Пивная на канале Грибоедова
Первый раз в Ленинград я приехал в середине семидесятых, именно тогда и Дом Книги на Невском сфотографировал. Между колонн Казанского собора в то время можно было ходить свободно, решеток в те времена там не было. Многого тогда еще не было, а многое еще было. Была и пивная, открывшаяся неподалеку этих мест в двадцатые годы. Вера Кетлинская вспоминала, что пивная была открыта для «чистой публики», пьяниц оттуда гоняли, и в пивную часто заглядывали работники многочисленных издательств, размещавшихся в бывшем Доме Зингера. Бывали там и Маршак с Заболоцким.
Второй раз я приехал в Ленинград в конце семидесятых, в промозглом декабре, уже студентом. Поразило не то, что в Ленинграде было полным-полно пивных ларьков, а то, что у продавщицы можно было попросить подогретое пиво. Подогретое пиво не обжигало горло, и болгарская сигарета «Опал» курилась под это пиво просто замечательно!
Не помню, кто рассказал мне о пивной на канале Грибоедова, и не помню, как она называлась (может быть, это был пивной зал?), но мой поход туда закончился неудачно.
В фойе пивной, когда я туда пришел, за столом сидела толстая тётка-администратор. Рядом с ней тосковал молодой, но уже с брюшком, парень, с нездоровым бледным лицом. Он мучился похмельем, стонал, и время от времени говорил: «Как мне плохо…».
За мной в фойе зашли мужчина с женщиной лет тридцати, то ли из «центровых», то ли из «фарцы». Мужчина был холеный, в дубленке, в дорогой меховой шапке, эдакий плейбой конца семидесятых, но лицо у него было слегка одутловатое, как у часто пьющего человека, с мешками под глазами. На женщине было черное приталенное пальто, она была тоща и стервозна, а лица ее я не заметил, потому что оно было почти скрыто под меховой шапкой. Они поприветствовали тетку и парня, назвав их по именам, и стали оживленно разговаривать с ними.
Сдав куртку в раздевалку, я пошел вдоль огромных, похожих на арки окон, выискивая местечко за большими столами. Мест не было. Народ сидел плотно, плечом к плечу. Я прошелся мимо столов еще раз. Мест, по-прежнему, не было. За одним столом гуляла компания кавказцев, человек пять, мужчины и женщины, похоже, это были грузины. Я вернулся в фойе, и стоял там, раздумывая, не отправиться ли мне на поиски обычного пивного ларька, так как мне не понравился ни многолюдье, ни вокзальный гомон, ни пласты дыма над столами.
Вдруг где-то за столами, откуда я ушел, раздались крики, звон разбитого стекла, и в фойе выскочили мужчина с женщиной, те, что за несколько минут до этого разговаривали в фойе с администратором и страдающим от похмелья парнем. Мужчина быстро прошел к пожарному щиту, висевшему неподалеку от меня, и сорвал с него пожарный топорик. Я тогда подумал - кто это додумался в пивной на пожарном щите повесить топорик? Они бы еще пулемет повесили. В это время в фойе выскочил разъяренный молодой грузин. Руки у него были окровавлены, в одной руке он держал пивную кружку. Мужчина, размахивая топориком, и прикрывая собой подругу, быстро пошел к выходу. Грузин, увидев топорик, и поняв, что в схватке шансов у него не будет, что-то крикнул, и запустил в плейбоя пивной кружкой. Кружка ударилась о стену, осыпав все вокруг осколками. Захотелось залечь и начать окапываться.
Капли пива и крови с разбитой кружки попали на брюки стоявшего рядом со мной армейского капитана. Ругаясь, он стал оттирать запачканное место. В фойе выскочило несколько грузинок, начались крики, причитания, кто-то выбежал на улицу, и через несколько минут в фойе вошел высокий упитанный сержант в шинели, перетянутый ремнями портупеи.
Грузины наперебой стали рассказывать, что они сидели, никого не трогали, пришли те двое, слово за слово, Эдику руки порезали, слушай, разве так можно, да?
Сержант неторопливо подошел к администраторше.
- Кто это был, знаете?
- Нет, впервые их видели, - ответили тетка и парень, десять минут назад приветствовавшие пару, как старых друзей.
Сержант потоптался в фойе и ушел. Под крики грузинских женщин, перевязывавших Эдику руки, ушел и я. Ну, их к лешему, эти пивные, подумал я, убьют еще, чего доброго!
Я поехал на Васильевский остров, нашел пивной ларек, попросил налить подогретого пива, сделал несколько глотков, достал пачку «Опала», закурил, и мне стало хорошо.
Потом я еще несколько раз приезжал в Ленинград, потом Ленинград стал Петербургом, но в ту пивную я больше не ходил, и когда она закрылась, я не знаю.
