» - жаргонное название западных радиостанций, вещавших на Союз с пропагандистскими целями, так сказать, иноземные проповедники.

Владимир Клименко

revsoc.org