Петербург при трех императрицах
«Ледяной дом»
После смерти Петра I «птенцы гнезда Петрова» быстро промотали политическое наследство великого преобразователя. Дошло до того, что в 1728 году императорский двор переехал в Москву, бросив Петербург на произвол судьбы. Вернуть Петербургу столичный статус довелось императрице Анне Иоанновне, которая в 1732 году вновь воцарилась на берегах Невы.
При ней центр столицы был перенесен на Адмиралтейскую сторону. После многолетнего перерыва в городе возобновилось строительство. Однако среди построек Анны Иоанновны история запомнила лишь самую эфемерную из них - так называемый «Ледяной дом».
За все свое 10-летнее царствование Анна Иоанновна ни разу не дала повода заподозрить себя в тонком вкусе и излишней гуманности. Ее развлечения носили грубый и жестокий характер. В конце своего правления, лютой зимой 1740 года, она объявила о невиданном еще представлении - «ледяной свадьбе». Женихом был назначен князь Михаил Алексеевич Голицын, вся вина которого состояла в том, что он женился на итальянке и принял католичество. За это Анна сделала Голицына своим шутом, переход в католичество и женитьбу признала незаконными и выбрала ему супругу по своему усмотрению - уродливую калмычку Авдотью Буженинову, прозванную так за любовь к буженине.
В назначенный день жениха с невестой посадили в клетку, водруженную на слона. Свадебная свита, состоявшая, по словам очевидца, из вотяков, мордвы, черемис, самоедов и прочих малых народов, ехала на оленях, собаках и свиньях. Между Зимним дворцом и Адмиралтейством для молодых был возведен «Ледяной дом» - творение искусное и адское одновременно. В опочивальне висели ледяные занавески; матрас, одеяла и подушки тоже были изо льда. В гостиной стояли ледяные часы и даже еда в столовой была вырезана изо льда.
Молодые чудом пережили студеную ночь и вышли наутро живыми из этого ледяного ада. Позднее им разрешили уехать за границу, где Голицын прижил со своей супругой двое детей, а после ее смерти вновь пошел под венец. В борьбе за человеческое достоинство и личное счастье победа осталась на его стороне.
«Дщерь Петрова»
Первые 40 лет своей жизни петровский «Парадиз» по сути являлся городом-крепостью и одновременно огромной торговой площадкой. Настоящий имперский блеск городу на Неве придала знаменитая «дщерь Петрова», императрица Елизавета Петровна.
Больше всего на свете эта умная, добрая, хотя и своенравная русская барыня любила веселье и роскошь. И не случайно ее правление стало временем расцвета русского барокко. Этот художественный стиль с его чувственностью и пышной роскошью как будто был создан специально для нее. Великолепные барочные дворцы - Зимний, Строгановский, Аничков и другие - служили как бы каменными декорациями для 20-летнего бенефиса пышнотелой красавицы-императрицы, которая, по словам Ключевского, жила «не сводя с себя глаз» и купаясь в «озерах» золоченых зеркал.
Любители повеселиться часто бывают черствыми и ограниченными людьми. Елизавета была не из таких. Отменив в стране смертную казнь, она стремилась приучить своих подданных к развлечениям другого рода. Россия и Петербург обязаны ей основанием Академии художеств, первого публичного театра и Морской академии.
Эпоха Елизаветы была временем, когда верхи русского общества приобретали вкус к просвещенным увеселениям - театральным и оперным постановкам, чинным прогулкам по аллеям садов и парков, светским раутам. Пример подавала сама императрица. Спектакли, музыкальные вечера, увеселительные поездки, балы тянулись при дворе нескончаемой вереницей.
Впрочем, Елизавета по большому счету жила в обстановке золоченой нищеты. Она оставила после себя в гардеробе больше 15 тысяч платьев, кучу неоплаченных счетов и недостроенный Зимний дворец, поглотивший миллионы казенных рублей. Императрица Екатерина II со снисходительным юмором вспоминала, что во времена ее предшественницы можно было видеть, как «из огромного двора, покрытого грязью и прилегающего к плохой лачуге из прогнивших бревен, выезжает осыпанная драгоценностями и роскошно одетая дама в великолепном экипаже, который тащат шесть скверных кляч в грязной упряжи, с нечесаными лакеями на запятках». Но в этом ироническом отношении к елизаветинской эпохе было немало и от вполне понятной ревности: ведь трудясь над превращением Петербурга в «северную Пальмиру», Екатерина отлично сознавала, что ей воистину было, с кем соревноваться.
Заказчик «новой античности»
Екатерина II, подобно своим предшественникам - Петру и Елизавете, оставила в облике Петербурге неизгладимый отпечаток своей личности. И даже более того, именно она придала городу на Неве классические черты, которые навеки определили его архитектурный образ.
По единодушному мнению специалистов, эта удивительная женщина была не просто богатым, приятным или даже гениальным заказчиком, она была заказчиком совершенно исключительным в истории архитектуры. Главным её достоинством было глубокое понимание взаимоотношений архитектурного стиля со временем. Придавая своим сооружениям свойства классического идеала, Екатерина создавала как бы «будущую древность», то есть заставляла современность принимать формы, которые сближали ее с классикой, приравнивали к античности.
Императрица постоянно совершенствовала свое архитектурное образование. «Я страстно увлекаюсь книгами по архитектуре, - писала она одному из своих заграничных корреспондентов, - вся моя комната ими наполнена, и этого для меня недостаточно». Особенно ее интересовали гравюры с видами Рима, его античных построек, прежде всего офорты Пиранези, чей художественный гений был созвучен ее собственным представлениям о классической архитектуре. В одном из писем она сожалеет, что Пиранези у нее имеется «только пятнадцать томов».
До царствования Екатерины Петербург, по словам французского посла, «оставался почти незамеченным и, казалось, находился в Азии. В ее царствование Россия стала державою европейскою. Петербург занял видное место между столицами образованного мира». Не случайно, именно в екатерининском окружении Петербург был окрещен «Северной Пальмирой» - блестящая метафора, подчеркивавшая движение из Азии в Европу. Действительно, в царствование Екатерины русское искусство впервые, преодолев двухсотлетнюю разницу стилей, сравнялось с западноевропейским, а в ряде художественных достижений и превзошло его. Мудрая немка не то, чтобы примирила старое и новое в укладе российской жизни, но во всяком случае сумела преподать это новое, европейское, таким образом, что для миллионов ее подданных оно навсегда сделалось своим, русским.
Эрмитаж
Мысль о создании Эрмитажа появилась у Екатерины II в 1766 году, и вот по какому случаю. Проходя как-то через кладовую Зимнего дворца, государыня нечаянно обратила внимание на большую картину Рубенса «Снятие с креста». Картина эта после кончины императрицы Елизаветы была перенесена сюда из ее комнаты. Екатерина долго любовалась ею и тогда же решила завести картинную галерею.
Вскоре она повелела собрать все лучшие картины, находившиеся в других дворцах, а также приказала своим министрам и дипломатам при иностранных дворах скупать за границей выдающие произведения живописи и присылать в Петербург. Всего за несколько лет за границей были приобретены богатые коллекции принца Конде, графов Брюля и Бодуэна и многие другие. Помимо покупок, государыня приказала лучшим художникам снять копии с работ Рафаэля. К собранию картин Екатерина присоединила коллекцию античных мраморов и статуй, приобретенных в Риме и у известного мецената Ивана Шувалова, а также богатейшую коллекцию резных камей и античных гемм, принадлежавшую герцогу Орлеанскому.
Позже внук Екатерины, Александр I, присоединил к богатой коллекции своей бабушки еще несколько других. Особенно драгоценная коллекция была куплена им за два миллиона у разведенной жены Наполеона, императрицы Жозефины из ее загородного дворца Мальмезон.
Екатерина очень дорожила своим собранием; рассматривать его было ее любимым видом отдыха между делами. Ее секретарь Храповицкий рассказывает, что государыня часто «для разбития мыслей» (то есть, чтобы рассеяться), рассматривала камеи. Здесь, в Эрмитаже, она делила свой досуг в беседе с заграничными знаменитостями и послами. Здесь же устраивались знаменитые эрмитажные увеселения: спектакли, балы, маскарады, балеты и чувствительные пасторали, после которых нерадивые актеры - камер-пажи и фрейлины - получали свою порцию розог. В то время считалось, что нет более пользительного средства для поднятия у артистов вдохновения.
Медный всадник
Екатерина II относилась к Петру I с величайшим уважением и любила говорить, что всего лишь старается закончить недостроенную им «храмину», то есть величественное здание Российской империи.
Мысль об увековечивании памяти своего великого предшественника появилась у императрицы в 1765 году. По ее желанию из Парижа был выписан талантливый скульптор Фальконе, который изваял модель будущего памятника и обязался закончить всю работу за 8 лет.
После отлития модели Екатерина приказала отыскать камень для подножия, а Академия художеств обнародовала его потребную величину. В сентябре 1768 года в Академию явился Семен Вишняков, крестьянин из деревни Лахты, что в 12-ти верстах от Петербурга, и заявил, что у них есть такой валун, известный под названием «камень-гром» (в нем имелась небольшая расселина от удара молнии); по местной легенде, сам Петр будто бы неоднократно всходил на него, чтобы обозреть окрестности. Для перевозки природного гиганта были построены огромные медные сани, катившиеся на медных шарах. 400 человек ежедневно передвигали их примерно на 200 метров. Дотащив камень до берега реки, его погрузили на специальное судно и доставили на место.
Но затем дело надолго встало, так как цена, запрошенная Фальконе за отливку, показалась императрице непомерно высокой. По рукам ударили только после 6-летней заминки.
25 августа 1775 года 21 тонна расплавленной меди потекла в глиняную форму. Нижняя ее часть была уже заполнена, когда вдруг глина лопнула, и медь стала вытекать на пол. Фальконе, видя, что его 8-летние труды рушатся, в отчаянии выбежал из мастерской. Все рабочие последовали за ним, кроме одного, по фамилии Хайлов, который не растерялся и с опасностью для жизни стал подбирать вытекшую медь и снова вливать ее в форму. Его усилиями отливка была завершена с небольшими погрешностями. Не удались только задние ноги коня, но их за два года поправили и отполировали.
Открытие памятника состоялось 7 августа 1782 года. Когда завеса с царственного всадника спала, взорам присутствующих открылась и надпись на постаменте, придуманная самой императрицей, - настоящий шедевр эпиграфики: «Петру Первому от Екатерины Второй». Под восторженные крики толпы императрица скромно преклонила голову.
После смерти Петра I «птенцы гнезда Петрова» быстро промотали политическое наследство великого преобразователя. Дошло до того, что в 1728 году императорский двор переехал в Москву, бросив Петербург на произвол судьбы. Вернуть Петербургу столичный статус довелось императрице Анне Иоанновне, которая в 1732 году вновь воцарилась на берегах Невы.
При ней центр столицы был перенесен на Адмиралтейскую сторону. После многолетнего перерыва в городе возобновилось строительство. Однако среди построек Анны Иоанновны история запомнила лишь самую эфемерную из них - так называемый «Ледяной дом».
За все свое 10-летнее царствование Анна Иоанновна ни разу не дала повода заподозрить себя в тонком вкусе и излишней гуманности. Ее развлечения носили грубый и жестокий характер. В конце своего правления, лютой зимой 1740 года, она объявила о невиданном еще представлении - «ледяной свадьбе». Женихом был назначен князь Михаил Алексеевич Голицын, вся вина которого состояла в том, что он женился на итальянке и принял католичество. За это Анна сделала Голицына своим шутом, переход в католичество и женитьбу признала незаконными и выбрала ему супругу по своему усмотрению - уродливую калмычку Авдотью Буженинову, прозванную так за любовь к буженине.
В назначенный день жениха с невестой посадили в клетку, водруженную на слона. Свадебная свита, состоявшая, по словам очевидца, из вотяков, мордвы, черемис, самоедов и прочих малых народов, ехала на оленях, собаках и свиньях. Между Зимним дворцом и Адмиралтейством для молодых был возведен «Ледяной дом» - творение искусное и адское одновременно. В опочивальне висели ледяные занавески; матрас, одеяла и подушки тоже были изо льда. В гостиной стояли ледяные часы и даже еда в столовой была вырезана изо льда.
Молодые чудом пережили студеную ночь и вышли наутро живыми из этого ледяного ада. Позднее им разрешили уехать за границу, где Голицын прижил со своей супругой двое детей, а после ее смерти вновь пошел под венец. В борьбе за человеческое достоинство и личное счастье победа осталась на его стороне.
«Дщерь Петрова»
Первые 40 лет своей жизни петровский «Парадиз» по сути являлся городом-крепостью и одновременно огромной торговой площадкой. Настоящий имперский блеск городу на Неве придала знаменитая «дщерь Петрова», императрица Елизавета Петровна.
Больше всего на свете эта умная, добрая, хотя и своенравная русская барыня любила веселье и роскошь. И не случайно ее правление стало временем расцвета русского барокко. Этот художественный стиль с его чувственностью и пышной роскошью как будто был создан специально для нее. Великолепные барочные дворцы - Зимний, Строгановский, Аничков и другие - служили как бы каменными декорациями для 20-летнего бенефиса пышнотелой красавицы-императрицы, которая, по словам Ключевского, жила «не сводя с себя глаз» и купаясь в «озерах» золоченых зеркал.
Любители повеселиться часто бывают черствыми и ограниченными людьми. Елизавета была не из таких. Отменив в стране смертную казнь, она стремилась приучить своих подданных к развлечениям другого рода. Россия и Петербург обязаны ей основанием Академии художеств, первого публичного театра и Морской академии.
Эпоха Елизаветы была временем, когда верхи русского общества приобретали вкус к просвещенным увеселениям - театральным и оперным постановкам, чинным прогулкам по аллеям садов и парков, светским раутам. Пример подавала сама императрица. Спектакли, музыкальные вечера, увеселительные поездки, балы тянулись при дворе нескончаемой вереницей.
Впрочем, Елизавета по большому счету жила в обстановке золоченой нищеты. Она оставила после себя в гардеробе больше 15 тысяч платьев, кучу неоплаченных счетов и недостроенный Зимний дворец, поглотивший миллионы казенных рублей. Императрица Екатерина II со снисходительным юмором вспоминала, что во времена ее предшественницы можно было видеть, как «из огромного двора, покрытого грязью и прилегающего к плохой лачуге из прогнивших бревен, выезжает осыпанная драгоценностями и роскошно одетая дама в великолепном экипаже, который тащат шесть скверных кляч в грязной упряжи, с нечесаными лакеями на запятках». Но в этом ироническом отношении к елизаветинской эпохе было немало и от вполне понятной ревности: ведь трудясь над превращением Петербурга в «северную Пальмиру», Екатерина отлично сознавала, что ей воистину было, с кем соревноваться.
Заказчик «новой античности»
Екатерина II, подобно своим предшественникам - Петру и Елизавете, оставила в облике Петербурге неизгладимый отпечаток своей личности. И даже более того, именно она придала городу на Неве классические черты, которые навеки определили его архитектурный образ.
По единодушному мнению специалистов, эта удивительная женщина была не просто богатым, приятным или даже гениальным заказчиком, она была заказчиком совершенно исключительным в истории архитектуры. Главным её достоинством было глубокое понимание взаимоотношений архитектурного стиля со временем. Придавая своим сооружениям свойства классического идеала, Екатерина создавала как бы «будущую древность», то есть заставляла современность принимать формы, которые сближали ее с классикой, приравнивали к античности.
Императрица постоянно совершенствовала свое архитектурное образование. «Я страстно увлекаюсь книгами по архитектуре, - писала она одному из своих заграничных корреспондентов, - вся моя комната ими наполнена, и этого для меня недостаточно». Особенно ее интересовали гравюры с видами Рима, его античных построек, прежде всего офорты Пиранези, чей художественный гений был созвучен ее собственным представлениям о классической архитектуре. В одном из писем она сожалеет, что Пиранези у нее имеется «только пятнадцать томов».
До царствования Екатерины Петербург, по словам французского посла, «оставался почти незамеченным и, казалось, находился в Азии. В ее царствование Россия стала державою европейскою. Петербург занял видное место между столицами образованного мира». Не случайно, именно в екатерининском окружении Петербург был окрещен «Северной Пальмирой» - блестящая метафора, подчеркивавшая движение из Азии в Европу. Действительно, в царствование Екатерины русское искусство впервые, преодолев двухсотлетнюю разницу стилей, сравнялось с западноевропейским, а в ряде художественных достижений и превзошло его. Мудрая немка не то, чтобы примирила старое и новое в укладе российской жизни, но во всяком случае сумела преподать это новое, европейское, таким образом, что для миллионов ее подданных оно навсегда сделалось своим, русским.
Эрмитаж
Мысль о создании Эрмитажа появилась у Екатерины II в 1766 году, и вот по какому случаю. Проходя как-то через кладовую Зимнего дворца, государыня нечаянно обратила внимание на большую картину Рубенса «Снятие с креста». Картина эта после кончины императрицы Елизаветы была перенесена сюда из ее комнаты. Екатерина долго любовалась ею и тогда же решила завести картинную галерею.
Вскоре она повелела собрать все лучшие картины, находившиеся в других дворцах, а также приказала своим министрам и дипломатам при иностранных дворах скупать за границей выдающие произведения живописи и присылать в Петербург. Всего за несколько лет за границей были приобретены богатые коллекции принца Конде, графов Брюля и Бодуэна и многие другие. Помимо покупок, государыня приказала лучшим художникам снять копии с работ Рафаэля. К собранию картин Екатерина присоединила коллекцию античных мраморов и статуй, приобретенных в Риме и у известного мецената Ивана Шувалова, а также богатейшую коллекцию резных камей и античных гемм, принадлежавшую герцогу Орлеанскому.
Позже внук Екатерины, Александр I, присоединил к богатой коллекции своей бабушки еще несколько других. Особенно драгоценная коллекция была куплена им за два миллиона у разведенной жены Наполеона, императрицы Жозефины из ее загородного дворца Мальмезон.
Екатерина очень дорожила своим собранием; рассматривать его было ее любимым видом отдыха между делами. Ее секретарь Храповицкий рассказывает, что государыня часто «для разбития мыслей» (то есть, чтобы рассеяться), рассматривала камеи. Здесь, в Эрмитаже, она делила свой досуг в беседе с заграничными знаменитостями и послами. Здесь же устраивались знаменитые эрмитажные увеселения: спектакли, балы, маскарады, балеты и чувствительные пасторали, после которых нерадивые актеры - камер-пажи и фрейлины - получали свою порцию розог. В то время считалось, что нет более пользительного средства для поднятия у артистов вдохновения.
Медный всадник
Екатерина II относилась к Петру I с величайшим уважением и любила говорить, что всего лишь старается закончить недостроенную им «храмину», то есть величественное здание Российской империи.
Мысль об увековечивании памяти своего великого предшественника появилась у императрицы в 1765 году. По ее желанию из Парижа был выписан талантливый скульптор Фальконе, который изваял модель будущего памятника и обязался закончить всю работу за 8 лет.
После отлития модели Екатерина приказала отыскать камень для подножия, а Академия художеств обнародовала его потребную величину. В сентябре 1768 года в Академию явился Семен Вишняков, крестьянин из деревни Лахты, что в 12-ти верстах от Петербурга, и заявил, что у них есть такой валун, известный под названием «камень-гром» (в нем имелась небольшая расселина от удара молнии); по местной легенде, сам Петр будто бы неоднократно всходил на него, чтобы обозреть окрестности. Для перевозки природного гиганта были построены огромные медные сани, катившиеся на медных шарах. 400 человек ежедневно передвигали их примерно на 200 метров. Дотащив камень до берега реки, его погрузили на специальное судно и доставили на место.
Но затем дело надолго встало, так как цена, запрошенная Фальконе за отливку, показалась императрице непомерно высокой. По рукам ударили только после 6-летней заминки.
25 августа 1775 года 21 тонна расплавленной меди потекла в глиняную форму. Нижняя ее часть была уже заполнена, когда вдруг глина лопнула, и медь стала вытекать на пол. Фальконе, видя, что его 8-летние труды рушатся, в отчаянии выбежал из мастерской. Все рабочие последовали за ним, кроме одного, по фамилии Хайлов, который не растерялся и с опасностью для жизни стал подбирать вытекшую медь и снова вливать ее в форму. Его усилиями отливка была завершена с небольшими погрешностями. Не удались только задние ноги коня, но их за два года поправили и отполировали.
Открытие памятника состоялось 7 августа 1782 года. Когда завеса с царственного всадника спала, взорам присутствующих открылась и надпись на постаменте, придуманная самой императрицей, - настоящий шедевр эпиграфики: «Петру Первому от Екатерины Второй». Под восторженные крики толпы императрица скромно преклонила голову.