Леонид Броневой. Отрывки из двух интервью
Оригинал взят у aillarionov в Леонид Броневой. Отрывки из двух интервью
Д.Гордон. Интервью 2012 года.
https://www.youtube.com/watch?v=7QlQY6I-mow&list=UUCcprrrcbdaj14kYPjcbj9w#t=111
http://gordonua.com/interview/tv_full/Leonid-Bronevoy-Mne-mnogo-let-ot-prozhitoy-zhizni-dva-chuvstva-ostalis-chuvstvo-straha-i-chuvstvo-goloda-vechnyy-golod-i-vechnyy-strah-35440.html
А.Сорока
«Все, что в Советском Союзе происходило, даже в самых страшных не описано сказках - это жуткий, абсурдный, затянувшийся на 70 лет фильм ужасов: настолько тяжелый, что мы до сих пор от просмотра его не отошли и ни к какой другой картинке привыкнуть не можем. Вы только внимание обратите: сколько о зверствах в сталинских лагерях известно, о баржах, которые вместе с инакомыслящими затапливали, о расстрелах прямо на рабочих местах, о миллионах сирот - детей врагов народа, а поди ж ты, находятся те, кто Волгоград вновь хотят Сталинградом назвать или на митинги компартии выходят, которую Ельцин лишь потому, что водка помешала, не запретил, и кричат: «Ста-лин! Ста-лин!». Дураки, вы хоть знаете, что кричите? Я страшную вещь скажу: даже Гитлер и то лучше Сталина! Да-да, и хотя Гитлера я ненавижу, уважаю на полграмма больше, потому что он хотя бы своих, немцев, почти не трогал, а этот косил всех подряд: и осетин, и грузин, и русских, и украинцев... Как чувствовал, что спустя десятилетия отыщется такой, как Зюганов, способный многомиллионному народу доказывать, что Сталин дороже и ценнее Пушкина, потому что сделал больше...
Я хотел быть услышанным! О том, как система, которую мы до сих пор воспеваем и восхваляем, травила людей (в лучшем случае - убивала, в худшем - убивать заставляла других), не просто напоминать нужно - необходимо! Чтобы не было к ней возврата, чтобы даже мысли такой ни в одной голове не возникало, что там, в том времени, хорошо было! - ну что хорошего может быть, когда полстраны сидит, а полстраны сажает?
Те, кто сажал, кстати, еще живы - это те, кто сидел, почти вымерли, а я, чье детство испоганено было, чье место рождения - прекраснейший Киев - отравлено и намертво с воспоминаниями о том связано, как разбросали нашу семью по всему Союзу (отец на Колыме лес валил, мать по городам и весям скиталась, я по миру пошел голоштанником), всегда говорил и говорить буду: не смейте, не смейте тосковать по аду - помнить нужно добро, а не зло!
Все наши беды, между прочим, от того, что добра мы не помним. Например, что получили за эту Победу те, кто воевал, кому они в результате нужны? Лет семь или 10 назад по телевизору сюжеты, снятые в России и Германии, показали: лежит старый наш фронтовик, без ног, в каком-то углу закопченном, рядом страшные, уродливые протезы валяются (кто только их сделал?), и потом - Мюнхен, уютный домик, клумбы с цветами, дорожки песочные... По одной из них к своему «мерседесу» старичок бодро шагает - бывший солдат вермахта: в жизни не скажешь, что обеих ног у него нет! Так кто победил, спрашивается, мы или они? Или наш товарищ Сталин и все последующие товарищи и господа, которым абсолютно наплевать на то, что кто-то здоровье на войне потерял, чтобы они разъезжали сейчас в дорогих машинах и часы за сотни тысяч долларов себе выбирали?
Нас, оборванцев, голодных, вшивых, сирых и убогих, в военные годы в республиках Средней Азии приютили. Узбеки, казахи, таджики пускали эвакуированных под крыши своих домов, последней лепешкой с ними делились, а теперь в Москве их детей и внуков за людей не считают, да и в Киеве, я уверен, едва завидев, брезгливо фыркают и этим унизительным словом «гастарбайтеры» обзывают. А почему бы русским - я спрашиваю - с «гастарбайтерами» за помощь эвакуированным не рассчитаться, компенсацию не выплатить - из нефтяных денег? Неужели они на нас тогда не потратились, или кто-то считает, что подметать улицы и штукатурить стены - единственное, на что «гастарбайтеры» эти годятся? Если так, то мы, победители, ничуть не лучше нацистов, деливших нации на высшие и низшие, - достойные дети отца народов, как ни крути...
Раздавать советы, как жить, права я не имею - в конце концов, и сам этого не знаю. Любой и каждый может упрекнуть меня в том, что получал в СССР премии, награды и звания, что отец мой одним из самых жестоких следователей киевского ОГПУ был, садистски людей допрашивал, деньги и показания выбивал... Ни пройденный путь, ни свою биографию я изменить не могу, но убежден, что в прошлое возвращаться нельзя, и ни один орден, ни одно в мире благо одной-единственной слезинки обиженного тобой человека не стоит.
Я благодарен за то, что высказался, и за то, что меня услышали, а если услышали и поняли остальные, значит, все было не зря - наша встреча, беседа, да и сама жизнь...»
http://uainfo.org/blognews/457589-bronevoy-prepodal-urok-poryadochnosti-na-fone-ohlobystina-i-porechenkova.html
Мне много лет, и от прожитой жизни два чувства остались - чувство страха и чувство голода: вечный голод и вечный страх!
Став красногвардейцем, один из братьев во время уличного боя в одиночку пошел на вражеский броневик, прикрывавший вокзал. Машину парень подбил и уничтожил, но сам при этом погиб - с тех пор родных героя в Одессе стали называть «броневыми» или «бронированными», и прозвище это так плотно, можно сказать, намертво к ним приклеилось, что вскоре заменило Факторовичам фамилию. Что ж, может, это и к лучшему: впоследствии оба брата покойного поступили на службу в органы внутренних дел, и новые документы помогли скрыть тот факт, что их сестра эмигрировала в Америку, однако не защитили: когда в Украине начались репрессии и связанная с ними напрямую чистка аппарата, одного из них попросту застрелили, а второго - отца будущего актера - приговорили к 10 годам лагерей и отправили в Сибирь валить лес.
В связи с этим детство для Лени Броневого закончилось в восемь с половиной: подававший надежды скрипач из обеспеченной семьи, не знавшей голода и лишений, жившей в просторной и светлой четырехкомнатной квартире в центре Киева, оказался с мамой в ссылке, сполна ощутив, что такое нищета и нужда.
Кстати, самому Леониду Сергеевичу то, что он - Броневой, не нравилось никогда: актер не раз признавался, что охотнее выступал бы под фамилией матери - Ландау, но перейти на нее так и не решился: возможно, в глубине души все-таки чувствовал, какая подходит ему больше...
Мой дядька, родной брат отца Александр Броневой, был убит в своем кабинете: он служил заместителем наркома внутренних дел Балицкого по кадрам. Три ромба имел! В армии был бы командарм, а там на два звания ниже, комиссар какой-то...
- Пришли и просто так расстреляли?
- Не знаю - убит в кабинете, а что удивительного? Ежов вызвал Блюхера - и в кабинете убил.
- Да вы что?!
- Запросто! - какие там приговоры? (Вздыхает).Ужасно... Отца арестовали, когда мне восемь с половиной лет было, маме - 29, а ему - 31.
Родители мои в Институте народного хозяйства учились, на рабфаке (для молодых, которые не знают, что это, объясню: рабочий факультет). Мама экономическое отделение окончила, отец - юридическое, и она умоляла его: «Не ходи ты в эти спецслужбы, не надо!», но рядом такой брат, и он: «А куда мне?». - «Лучше в адвокатуру: там будешь людей защищать, а здесь станешь стрелять их - есть разница или нет?». Мама очень умная была, ее стоило послушать, но нет, отец подался в ОГПУ, надел гимнастерку, кобуру с пистолетом... - ему это нравилось.
- Людей он допрашивал?
- Говорят, да, и то, что получил по 58-й «десятку», - прости меня, Господи! - по делу. Заслужил! Это наказание! За каждое преступление, нравственное или физическое страдание, которое ты кому-то приносишь, обязательно будет наказание Божеское...
- Чем в Киевском НКВД отец занимался?
- Был заместителем начальника экономического отдела, а это ужасный отдел, по выкачке золота у бывших нэпманов - ну, можешь себе представить, нет? Мне страшную вещь рассказали: он отца нынешнего президента Академии наук Украины Патона, великого ученого, допрашивал, чтобы золото тот отдал. Я с Борисом Евгеньевичем не знаком и даже встречаться боюсь - как сын такого человека...
Когда отца арестовали, мама сетовала: «Тонны золота через его руки прошли - хотя бы крупицу себе оставил!», а я уверял: «Мамочка, он же порядочный...». - «Но дурак! Порядочный дурак!». Я возражал: «Ну, мама, лучше быть порядочным дураком, чем умным негодяем или жуликом». Кстати, во время ареста...
- ...а это происходило при вас?
- Да, ночью пришли, маузер в деревянной коробке забрали, что-то там от Дзержинского было, какая-то вещь позолоченная... Забрали маузер, ремень, отец надел гимнастерку, галифе, сапоги и сказал: «Я скоро вернусь». Много лет спустя я у мамы спросил: «Почему, когда его арестовывали, ты даже слезинки не проронила?». В детстве спросить об этом не мог, я вообще еще ничего не понимал - теперь-то уже понимаю... Она ответила: «Потому что все слезы я выплакала на рабфаке, когда умоляла его в ОГПУ не идти. Сколько рыдала, сколько кричала - нет, он пошел, и закончил так, как закончил».
- Слышал, когда вы в Соединенных Штатах Америки гастролировали, в Сан-Диего в зале вдруг встал человек...
- ...ой, встал! Старик - это ужасно было, и мне тяжело вспоминать... В конце творческой встречи я обратился к залу: «Господа, вопросы какие-нибудь есть?». - и он поднялся: «У меня не вопрос - я хочу вам сказать: ваш отец в 34-м году меня допрашивал, очень жестко». В зале повисла гнетущая тишина - представляешь мои ощущения? Только что я пел песни, много рассказывал... «Вы знаете, - потупил я взгляд, - конечно же, он преступник, но, может, я стал артистом (интуитивно, даже не понимая этого), чтобы хоть немного загладить его вину»
Что еще интересно, человек, поднявшийся в Сан-Диего, поведал мне о сестре отца - я этого не знал. Отец скрывал, что его родная сестра эмигрировала в Америку, и когда я там находился, ей было, как мне сейчас, 83 или 84 года (мужу ее - 27!). Тот человек сказал: «Ну ладно, а вы знаете, что у вас здесь родная тетя живет?». Я: «Нет». - «Она миллиардерша, у нее в Голливуде шесть студий - она вам звонила?». - «Нет». - «А вы ей?». - «А зачем мне ей звонить? - подумает еще, что денег хочу. Нет, я ее беспокоить не буду». - «Она могла бы дать вам какую-нибудь роль...». Я плечами пожал: «Я не знаю английского, но ради такого дела, конечно же, выучил бы».
...Да, отец это скрыл - если бы признался, взяли бы его в ту организацию!
- Он вам рассказывал, как в родном НКВД его допрашивали?
- Не хотел, но однажды все-таки рассказал. Одна женщина - по-моему, из Ирпеня под Киевом, украинка - умоляла его в начале 30-х: «Возьмите куда-нибудь сына, пристройте - с голоду ведь умрет! Есть нечего, уже лебеду съели...». Отец пообещал: «Возьму» - и устроил в киевское ОГПУ часовым: тот стоял с ружьем, получал какой-то паек, немножко отъелся. Отец вспоминал: «Когда меня арестовали, привели в мой кабинет, и смотрю - за моим столом этот мальчик сидит, но это не самое удивительное: у него в петлице один прямоугольничек».
- Лейтенант госбезопасности...
- Не будучи до этого ни ефрейтором, ни старшиной, никем, и первое, что он сделал, - выбил отцу зубы. С ходу так - подошел... Отец вспоминал: «Кровища течет, но даже не это произвело на меня впечатление - этого я ожидал, а то, что он мне тыкает, тычет!». «Ты! За кого в 19-м году на комсомольском собрании голосовал - за Ленина или за Троцкого?». На столе документы лежат... Отец ответил: «За Троцкого, потому что он тогда первым лицом считался, а Ленин вторым». - «А-а-а, так ты троцкист!». Он: «Нет, я коммунист».
Ну, продолжение достойно, конечно, даже не знаю, кого - Солженицына или О'Генри? На Колыме, в лагере, утром вывели их на поверку. Зима, под 40 градусов мороз... «Иванов! Петров! Броневой!». - «Здесь! Здесь! Здесь!». Прибыл новенький, отец смотрит - на самом краю стоит тот мальчишка, младший лейтенант, в шапочке, в каком-то пальто тоненьком, весь трясется от холода. «А бригадиром у нас, - вспоминал он, - был двухметровый матрос с крейсера «Аврора»: первым началу революции залп дал - за это и сел». Отец подошел к нему: «Смотри, тот, который мне зубы выбил, прибыл, стоит...». Бригадир к замначальника колонии сразу: «Слушай, новенького в мою бригаду давай!».
Пошли рубить лес (или пилить), было, наверное, полшестого утра, идти далеко, мальчишка совершенно закоченел, да и голодный, сел на пенек. Отец говорит матросу: «Садиться нельзя - он может замерзнуть!». - «Ладно, я ему скажу». Рубили, пилили, мерзли, снова рубили, работали целый день, про мальчишку забыли... Отец вспоминал: «Возвращаемся, смотрю - на пеньке что-то ледяное - непонятная какая-то скульптура!». Показывает матросу, бригадиру этому: «Не он ли?». - «Щас проверим. Ну-ка, дай лом» - и ломом как ударил! «Никогда, - говорил отец, - не забуду: брызги, как бриллианты, в стороны разлетелись!» - замерз...
Вообще, ты знаешь, мне много лет, и от того, что называется прожитой жизнью, у меня два чувства остались - чувство страха (которое я уже изжил, потому что теперь ничего не боюсь) и чувство голода: вечный голод и вечный страх!
В кабаке сидели всегда три компании: одни - фронтовики: молодые ребята, без руки, без обеих рук, без ноги, вторые - воры в законе: человек восемь, шикарно одетые, и третья компания - хулиганье, все в наколках, отвратительные. Я между тем весь репертуар Лещенко, Вертинского, Козина выучил, все тюремные песни знаю и все военные. Как ни странно, воры в законе военные заказывали - может, для фронтовиков: «В кармане маленьком моем есть карточка твоя...», «Землянку», фронтовики - Лещенко, Вертинского и Козина, а хулиганье брало тридцатку (она красного цвета была), наматывало на вилку - и так нам врезало, что однажды старика насмерть чуть не прибили. Бросали и кричали: «Мурку!», «По тундре»!» - и надо было все исполнять.
Вот там-то с одним из воевавших я познакомился - молодой мальчик, слушай! Он однажды пришел - три медали «За отвагу» у него на груди! - столько я больше никогда не видел, только две. Спросил у него: «Скажи, а что надо, чтобы три такие медали получить?». Он ответил: «Ну, первую дали, когда немецкого полковника в плен притащил». - «Один взял?». - «Да. Вторую, когда два танка подбил». - «А чтобы третью дали, надо, наверное, выстрелить в самолет?». Он улыбнулся: «Я выстрелил и попал в бензобак - не «мессершмитт» сбил, а «юнкерс», и вот в той программе, где у меня интервью брали, я сказал: «Я обращаюсь к министру обороны России: нельзя ли узнать, сколько в войну было людей, которые три медали «За отвагу» имели? Не думаю, что очень много, потому что эту награду только рядовым солдатам...
- ...за личную храбрость...
- ...давали, и она выше, чем звание Героя Советского Союза, чем три ордена Славы! Интересно, сколько в России, Украине, Беларуси, не важно, - в живых их осталось и нельзя ли хотя бы к Героям Советского Союза их приравнять?».
Передачу ту в эфир не пустили, причина мне непонятна, но сейчас я очень рад, что тебе об этом сказал - может, украинские власти выяснят, сколько воевало их, с тремя медалями, и сколько уцелело?
- Вот скажите, как после этого Ленина вам не любить?
- Нет, я его не люблю - Ленин выступал в здании нашего театра, «Ленкома», на III съезде комсомола, и такую сказал вещь: «Между добром и злом нет никакой разницы: добро - это то, что за советскую власть, а все остальное - зло!». Гром оваций раздался, но ведь это было дано указание...
- Конечно!
- Все, конец! Странно - вроде ж учился, интеллигентный человек... Значит, не совсем интеллигентный, наверное, потому что «интеллигенция - говно», ее выслать, расстрелять надо...
- Злой...
- А вот почему? Может, потому что маленький... Не знаю, отчего он таким стал - просидел очень комфортно в Швейцарии, получал деньги...
- Может, мало получал?
- Нет, много - Сталин и Камо привозили.
- Налеты делали - будь здоров...
- Он хорошо в швейцарских ресторанах питался, на велосипеде ездил, что тоже здорово, но, мне рассказывали, когда выпивал, очень злой становился. Вот однажды принял на грудь и сказал молодому Сталину: «Эй, ты, осетин! Пляши!» - и тот сплясал, после чего уже сам начал делать такое с Хрущевым. Или Микояну подкладывал кусок торта...
- Дедовщина!
- Причем повальная, всенародная. Я не знаю, где раньше концлагеря начались - у нас или в Германии? Надо проверить - мы же до сих пор не можем установить, сколько в войну погибло и сколько из-за репрессий: можно посчитать или нет?!
Ну а уже после «Семнадцати мгновений...» вызывает меня директор Театра на Малой Бронной Илья Аронович Коган...
- ...ой, плохая какая фамилия...
- ...причем во всех смыслах (смеется), а у него сидит женщина - инструктор Краснопресненского райкома. Он вышел: «Я пойду, а вы побеседуйте», и она мне: «Есть мнение, что вам нужно вступить в партию». Я уточнил: «Чье мнение?». - «Ну, есть мнение...». Я говорю: «Я этого не понимаю, это абстрактно. Ваше мнение?». - «Нет». - «Так чье же?». Она помялась: «Виктора Васильевича Гришина» - это член Политбюро был...
- ...первый секретарь...
- ...московского горкома партии. «Передайте Виктору Васильевичу, - я ответил, - что у меня другое мнение. Я пытался вступить в партию после комсомола - меня как сына врага народа, хотя он уже был реабилитирован, не приняли, и вообще: в партию вступают по двум причинам - либо по зову сердца, что я хотел тогда сделать, либо из соображений карьерных. С точки зрения карьеры мне туда идти нечего - она у меня сделана: меня знают, благодаря этому фашисту я хорошо зарабатываю...». Она вопрос задала: «На партию вы обижены?». - «Да, - я ответил, - обижен: и на партию, и на советскую власть - на всех, кто наверху». - «Но вы же звание народного артиста СССР ждете...». Я рукой махнул: «Да дадите - куда денетесь?». Она: «Дадим, но гораздо позднее». Я: «Ну и...
- ...подожду»...
- Точно!
Я долго не был информирован, что она на дачу к нему ездила, а Андропов посмотрел и сказал:
«Это Плятт, это Евстигнеев, это Тихонов, а вот этот, похожий на Черчилля, тот, который Мюллер, кто? Броневой? Я знал в Киеве Броневого - я тогда учился, и человек с такой фамилией меня приютил. Два месяца жил у него, он меня кормил и поил - без него с голоду бы умер».
- Потрясающе!
- Это дядька мой был, а я и не знал!
- Вы часто негодяев играли - почему?
- Такая морда.
- Жирная, как сказал Эфрос?
- Нет, строй лица не положительный. Положительный - у Стриженова, Ледогорова, Кузнецова...
Медведев спросил: «Какие у вас просьбы и пожелания?», а я плечами пожал: «Никаких». Он удивился: «Как?». Я: «А что, все что-то клянчат, да?». - «Все!». - «Ну а мне ничего не надо». - «У вас дача есть?». - «Дачу, Дмитрий Анатольевич, у нас нормальный человек иметь не может - ее может иметь Путин, вы или Лужков». - «Почему?». - «Потому что у вас трехсменная охрана, по 50 автоматчиков, вертолеты - значит, дом не сожгут и не взорвут», а Галкин вон построил дачу, по глупости своей...
- ...в деревне Грязь...
- ...да-да, и он получит в свое время, когда поддадут. Нельзя этого делать! - это возможно в Германии, во Франции, Англии, Америке, но не у нас.
- Вы так Медведеву и объяснили?
- Да: у меня двухкомнатная, сказал, квартира, и мне ничего больше не нужно - он очень был удивлен.
- Вам 85 лет: какое оно - ощущение возраста при такой ясности ума? Вот я с вами общаюсь - и восхищен, честно!..
- Ну, Пушкин же сказал: «Под старость жизнь такая гадость» - откуда он это в 27-28 лет знал?
- Я все-таки хочу, чтобы вы жили 120 лет, и искренне этого вам желаю...
- Талант - это чувство меры, значит, и в том, сколько жить, надо меру знать. Не нужно перебирать и в этом, потому что дотянуть до состояния, когда ты беспомощен и ничего не можешь, ужасно.
http://www.bulvar.com.ua/arch/2013/51/52b20288263d8/
http://www.bulvar.com.ua/arch/2013/52/52b9f933f1e40/
http://www.bulvar.com.ua/arch/2014/1/52cf0ebfcfd37/
Click to viewД.Гордон. Интервью 2012 года.
https://www.youtube.com/watch?v=7QlQY6I-mow&list=UUCcprrrcbdaj14kYPjcbj9w#t=111
http://gordonua.com/interview/tv_full/Leonid-Bronevoy-Mne-mnogo-let-ot-prozhitoy-zhizni-dva-chuvstva-ostalis-chuvstvo-straha-i-chuvstvo-goloda-vechnyy-golod-i-vechnyy-strah-35440.html
А.Сорока
«Все, что в Советском Союзе происходило, даже в самых страшных не описано сказках - это жуткий, абсурдный, затянувшийся на 70 лет фильм ужасов: настолько тяжелый, что мы до сих пор от просмотра его не отошли и ни к какой другой картинке привыкнуть не можем. Вы только внимание обратите: сколько о зверствах в сталинских лагерях известно, о баржах, которые вместе с инакомыслящими затапливали, о расстрелах прямо на рабочих местах, о миллионах сирот - детей врагов народа, а поди ж ты, находятся те, кто Волгоград вновь хотят Сталинградом назвать или на митинги компартии выходят, которую Ельцин лишь потому, что водка помешала, не запретил, и кричат: «Ста-лин! Ста-лин!». Дураки, вы хоть знаете, что кричите? Я страшную вещь скажу: даже Гитлер и то лучше Сталина! Да-да, и хотя Гитлера я ненавижу, уважаю на полграмма больше, потому что он хотя бы своих, немцев, почти не трогал, а этот косил всех подряд: и осетин, и грузин, и русских, и украинцев... Как чувствовал, что спустя десятилетия отыщется такой, как Зюганов, способный многомиллионному народу доказывать, что Сталин дороже и ценнее Пушкина, потому что сделал больше...
Я хотел быть услышанным! О том, как система, которую мы до сих пор воспеваем и восхваляем, травила людей (в лучшем случае - убивала, в худшем - убивать заставляла других), не просто напоминать нужно - необходимо! Чтобы не было к ней возврата, чтобы даже мысли такой ни в одной голове не возникало, что там, в том времени, хорошо было! - ну что хорошего может быть, когда полстраны сидит, а полстраны сажает?
Те, кто сажал, кстати, еще живы - это те, кто сидел, почти вымерли, а я, чье детство испоганено было, чье место рождения - прекраснейший Киев - отравлено и намертво с воспоминаниями о том связано, как разбросали нашу семью по всему Союзу (отец на Колыме лес валил, мать по городам и весям скиталась, я по миру пошел голоштанником), всегда говорил и говорить буду: не смейте, не смейте тосковать по аду - помнить нужно добро, а не зло!
Все наши беды, между прочим, от того, что добра мы не помним. Например, что получили за эту Победу те, кто воевал, кому они в результате нужны? Лет семь или 10 назад по телевизору сюжеты, снятые в России и Германии, показали: лежит старый наш фронтовик, без ног, в каком-то углу закопченном, рядом страшные, уродливые протезы валяются (кто только их сделал?), и потом - Мюнхен, уютный домик, клумбы с цветами, дорожки песочные... По одной из них к своему «мерседесу» старичок бодро шагает - бывший солдат вермахта: в жизни не скажешь, что обеих ног у него нет! Так кто победил, спрашивается, мы или они? Или наш товарищ Сталин и все последующие товарищи и господа, которым абсолютно наплевать на то, что кто-то здоровье на войне потерял, чтобы они разъезжали сейчас в дорогих машинах и часы за сотни тысяч долларов себе выбирали?
Нас, оборванцев, голодных, вшивых, сирых и убогих, в военные годы в республиках Средней Азии приютили. Узбеки, казахи, таджики пускали эвакуированных под крыши своих домов, последней лепешкой с ними делились, а теперь в Москве их детей и внуков за людей не считают, да и в Киеве, я уверен, едва завидев, брезгливо фыркают и этим унизительным словом «гастарбайтеры» обзывают. А почему бы русским - я спрашиваю - с «гастарбайтерами» за помощь эвакуированным не рассчитаться, компенсацию не выплатить - из нефтяных денег? Неужели они на нас тогда не потратились, или кто-то считает, что подметать улицы и штукатурить стены - единственное, на что «гастарбайтеры» эти годятся? Если так, то мы, победители, ничуть не лучше нацистов, деливших нации на высшие и низшие, - достойные дети отца народов, как ни крути...
Раздавать советы, как жить, права я не имею - в конце концов, и сам этого не знаю. Любой и каждый может упрекнуть меня в том, что получал в СССР премии, награды и звания, что отец мой одним из самых жестоких следователей киевского ОГПУ был, садистски людей допрашивал, деньги и показания выбивал... Ни пройденный путь, ни свою биографию я изменить не могу, но убежден, что в прошлое возвращаться нельзя, и ни один орден, ни одно в мире благо одной-единственной слезинки обиженного тобой человека не стоит.
Я благодарен за то, что высказался, и за то, что меня услышали, а если услышали и поняли остальные, значит, все было не зря - наша встреча, беседа, да и сама жизнь...»
http://uainfo.org/blognews/457589-bronevoy-prepodal-urok-poryadochnosti-na-fone-ohlobystina-i-porechenkova.html
Мне много лет, и от прожитой жизни два чувства остались - чувство страха и чувство голода: вечный голод и вечный страх!
Став красногвардейцем, один из братьев во время уличного боя в одиночку пошел на вражеский броневик, прикрывавший вокзал. Машину парень подбил и уничтожил, но сам при этом погиб - с тех пор родных героя в Одессе стали называть «броневыми» или «бронированными», и прозвище это так плотно, можно сказать, намертво к ним приклеилось, что вскоре заменило Факторовичам фамилию. Что ж, может, это и к лучшему: впоследствии оба брата покойного поступили на службу в органы внутренних дел, и новые документы помогли скрыть тот факт, что их сестра эмигрировала в Америку, однако не защитили: когда в Украине начались репрессии и связанная с ними напрямую чистка аппарата, одного из них попросту застрелили, а второго - отца будущего актера - приговорили к 10 годам лагерей и отправили в Сибирь валить лес.
В связи с этим детство для Лени Броневого закончилось в восемь с половиной: подававший надежды скрипач из обеспеченной семьи, не знавшей голода и лишений, жившей в просторной и светлой четырехкомнатной квартире в центре Киева, оказался с мамой в ссылке, сполна ощутив, что такое нищета и нужда.
Кстати, самому Леониду Сергеевичу то, что он - Броневой, не нравилось никогда: актер не раз признавался, что охотнее выступал бы под фамилией матери - Ландау, но перейти на нее так и не решился: возможно, в глубине души все-таки чувствовал, какая подходит ему больше...
Мой дядька, родной брат отца Александр Броневой, был убит в своем кабинете: он служил заместителем наркома внутренних дел Балицкого по кадрам. Три ромба имел! В армии был бы командарм, а там на два звания ниже, комиссар какой-то...
- Пришли и просто так расстреляли?
- Не знаю - убит в кабинете, а что удивительного? Ежов вызвал Блюхера - и в кабинете убил.
- Да вы что?!
- Запросто! - какие там приговоры? (Вздыхает).Ужасно... Отца арестовали, когда мне восемь с половиной лет было, маме - 29, а ему - 31.
Родители мои в Институте народного хозяйства учились, на рабфаке (для молодых, которые не знают, что это, объясню: рабочий факультет). Мама экономическое отделение окончила, отец - юридическое, и она умоляла его: «Не ходи ты в эти спецслужбы, не надо!», но рядом такой брат, и он: «А куда мне?». - «Лучше в адвокатуру: там будешь людей защищать, а здесь станешь стрелять их - есть разница или нет?». Мама очень умная была, ее стоило послушать, но нет, отец подался в ОГПУ, надел гимнастерку, кобуру с пистолетом... - ему это нравилось.
- Людей он допрашивал?
- Говорят, да, и то, что получил по 58-й «десятку», - прости меня, Господи! - по делу. Заслужил! Это наказание! За каждое преступление, нравственное или физическое страдание, которое ты кому-то приносишь, обязательно будет наказание Божеское...
- Чем в Киевском НКВД отец занимался?
- Был заместителем начальника экономического отдела, а это ужасный отдел, по выкачке золота у бывших нэпманов - ну, можешь себе представить, нет? Мне страшную вещь рассказали: он отца нынешнего президента Академии наук Украины Патона, великого ученого, допрашивал, чтобы золото тот отдал. Я с Борисом Евгеньевичем не знаком и даже встречаться боюсь - как сын такого человека...
Когда отца арестовали, мама сетовала: «Тонны золота через его руки прошли - хотя бы крупицу себе оставил!», а я уверял: «Мамочка, он же порядочный...». - «Но дурак! Порядочный дурак!». Я возражал: «Ну, мама, лучше быть порядочным дураком, чем умным негодяем или жуликом». Кстати, во время ареста...
- ...а это происходило при вас?
- Да, ночью пришли, маузер в деревянной коробке забрали, что-то там от Дзержинского было, какая-то вещь позолоченная... Забрали маузер, ремень, отец надел гимнастерку, галифе, сапоги и сказал: «Я скоро вернусь». Много лет спустя я у мамы спросил: «Почему, когда его арестовывали, ты даже слезинки не проронила?». В детстве спросить об этом не мог, я вообще еще ничего не понимал - теперь-то уже понимаю... Она ответила: «Потому что все слезы я выплакала на рабфаке, когда умоляла его в ОГПУ не идти. Сколько рыдала, сколько кричала - нет, он пошел, и закончил так, как закончил».
- Слышал, когда вы в Соединенных Штатах Америки гастролировали, в Сан-Диего в зале вдруг встал человек...
- ...ой, встал! Старик - это ужасно было, и мне тяжело вспоминать... В конце творческой встречи я обратился к залу: «Господа, вопросы какие-нибудь есть?». - и он поднялся: «У меня не вопрос - я хочу вам сказать: ваш отец в 34-м году меня допрашивал, очень жестко». В зале повисла гнетущая тишина - представляешь мои ощущения? Только что я пел песни, много рассказывал... «Вы знаете, - потупил я взгляд, - конечно же, он преступник, но, может, я стал артистом (интуитивно, даже не понимая этого), чтобы хоть немного загладить его вину»
Что еще интересно, человек, поднявшийся в Сан-Диего, поведал мне о сестре отца - я этого не знал. Отец скрывал, что его родная сестра эмигрировала в Америку, и когда я там находился, ей было, как мне сейчас, 83 или 84 года (мужу ее - 27!). Тот человек сказал: «Ну ладно, а вы знаете, что у вас здесь родная тетя живет?». Я: «Нет». - «Она миллиардерша, у нее в Голливуде шесть студий - она вам звонила?». - «Нет». - «А вы ей?». - «А зачем мне ей звонить? - подумает еще, что денег хочу. Нет, я ее беспокоить не буду». - «Она могла бы дать вам какую-нибудь роль...». Я плечами пожал: «Я не знаю английского, но ради такого дела, конечно же, выучил бы».
...Да, отец это скрыл - если бы признался, взяли бы его в ту организацию!
- Он вам рассказывал, как в родном НКВД его допрашивали?
- Не хотел, но однажды все-таки рассказал. Одна женщина - по-моему, из Ирпеня под Киевом, украинка - умоляла его в начале 30-х: «Возьмите куда-нибудь сына, пристройте - с голоду ведь умрет! Есть нечего, уже лебеду съели...». Отец пообещал: «Возьму» - и устроил в киевское ОГПУ часовым: тот стоял с ружьем, получал какой-то паек, немножко отъелся. Отец вспоминал: «Когда меня арестовали, привели в мой кабинет, и смотрю - за моим столом этот мальчик сидит, но это не самое удивительное: у него в петлице один прямоугольничек».
- Лейтенант госбезопасности...
- Не будучи до этого ни ефрейтором, ни старшиной, никем, и первое, что он сделал, - выбил отцу зубы. С ходу так - подошел... Отец вспоминал: «Кровища течет, но даже не это произвело на меня впечатление - этого я ожидал, а то, что он мне тыкает, тычет!». «Ты! За кого в 19-м году на комсомольском собрании голосовал - за Ленина или за Троцкого?». На столе документы лежат... Отец ответил: «За Троцкого, потому что он тогда первым лицом считался, а Ленин вторым». - «А-а-а, так ты троцкист!». Он: «Нет, я коммунист».
Ну, продолжение достойно, конечно, даже не знаю, кого - Солженицына или О'Генри? На Колыме, в лагере, утром вывели их на поверку. Зима, под 40 градусов мороз... «Иванов! Петров! Броневой!». - «Здесь! Здесь! Здесь!». Прибыл новенький, отец смотрит - на самом краю стоит тот мальчишка, младший лейтенант, в шапочке, в каком-то пальто тоненьком, весь трясется от холода. «А бригадиром у нас, - вспоминал он, - был двухметровый матрос с крейсера «Аврора»: первым началу революции залп дал - за это и сел». Отец подошел к нему: «Смотри, тот, который мне зубы выбил, прибыл, стоит...». Бригадир к замначальника колонии сразу: «Слушай, новенького в мою бригаду давай!».
Пошли рубить лес (или пилить), было, наверное, полшестого утра, идти далеко, мальчишка совершенно закоченел, да и голодный, сел на пенек. Отец говорит матросу: «Садиться нельзя - он может замерзнуть!». - «Ладно, я ему скажу». Рубили, пилили, мерзли, снова рубили, работали целый день, про мальчишку забыли... Отец вспоминал: «Возвращаемся, смотрю - на пеньке что-то ледяное - непонятная какая-то скульптура!». Показывает матросу, бригадиру этому: «Не он ли?». - «Щас проверим. Ну-ка, дай лом» - и ломом как ударил! «Никогда, - говорил отец, - не забуду: брызги, как бриллианты, в стороны разлетелись!» - замерз...
Вообще, ты знаешь, мне много лет, и от того, что называется прожитой жизнью, у меня два чувства остались - чувство страха (которое я уже изжил, потому что теперь ничего не боюсь) и чувство голода: вечный голод и вечный страх!
В кабаке сидели всегда три компании: одни - фронтовики: молодые ребята, без руки, без обеих рук, без ноги, вторые - воры в законе: человек восемь, шикарно одетые, и третья компания - хулиганье, все в наколках, отвратительные. Я между тем весь репертуар Лещенко, Вертинского, Козина выучил, все тюремные песни знаю и все военные. Как ни странно, воры в законе военные заказывали - может, для фронтовиков: «В кармане маленьком моем есть карточка твоя...», «Землянку», фронтовики - Лещенко, Вертинского и Козина, а хулиганье брало тридцатку (она красного цвета была), наматывало на вилку - и так нам врезало, что однажды старика насмерть чуть не прибили. Бросали и кричали: «Мурку!», «По тундре»!» - и надо было все исполнять.
Вот там-то с одним из воевавших я познакомился - молодой мальчик, слушай! Он однажды пришел - три медали «За отвагу» у него на груди! - столько я больше никогда не видел, только две. Спросил у него: «Скажи, а что надо, чтобы три такие медали получить?». Он ответил: «Ну, первую дали, когда немецкого полковника в плен притащил». - «Один взял?». - «Да. Вторую, когда два танка подбил». - «А чтобы третью дали, надо, наверное, выстрелить в самолет?». Он улыбнулся: «Я выстрелил и попал в бензобак - не «мессершмитт» сбил, а «юнкерс», и вот в той программе, где у меня интервью брали, я сказал: «Я обращаюсь к министру обороны России: нельзя ли узнать, сколько в войну было людей, которые три медали «За отвагу» имели? Не думаю, что очень много, потому что эту награду только рядовым солдатам...
- ...за личную храбрость...
- ...давали, и она выше, чем звание Героя Советского Союза, чем три ордена Славы! Интересно, сколько в России, Украине, Беларуси, не важно, - в живых их осталось и нельзя ли хотя бы к Героям Советского Союза их приравнять?».
Передачу ту в эфир не пустили, причина мне непонятна, но сейчас я очень рад, что тебе об этом сказал - может, украинские власти выяснят, сколько воевало их, с тремя медалями, и сколько уцелело?
- Вот скажите, как после этого Ленина вам не любить?
- Нет, я его не люблю - Ленин выступал в здании нашего театра, «Ленкома», на III съезде комсомола, и такую сказал вещь: «Между добром и злом нет никакой разницы: добро - это то, что за советскую власть, а все остальное - зло!». Гром оваций раздался, но ведь это было дано указание...
- Конечно!
- Все, конец! Странно - вроде ж учился, интеллигентный человек... Значит, не совсем интеллигентный, наверное, потому что «интеллигенция - говно», ее выслать, расстрелять надо...
- Злой...
- А вот почему? Может, потому что маленький... Не знаю, отчего он таким стал - просидел очень комфортно в Швейцарии, получал деньги...
- Может, мало получал?
- Нет, много - Сталин и Камо привозили.
- Налеты делали - будь здоров...
- Он хорошо в швейцарских ресторанах питался, на велосипеде ездил, что тоже здорово, но, мне рассказывали, когда выпивал, очень злой становился. Вот однажды принял на грудь и сказал молодому Сталину: «Эй, ты, осетин! Пляши!» - и тот сплясал, после чего уже сам начал делать такое с Хрущевым. Или Микояну подкладывал кусок торта...
- Дедовщина!
- Причем повальная, всенародная. Я не знаю, где раньше концлагеря начались - у нас или в Германии? Надо проверить - мы же до сих пор не можем установить, сколько в войну погибло и сколько из-за репрессий: можно посчитать или нет?!
Ну а уже после «Семнадцати мгновений...» вызывает меня директор Театра на Малой Бронной Илья Аронович Коган...
- ...ой, плохая какая фамилия...
- ...причем во всех смыслах (смеется), а у него сидит женщина - инструктор Краснопресненского райкома. Он вышел: «Я пойду, а вы побеседуйте», и она мне: «Есть мнение, что вам нужно вступить в партию». Я уточнил: «Чье мнение?». - «Ну, есть мнение...». Я говорю: «Я этого не понимаю, это абстрактно. Ваше мнение?». - «Нет». - «Так чье же?». Она помялась: «Виктора Васильевича Гришина» - это член Политбюро был...
- ...первый секретарь...
- ...московского горкома партии. «Передайте Виктору Васильевичу, - я ответил, - что у меня другое мнение. Я пытался вступить в партию после комсомола - меня как сына врага народа, хотя он уже был реабилитирован, не приняли, и вообще: в партию вступают по двум причинам - либо по зову сердца, что я хотел тогда сделать, либо из соображений карьерных. С точки зрения карьеры мне туда идти нечего - она у меня сделана: меня знают, благодаря этому фашисту я хорошо зарабатываю...». Она вопрос задала: «На партию вы обижены?». - «Да, - я ответил, - обижен: и на партию, и на советскую власть - на всех, кто наверху». - «Но вы же звание народного артиста СССР ждете...». Я рукой махнул: «Да дадите - куда денетесь?». Она: «Дадим, но гораздо позднее». Я: «Ну и...
- ...подожду»...
- Точно!
Я долго не был информирован, что она на дачу к нему ездила, а Андропов посмотрел и сказал:
«Это Плятт, это Евстигнеев, это Тихонов, а вот этот, похожий на Черчилля, тот, который Мюллер, кто? Броневой? Я знал в Киеве Броневого - я тогда учился, и человек с такой фамилией меня приютил. Два месяца жил у него, он меня кормил и поил - без него с голоду бы умер».
- Потрясающе!
- Это дядька мой был, а я и не знал!
- Вы часто негодяев играли - почему?
- Такая морда.
- Жирная, как сказал Эфрос?
- Нет, строй лица не положительный. Положительный - у Стриженова, Ледогорова, Кузнецова...
Медведев спросил: «Какие у вас просьбы и пожелания?», а я плечами пожал: «Никаких». Он удивился: «Как?». Я: «А что, все что-то клянчат, да?». - «Все!». - «Ну а мне ничего не надо». - «У вас дача есть?». - «Дачу, Дмитрий Анатольевич, у нас нормальный человек иметь не может - ее может иметь Путин, вы или Лужков». - «Почему?». - «Потому что у вас трехсменная охрана, по 50 автоматчиков, вертолеты - значит, дом не сожгут и не взорвут», а Галкин вон построил дачу, по глупости своей...
- ...в деревне Грязь...
- ...да-да, и он получит в свое время, когда поддадут. Нельзя этого делать! - это возможно в Германии, во Франции, Англии, Америке, но не у нас.
- Вы так Медведеву и объяснили?
- Да: у меня двухкомнатная, сказал, квартира, и мне ничего больше не нужно - он очень был удивлен.
- Вам 85 лет: какое оно - ощущение возраста при такой ясности ума? Вот я с вами общаюсь - и восхищен, честно!..
- Ну, Пушкин же сказал: «Под старость жизнь такая гадость» - откуда он это в 27-28 лет знал?
- Я все-таки хочу, чтобы вы жили 120 лет, и искренне этого вам желаю...
- Талант - это чувство меры, значит, и в том, сколько жить, надо меру знать. Не нужно перебирать и в этом, потому что дотянуть до состояния, когда ты беспомощен и ничего не можешь, ужасно.
http://www.bulvar.com.ua/arch/2013/51/52b20288263d8/
http://www.bulvar.com.ua/arch/2013/52/52b9f933f1e40/
http://www.bulvar.com.ua/arch/2014/1/52cf0ebfcfd37/