(no subject)
В «Порождённом» (фильм режиссера Элиаса Мериджа), Бог выбирает быть трупом, чтобы стать действующим лицом.
Бог вспарывает себе живот острой бритвой, режет свои черно-белые внутренности; дергается, извивается, вздрагивает, конвульсивно содрогается по мере того, как его внутренности вываливаются наружу в мир. Дефлорируя собственную плоть, Бог впервые ступает на плато черного вещества, где божественная химия становится плодородной как никогда - «мир зародился в гниении». (Меноккио).
Чтобы участвовать в действии, Бог решает стать трупом. Самоанализ Бога совпадает со вскрытием его тела на бойне и рождением вселенной из его мертвого тела. После того как Бог являет себя миру в виде трупа, из тени выходит женщина в маске и оплодотворяет себя горячей густой спермой, изливающейся из мертвого тела Бога. Она рожает Мертвого Бога-Мутанта, карликовое существо, вылепленное в приблизительном подобии человека. Мертвый Бог-Мутант есть часть, внутренне присущая акту резни, совместно учиняемой Богом, мертвым Богом и Человеком; он плод такой открытости. Мертвый бог-мутант, это единственное решение в отношении загадки открытости, к которому могут прийти Бог и мужественность. Для мужественности и высшей святости Бога женственность и некротизированный Бог являются внешним. Однако только акт радикального открытия не превратит второе в первое. Иными словами, в радикальной открытости ни Бог, ни мужественность не ведут к их внешнему, являющемуся мертвым богом или женственностью. Открытость не превращает одно в другое, но калечит обе стороны - субъект и внешнее к нему - заставляя их истекать в нечто иное, являющееся внешним одновременно для обоих. Акт открытости и его аватары безразличны к субъекту; однако, в тоже время, аватары открытости еще более неуловимы в смысле того, что понимается субъектом как внешнее. Радикальное внешнее располагается за пределами любой наружней среды, за которую смог бы зацепиться субъект. Бог окончательно взламывается через акт открытости, представая не просто в виде мертвого бога, но мертвого бога-мутанта, пригоршни плоти поверх костей, лепного облика ходячего земного праха - посмертной попытки бога незаконно скопировать облик своего собственного творения. Пускаясь в странствие разрушения и эррозии фаллоса к становлению-женщиной, мужественность, аналогичным образом, не замещается женственностью, но трансморфирует в собственного некрофицированного мутанта. «Он» превращается в «оно», манекен местоимения, не имеющий отношения ни к одному означаемому. Если становление-женщиной в строгом смысле невозможно для мужественности, то эта невозможность имеет облик, от которого исходит нечеловеческий холод: Оно.
Оно символизирует решение на основе заразной болезни, которое находит для себя мужественность, чтобы разрушить свою закрытость и жесткую неизменность, и отыскать способ бегства в становление женщиной, катабегство в эпидемию открытости. Если возможность и его экономика открытости не способны на противостояние самим себе, их все равно можно подорвать и разрушить снаружи, в результате чего становление-женщиной приведет новому обороту мужественности. Для мужественности становление-женщиной является невозможностью, чья чужеродность действий (внешнее) происходит не из противостояния и разрушения самой мужественности, а все также в соответствии со смыслом и содержанием мужесвенности. Становление-женщиной подрывает мужественность, не уничтожая главные мужские черты мужественности. В становлении-женщиной мужественность теряет способности объединять себя в одно целое и выступать как единое тело. Возможность или одержи-можность событий или объектов, требует плана «быть открытым для» (аффордности для) для того, чтобы объект стал одержимым (одерживать объект), однако радикальная открытость противоположна аффордности, возможности и способности, и потому не одержи-можна и, в конце концов, невозможна (низ-держима) *).
*) попытка создать аналогию соответствия между «possibility -> possess-ability → im-possess-able “ в оригинальном тексте: (возможность → способность+к одержимости → не-способность-одержимости). Способность к одержимости есть противоположность обычному пониманию одержимости демонами - демон (явление или объект) одержим человеком и находится в полной власти человека. Если воз-можность: воз- означает направленость вверх, потенциальную способность, (как в «возноситься)», то, соответственно, противоположность «возможности» - «низможденность».
В становлении-женщиной на смену мужественности приходит «оно». Он способен отправиться в путешествие (пуститься в трип) становления-женщиной только превратившись в «оно» - охладев к своему бывшему Я и спутав предполагаемый пункт своего назначения. То, что он сбился с пути становления-женщиной может быть объяснено отчетливым несоответствием экономики открытости к становлению-женщиной и реальным процессом вскрытия во время трипа «становления-женщиной». Если в первом случае становление-женщиной кажется возможным/аффордным в качестве экономической модели существования, то во втором случае, процесс соприкасается с внешним, которое не поддается одержимости (с которым невозможно совладать). В процессе радикальной открытости внешнее невозможно в смысле обладания и управления им; вместо этого, внешнее возвышается призрачным силуэтом в самом акте открытия. Радикальное внешнее не устанавливает контакт с системой в смысле подобном контакту с инопланетной цивилизацией, поскольку бездонно и ужасно настолько, что подобный контакт возможен только через акт насильственного вскрытия. Аналогичным образом становление-женщиной не является местом назначения для мужественности, но актом, рассматривающим мужественность как свой объект, материал для резни, вскрытия и раскрытия кишками наружу. «Оно», это открытость, достигаемая не через экономическое открытие или открытость к «становлению-женщиной», но через акт вскрытия в результате трипа «становления-женщиной».
Для Бога и мужественности акт раскрытия всегда сопровождается некрофилическим беспорядком, включающим в себя зачернение в своё собственное некрофицированное Я. Иными словами, раскрытие происходит через интимный акт с холодом. В «Порожденном» рождение Мертвого Бога-мутанта происходит путем подобного некрофилического контакта с реальностью зародыша смерти. Когда путешествие и странствие Одиссея по поверхности земли не дает желаемых результатов, он отправляется в катабасис и спускается в Гадес, чтобы открыться и быть открытым мертвыми. Динамический вектор открытости должен быть катабатическим, а средством коммуникации в открытости становится связь с мертвыми или обряд некии. Возвращение Одиссея на поверхность земли не становится для него возвращением и подъемом к экономической открытости его странствования по поверхности земли, но продолжением его спуска, поскольку любое последующее восхождение есть лишь очищенная степень нисхождения. Восхождение и нисхождение являются путями открытости, увековеченной глубинами - присущей глубинам двусмысленности заполненности твердого и пустоты, объекта и его внешнего.
Мертвый бог-мутант, это не только решение для достижения открытости, но и решение для катастрофической встречи с матерью всех зараз (матерью всех превращений и становлений). В бесконечной глубине подобного женского становление-женщиной не только невозможно для мужественности, но и крайне разрушительно и отчетливо самоубийственно. Мужественность может утвердить женственность только обратившись в Оно, холодный отброс, свешивающийся на месте атрофированной мускулатуры мужского, совершенно не обязательно являющегося женским. В качестве прелюдии для раскрытия, Бог спускается на землю и становится мертвым богом (т.е. аватаром), или убивает себя. Самоубийство бога выражается в терминологии жертвоприношения (immolation (англ. самосожжение) или immolare (обсыпание жертвенной мукой), от mola salsa (с лат. - «солёная мука»)) - осыпание будущей жертвы (еды) священной едой. Путем принесения себя в жертву (осыпания себя священной едой, чтобы стать пищей), бог превращает себя в добрую еду для человека, земли и внешнего. Для Бога открытие осуществляется не через религиозное пришествие (открытие самому себе), и не светским путем социализации (стать открытым для других людей). По этой причине смерть Бога не может быть ни религиозным, ни светским событием. В тоже время с точки зрения философии смерть Бога рассматривается как с религиозной, так и светской точек зрения, с приемлемой аффордной ценой для обоих сторон, Бога и человека. Это клиническое событие, которое может быть легко выделено на фоне остальных планетарных событий. Таким образом, философская смерть Бога представляет собой в большей степени спектакль или постановочное действие, чем событие коллективного порядка с возможностями распространения путем заражения (чума). Смерть Бога как событие заражения происходит тройственным путем, через нисхождение, землю и возможности подземелий. Линия открытости смерти Бога проходит в виде единого разреза, рассекающего бога, человека и землю.
Если Мертвый Бог находится за пределами всяких суждений, то мертвый бог-мутант есть внутренний беспорядок Мертвого Бога, добрая еда для Внешнего. Амброзия, или пища богов, приготовляется на такой кухне, на блюдах, в беспорядке расставленных на раскаленных плитах и с полом, залитом останками недавней резни. Добрый Еда или чумная амброзия жадно пожирается на скотобойне открытости. Обращая в прах самое себя, создается безосновность, в которую хоронится и из которой потом эксгумируется бог. Открытость может прийти только через раны незримой бойни, безликой любви.