Борис Евсеев: "ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ПРОЗА - ЗЕРКАЛО БУДУЩЕГО" (роман "Очевидец грядущего")
19 марта, в Московском государственном университете, на кафедре истории новейшей русской литературы и современного литературного процесса состоялась Творческая встреча с известным писателем Борисом Евсеевым.
Борис Тимофеевич - автор стихов, повестей и рассказов, а также получивших всероссийскую известность романов: «Отреченные гимны», «Романчик», «Евстигней», «Пламенеющий воздух», «Офирский скворец». Евсеев - лауреат множества литературных премий, среди которых Премия Правительства Российской Федерации в области культуры, Бунинская премия в номинации «Художественная проза». На встрече писатель рассказал о своем творчестве и об истоках романа «Очевидец грядущего» (издательство «Эксмо», 2018).
«Очевидец грядущего» - остросовременный роман о вечных вопросах: о вероломстве и верности, об альтернативном зрении и о новом витке эволюции, связанным с тонкотелесностью человека, но в первую очередь - о даре прозорливости, который есть у всех, но который используют лишь единицы. Подлинные исторические материалы, включённые в художественный текст, придают роману особую интонационную выразительность, а целый ряд предвидений, - осуществлённых как в прошедшие, так и в нынешние времена, - делают роман уникальным явлением современной русской прозы.
После творческой встречи мы взяли интервью у Бориса Тимофеевича, которое предлагаем вашему вниманию.
ВООК24: Борис Тимофеевич, поздравляем с выходом нового романа «Очевидец грядущего». На недавней презентации в МГУ исследователи вашего творчества и читатели отмечали, что это, пожалуй, ваш главный роман. Так ли вы сами к нему относитесь? Расскажите немного о том, как возник его замысел, долго ли над ним работали, исчерпана ли для вас тема, на которую он написан.
Борис Евсеев: Благодарю за добрые слова. Роман этот я сперва нарисовал. Сделал несколько хаотичных, неуправляемых набросков. В набросках, среди бесчисленных линий и завитушек - вдруг проступили две фигуры: Павел Первый и монах, который сразу был мною определён, как провидец Авель. Зафиксировав эти фигуры, я стал припоминать эпизод за эпизодом, то, что знал о них и то, и о чём только догадывался. Чтобы сделать их внятными - стал рисовать, всё, что существовало вокруг них тогда, и всё что вихрится вокруг них сегодня. Появились люди, они между собой заговорили, стали проступать их лица, вырисовываться характеры, роман задвигался, ожил и повёл меня по своим, только ему ведомым дорогам. Главный ли это роман - даст знать время. А вот то, что в романе есть ненатужная, не притянутая за уши новизна, многим из прочитавших его ясно уже сейчас. А ещё - роман многослойный. Это не эпитет. Он проступал и осмысливался - слой за слоем. Одни слои уходили - другие оставались. Так начисто ушел эпизод с генералом Ермоловым, оставившим воспоминания об Авеле. Сумрачно-праздничная, карнавальная стихия теснила и убирала из романа плоскую сатиру. Сатира часто задана, слишком публицистична и назидательна, что я и попытался спародировать в главе «Театр в сукнах». Иное дело русский карнавал! Кривоватый и косоротый праздничек - расплескался вдруг вокруг меня. Сегодняшние скоморохи Ярун, Красная Синька и Облупсик стали по-современному отвечать на давний вопрос: «Кому на Руси жить хорошо?».
Что толкало меня вперёд? Заставляло писать от руки страницу за страницей, а потом переводить это на экран? Это был простой, но неотступный мотив: «Каждый может вернуть себе дар прозорливости, и я могу». Обрести прозорливость - я так чувствовал - надо не для проплаченных теле-видео-пророчеств. А чтобы выправить и сохранить жизнь свою и жизнь близких.
"На стрости я сызнова живу! Грядущее проходит предо мною!» Думаю, Александр Сергеевич не обидится на меня за то, что заменил одно слово в его строке. Картины и образы грядущего, возникшие и в этом романе, постоянно со мной, они очищают от тьмы день сегодняшний, день вчерашний, дни двухсотлетней давности. Люди слепы. Но не от рождения. От засорённого или попросту неправильного зрения. За тысячи лет мы привыкли к не отточенному, не острому, не сферическому, не всепроникающему зрению. Что мешает побороть слепоту? Чаще всего - духовная лень: «Бог всё решит». Перекладывая ответственность и дела свои на Бога, мы слепнем, тупеем, глохнем…
Постепенно в романе я стал изображать в чём-то похожего на меня нашего современника, который в детстве дар прозорливости имел, а потом потерял. Был и второй мотив: мне хотелось радикально освободить художественную мысль от гордой рассудочности и чванливой слепоты! Роман ведь, как выразился М. М. Бахтин, - «особая зона эстетического контакта с действительностью». Добавлю от себя: роман - самая свободная на сегодня форма прозаического письма. Я и хотел особого эстетического контакта с действительностью! Хотел невеликие свои тайные знания с будущим и прошлым - коренящимися в моей генной памяти - совместить.
Художественна проза - зеркало будущего. «Мёртвые души», «Легенда о Великом Инквизиторе», МАССОЛИТ, Берлиоз и Бездомный - это когда-то было нашим будущим, потом стало настоящим, теперь - неотнимаемое прошлое. Отсюда мой вывод: одна из главнейших функций современной художественной прозы - закрепление в текстах опережающего отражения действительности!
Однако, чтобы засечь моменты такого опережающего отражения - нужна прозорливость. А прозорливости нужно помогать. Нужно создать своеобразную лестницу прозорливости, по которой все мы, ступенька за ступенькой будем подниматься к вершинам бытия. Прозорливость нужно воспитывать, как воспитывают беглость пальцев у скрипача или боковое зрение у хорошего сыщика. Что ещё помогает в осознании и воспитании прозорливости? Альтернативное ви́дение. Что это такое? Профессор Н.П. Бехтерева говорит недвусмысленно - это ви́дение того, что обычно скрыто от глаз. И ещё прибавляет: всё-таки приходится признать - будущее дано нам заранее. Добавлю, - будущим этим можно и нужно управлять. Не для построения новой иллюзии, вроде коммунизма! Для совмещения личной судьбы с линией жизни, которую прочертил на вашей ладони Создатель.
Ещё есть гипнографическое ви́дение. Оно позволяет видеть сквозь веки, а также считывать с обратной стороны нижних век необходимую информацию о вашем прошлом и будущем. Но здесь нужна сильная мотивация - зачем вы это будете делать?
Для меня мотив ясен: пройдёт двести лет, и на земле начнёт постепенно преобладать другой тип человека. Не сверхчеловека, а человека, взошедшего над самим собой. Не homo sapiens, а homo penetrans (человек предвидящий) - будет населять Землю и надземные пространства. Зачем нам такая судьба? Просто разум стал загнивать. Без интуиции и предвидений он стал отстойником дурных мыслей и намерений. Замечательный китайский философ Мо Ди (470 - 491 до н.э.) сказал: «Только человек, преданный внутренней искренности, может познать будущее»! Пророчить и обманывать может любая базарная гадалка. Стать прозорливым нелегко. Говорить правду о будущем могут все! Но говорят лишь люди с чистой совестью и прошедшие серьёзную «космическую» подготовку в центре под названием: «Я - вижу будущее». В «Очевидце грядущего» есть сцены, образно показывающие путь к прозрению. Есть и просто мысли, которые излагает промелькнувший ракетой перед нами в ХХI веке старец Авель.
В24: Вы были скрипачом, по вашим словам, с 6 до 24 лет. Как опыт занятий музыкой отразился на вашей литературной деятельности, что вы извлекли из музыки как писатель? Чувствуете ли в голосе людей, с которыми говорите, в их интонациях - фальшь?
БЕ: Именно музыка сделала меня писателем. Здесь нет преувеличения. Без великой школы русской музыки я стал бы просто тупым описателем продиктованных извне событий. Музыка научила меня мыслить, причём в определённых формах! И при постоянном ощущении целостности этих форм. В высших учебных музыкальных заведениях есть такой предмет: анализ форм. В литературе такого предмета нет. А надо бы! Целостность формы - то есть, приёмы и составные части любой композиции - осознаются и вводятся в писательский обиход не сразу. Принцип монтажа кусков, которому учился музыкантом, принцип тождества мотивов и эффекта умолчаний, принцип сходности акцентов для подчёркивания переклички частей произведения, - всё это наука, становящаяся в руках мастеров искусством. Поэтому и фальшь мысли, и фальшь изображений я чувствую остро, до спазмов. Как продолжать вещь, если кончилась мысль или иссяк замысел? Импровизировать. А как? В классе свободного сочинения, который был у нас в музыкальной школе-десятилетке - изучали в числе прочего и законы импровизации. Они есть эти законы! И только хорошенько узнав их на практике и в теории можно применить такие приёмы: как в музыке, так и в литературе.
В24: В вашем романе много необъяснимого и мистического, в том числе - пророчество относительно гибели последнего царя России. Правильно ли обошелся с открывшимся знанием Николай? Как вообще следует относиться к пророчествам? Что это за феномен?
БЕ: Никакой мистики в «Очевидце» нет. Есть новейшие, ещё не всеми осознаваемые реальности. Что же до краха Империи, то начался он не с Николая II, а с убийства Павла I, которое многие называли проще и страшней - отцеубийство. Нравственное начало пошатнулось. В мировой, европейской и русской истории было множество преступлений, связанных с престолонаследием или переходом власти к следующему монарху. И всё же убийство Павла было одним из самых отвратительных преступлений. Россию извне склонили к страшному греху, чтобы через сто семнадцать лет подвести под топор революции.
Была ли в сломе империи фатальная неизбежность? Нет. И в романе старец Авель об этом говорит ясно, сперва Павлу Петровичу, а затем и Николаю Александровичу Романову. Непредрешённость - очень важная жизненная категория! Когда покажется, всё решено, всему конец, нужно знать: если нет рокового предначертания, ты можешь всё изменить, всё решить сам! Было даже что-то вроде движения «непредрешенцев», возникшего в 1917-1918 годах. Они были слабы и разрознены. Они почуяли, но не смогли осознать: крах империи не предрешён, можно выправить ситуацию. Как? Посмотреть на неё с другой точки обзора. Не нужно было менять жизнь или поддакивать тем, кто требовал её изменить! Нужно было поменять взгляд на жизнь. Это как в прозе: нужно менять не жанр, а функцию жанра. К примеру, у романа сейчас совсем иная функция, чем во времена Бальзака или Боборыкина. И монархии следовало определить другую функцию. Но не смогли в запале ненависти очистить взгляд от сора, чётко увидеть грядущее. Увидеть не социальное будущее - а будущее «народной монархии». В полной мере такого взгляда нет и сейчас. Но он уже брезжит, уже намечаются оси будущего царства непреложности и святой правды. Такое царство не будет называться монархией. Это будет держава духа. Что этому может помешать? Предательство. Оно самый тяжкий грех. Вспомните предателя Иуду, или князя Андрея Курбского. Вспомните ещё раз Павла Первого и Николая Второго, преданных нагло, подло.
Николай, кстати совсем не тот, что о нём говорил его отец: «Ему полком командовать, а он Империей управлять будет»! Николай, по сути, - новый человек. «Будет иметь разум Христов и чистоту голубиную», - так о нём говорил Авель Васильев. Николай Второй был бессознательно устремлён к естественному устроению жизни, к естественному музею. А в конце жизни - так я думаю - к эфирному существованию и тонкотелесности. Вот чего хотел преданный всеми - и Распутиным, и многими родственниками, и генералами, и частью церкви - Николай Александрович Романов. «Очевидец грядущего» не имел бы нравственного завершения, если бы ещё во время замысла, при словах «естественный музей» недалеко от Крыма, не вспыхнул чудесный Новороссийский край, куда в гости к Фридриху Фальц-Фейну, вместе с автором, вместе с Воейковым и Сашкой Дрентельном - 29 апреля 2014 года, Николай II и отправился.
В24: Вы рассказывали, что в 17 лет, находясь между жизнью и смертью из-за перитонита, пережили опыт фрагментарного предвидения: перед вашими глазами промелькнули эпизоды будущей жизни. Как вы тогда это себе объяснили, как объясняете сейчас? Может ли любой человек развить в себе подобную способность, насколько она заложена в природе человека?
БЕ: Эти фрагменты и сейчас время от времени проступают реально в моей жизни. Здесь опять-таки нет мистики, а есть непознанная реальность. Я её кожей чувствую, как зверь. Что до развития способностей предвидеть будущее, то любой человек это может. Но предрасположение тоже важно. Я часто обманываю здравый смысл, который в творчестве плохой советчик. Ну, зачем ты всё пишешь, говорит мне этот самый здравый смысл? Премии всё равно отдадут писателям, имеющим серьёзную протекцию! Чудрило - у тебя ни дачи, ни машины, ни сбережений. А ты всё строчишь. Я здравому смыслу, который возникает в моменты творчества, не отвечаю, я рву на клочки - и в мусоропровод!
В24: Тишка Скородумов, читающий собственную рукопись, думает: «Взять, к примеру, время историческое. В обыденном сознании оно на три части разрублено. А на самом деле: прошлое - и есть будущее. Настоящее - и есть прошлое. А будущее - есть и то, и другое, и третье. <…> Будущее прячется в недрах бессознательного? И эти самые «недра» существуют вне времени и пространства? Значит, и само будущее существует вне времени и вне нашего пространства? Как же его выудить оттуда? И надо ли? Это пока не ясно». Что такое время, на ваш взгляд? Как оно связано с сознанием?
БЕ: Очень хорошо сказал Набоков: «Я упиваюсь Временем чувственно - его веществом и размахом, ниспаданием складок, самой неосязаемостью его сероватой кисеи, прохладой его протяженности. Мне хочется что-нибудь сделать с ним, насладиться подобием обладания…Я сознаю также и то, что Время - есть жидкая среда, в которой подрастает культура метафор». Я бы ещё добавил: время - это первоматерия, в которой вызревает душа. Первоматерия души - не какая-то микробная биологическая среда. Это категория чисто духовная, сродни живоносному эфиру.
В24: Когда вы пишете, замечаете ли какие-то особенности работы сознания? Отличается ли это состояние сознания от того, в котором вы занимаетесь чем-то другим? И в чем это проявляется?
БЕ: Когда пишу, всегда чувствую себя тридцатилетним. Полнокровное творчество меняет содержание клеток человека, насыщает их чем-то вроде кислорода или ещё какого-то, пока неизвестного науке, вещества. Меня спрашивают: почему вы всё время пишете, год-полтора - и новая книга. Именно потому, что мне хочется обновлять свой организм, и поверьте - это происходит на биологическом уровне. Творчество меняет мир! И такой изменённый мир становится поистине твоим, не выглядит уже холодным, наглым, бесприютным.
В24: Насколько вы доверяете своему бессознательному, когда пишете? Есть ли изначальный план произведения? Насколько он может и должен трансформироваться в процессе письма? В каких пропорциях вы сочетаете интуицию и рациональное сознание?
БЕ: Бессознательное - знает. Сознание - часто обманывает. Что до трансформации… Общий рисунок произведения - не план, а эскиз, или скорее даже движущийся макет - меняется всегда. Но при этом зерно замысла и предтекст - то есть, то, что было скорописью занесено на лист или на экран и определено, как замысел, - остаются всегда. Замысел нужно чётко отделять от бесшабашных вымыслов и идиотского жонглирования бытовыми фантазиями. Тогда трудностей не будет.
В24: Поскольку вы не только прозаик, но и поэт, не могли не спросить - в чем отличие поэзии от прозы, на ваш взгляд?
БЕ: Вопрос непростой. Один из важных моментов: поэзия - это всегда круженье и возвращение к исходному началу. Проза от латинского prosus - вольный, движущийся прямо. Проза свободна. Поэзия часто скована строфностью, поэтическим размером и поисками красоты. Проза - это детали, иногда переходящие в символы. Поэзия - это подробности, которые гаснут вместе с эпохой. А вот копьё Дон Кихота - это деталь, ставшая символом, и она во все эпохи действует на читателя одинаково сильно. Проза - большой симфонический оркестр струнных духовых и ударных инструментов. Поэзия - одинокий голос. И часто - усталый. Проза может брать любой предмет. А поэзия - далеко не всякий. Одной из первых это заметила Анна Ахматова: «Когда б вы знали, из какого сора…». Не все поэты любят сор, больше - собственные чувства и собственный голос. Проза - высший градус поэзии будущего. Недаром такое мощное развитие получил в ХХ веке верлибр. Я ничуть не хочу унизить поэзию. Я её люблю до боли, как любят старших родственников. Но всё же не могу не признаться: свои дети - в данном случае, рассказы и романы - мне ближе. Стихи я пишу до сих пор. Но не их публикую и в дальнейшем не собираюсь.
В24: Почему вы следите за тем, чтобы в прозаическом тексте не было стихотворных размеров? Это моветон? Обычно инфильтрация языка прозы в поэтический язык - это один из способов развития поэзии и усиления ее позиций. А наоборот не работает?
БЕ: Я слежу за другим: чтобы в прозе не было стихотворного метра. Метр, в отличие от ритма - неизменяемая величина. Как вы представляете себе прозаический роман, из которого постоянно выпирает жёсткий корсет пятистопного ямба? Да он умрёт на третьей странице. Великая аритмия прозы отображает весь мир. Она ненарочито вбирает в себя меняемые в каждой строке ритмы, но отказывается от оков метризации.
В24: Ваш роман сейчас переводит на французский язык славист, приглашённый профессор МПЛУ Пьер Баккеретти. Расскажите об этом человеке, о том, как вы познакомились с ним, как сложилась идея сотрудничества.
БЕ: Пьер Баккеретти долгие годы был профессором в Университете Прованса, откуда и сам родом. Он открыл для русского читателя Марселя Паньоля, одного из самых ярких писателей и кинодеятелей Франции ХХ века. Пьер - необыкновенный, редкого таланта и редкого ума переводчик. Он составил замечательную «Антологию» русской литературы (выйдет в этом году), отлично перевёл Алексея Варламова, перевёл книгу моих рассказов, сейчас переводит «Очевидца грядущего». Я до сих пор поражён тем пониманием и интересом к русской прозе вообще, и к моей в частности, которые проявляет Пьер. Мне наша авторско-переводческая встреча кажется просто чудом.
В24: На какие языки уже переведены ваши книги, где изданы? Что вы можете рассказать о читательской аудитории в других странах по сравнению с российской?
БЕ: Книги вышли в Австрии, Болгарии, Азербайджане, Нидерландах, Эстонии; отдельные произведения, в том числе повести, рассказы, эссе - публиковались в Испании, Италии, в Китае, Польше и других странах. Хочу обратить внимание на одну особенность: все мои книги печатались по инициативе иностранных переводчиков. Вторая особенность: в целом ряде стран их ещё только собираются переводить. Однако многие переводчики сетуют на слишком яркий и самобытный язык. «Почему Вы не переводите Андрея Платонова?» - спросил я у одного немецкого переводчика. Слишком сложно, слишком «русский» писатель с огромным подспудным значением каждого прозаического периода, а иногда и отдельного слова, - таков был ответ. Примерно та же история и со мной: я никогда не писал и не буду писать для перевода на иностранный. В упрощении прозы - её смерть. В «огазечивании», а также в «интернетизации» романов и рассказов - их гибель. В «цветущей сложности» прозы (выражение Константина Леонтьева) - её мировой прорыв и непреходящая слава! Иностранную аудиторию я знаю слабо: никогда не писал (как многие) для Запада и никогда туда не рвался, даже, когда в советское время мне предлагали, облив как следует грязью свою страну, - туда, на Запад, рвануть.
В24: Пьер Баккеретти сказал, что слова Иоанна Домаскина «Бог все предвидит, но не все предопределяет» - это ключ к прочтению вашего романа. Согласны ли вы с этим?
БЕ: Безусловно. Эти слова и для меня стали определяющими при написании романа. Когда-то, будучи музыкантом, я знал Иоанна Дамаскина как творца великолепных канонов особых песнопений, употребляемых Восточным христианством. А позже узнал как великого церковного учителя и религиозного философа.
В24: Ваша замечательная супруга Феодора Романовна - идеальная жена писателя. Любой человек, занимающийся творческим трудом, мечтал бы о такой поддержке и заботе, которой она окружает вас. Расскажите о том, как вы встретились, сколько лет уже вместе? Что для вас значит брак?
БЕ: Я передам жене ваши слова. А что до знакомства - мы учились в РАМ имени Гнесиных, потом вместе занимались Самиздатом, тогда строжайше запрещённым: перепечатывали хорошие и умные книги, которых больше негде было взять. Рукописи доставали через знакомых, печатали на машинке, позже - ксерокопировали и переплетали. Мы никогда не продали ни одной книги! Только дарили. Как видите, мы с женой давние со-издатели и союзники. Этим всё сказано.
В24: Вы были одним из тех, кто устраивал первые вечера отца Александра Меня. Расскажите об опыте общения с этим человеком. Что для вас главное в нем?
БЕ: Я очень любил отца Александра, и предложил устроить его лекции в ДК МЗАЛ, которые и устраивал по его просьбе. Он тоже ко мне относился тепло, даже по-дружески. В 1990-м году он сам предложил и очень быстро написал эссе о моей поэзии «Вместить невместимое». Но тогда же заметил, что внутренне я больше склонен к прозе. Чистота и открытость его были поразительны. Он не умел говорить неправды. Лишь иногда просил: не передавайте никому то, о чём я вам только что сказал. Мы неоднократно беседовали с ним наедине у него дома и по пути в Москву в электричках, он рассказал мне интереснейшие вещи об отце Сергии Желудкове, об Александре Солженицыне, о Глебе Якунине, которого, кстати, резко - не на людях - критиковал за политизацию церковных дел. Он был священником нового склада: очень образованным, знающим не только древние, но и современные языки (переводил Грэма Грина), был одним из первых православных батюшек, устранивших барьер между священным саном, данным церковью, и людьми прихода. Его религиозность не была дидактичной. Его философичность носила особый характер: он не поучал - любовно советовал. По манере общения он мне напоминал Сократа, который не строил из себя строгого наставника, а вступал с учениками, с прихожанами и обычными посетителями его лекций в диалог, в ходе которого собеседники сами учились, чему надо.
В24: Складывается впечатление, что каждый человек, который общался с отцом Александром Менем лично, несет в себе его частицу. Очень узнаваемую. И это еще одно доказательство величия и значимости этого человека. Не планируете ли вы написать об Александре Мене роман?
БЕ: Роман - в данном случае не тот жанр, который нужен для памяти об отце Александре. Скорее здесь подошло бы объёмное исследовательское эссе. Я уже публиковал небольшие заметки, рассказывающие о некоторых эпизодах моего общения с отцом Александром. Надеюсь, напишу и настоящее эссе.
В24: Возвращаясь к вашему рассказу о пограничном между жизнью и смертью состоянии. Именно тогда вы опытным путем обнаружили, когда говоришь, даже сам себе, боль уходит. Каковы на ваш взгляд механизмы терапевтической функции говорения, писания?
БЕ: Рассказать мир другому - настолько жгучая потребность любого человека, что, как говорится, «сам себя забываешь», рассказывая. Самозабвенность рассказа и восторг рассказчика часто так велики, что становятся важней обыденной жизни. На этом стояли все романы Достоевского. Момент рассказа - исповеди, проповеди, торжественной речи, лекции о чём-то дорогом-прекрасном, - вершинные моменты человеческой жизни. Вообще рассказ, как любовь: поцелуй, другой - и с головой в омут.
В24: Прототип главного героя вашего романа - Авель Вещий - это реально существовавший человек, чьи труды хранятся в специальной библиотеке. Расскажите, пожалуйста, немного о нем.
БЕ: Василий Васильев (1757 - 1841), в монашестве Адам, позже - Авель - историческая личность. Он автор нескольких пророческих книг, где говорится о судьбах России вплоть до 2400 года. Об Авеле ходит множество легенд. Некоторые даже подвергают сомнению само его существование. Но Авель существовал! Сохранился оригинал Дела Министерства юстиции от 1796 года. Там значится: 17 марта 1796 года Министерством юстиции Российской империи заведено «Дело о крестьянине вотчины Л. А. Нарышкина именем Василий Васильев, находившемся в Костромской губернии в Бабаевском монастыре под именем иеромонаха Адама, а потом назвавшегося Авелем и о сочиненной им книге, на 67 листах». Находится оригинал в Госархиве древних актов.
В чём обвиняли Авеля и в 1796 году и позже? В том, к чему мы сейчас испытываем самый жгучий интерес: в распространении своих пророчеств, записанных им самим. Гнев и страшное негодование тогдашних властей вызвало предсказание Авеля о том, Екатерина Вторая скончается через восемь месяцев. Был назван и день! Епископ Костромской и Галицкий срочно передал монаха-провидца в руки губернатора, который засадил Авеля в острог, а затем с глаз долой - в Петербург! Доложили императрице. Екатерина II велела заточить Авеля в Шлиссельбургскую крепость. Но ведь предсказание сбылось, и взошедший на престол Павел милостиво говорил с Авелем, который составил для императора записку о будущем России. Император прочёл и ужаснулся: и судьбе собственной, и судьбе правнука, и судьбам России XIX-XX века. Правда дальше всё стало поспокойней. Но Павел Петрович в XXI век заглянуть не успел, или Авель ему об этом не написал…
Монах Авель продолжил делать предсказания, его продолжали ссылать, сажать в монастырские и обычные тюрьмы и крепости. После того, как предсказания сбывались (о взятии Москвы французами и многие другие) - Авеля освобождали. Он делал новые предсказания, и его сажали вновь! Лишь 10 лет удалось ему пожить на воле, побывать на Афоне, в Иерусалиме, в Троице-Сергиевой Лавре. Но в 1826 году Авеля вновь задержали в Тульской губернии и по приказу Николая I заключили в Суздальский Спасо-Евфимиев монастырь. Где он, так больше и не глотнув свободы, - скончался.
Авель написал ещё несколько книг. Пророчества из них стали известны следователям, монахам, некоторым вельможам. Остались воспоминания о нём генерала Ермолова. А.Н. Энгельгардт в своих знаменитых «Записках» его упоминает. Видел я в 1974 году и мало кому известную копию записи в Областной библиотеке одного южного, сейчас не входящего в состав России, города (о самой записи рассказал мой отец, который окончил библиотечный институт и профессионально интересовался стариной). В этой записи Василий Васильев, уроженец села Акулово Тульской губернии, упоминался сперва в числе «заключённых в тюремный замок», а затем в числе излеченных от «пестиленции» (бубонной чумы).
Важным источником сведений об Авеле также являются материалы в журнале «Русская старина», выпущенном в 1875 году, правда, там только предсказания, касавшиеся начала XIX века. Но ведь в «Очевидце грядущего» рассказано не только о предсказаниях, касавшихся века XIX, но и XX, и XXI! Вы вправе спросить: откуда? Из рукописи, датированной 1936 годом, которая попала из Сербии, через Румынию в Одессу, и предназначалась начальнику ГУГБ НКВД СССР Глебу Бокию. Однако передать её один из бывших эмигрантов, вернувшихся в СССР, не успел: Бокия 15 ноября 1937 года расстреляли, рукопись на время была потеряна, и только в 1986 году была подарена мне одним замечательным подмосковным врачом. Второй источник - полуявь-полусон, в котором я Авеля различал плохо, но хорошо слышал его голос. Очнувшись, я всё слышанное записал и без всяких поправок ввёл в нескольких местах в роман «Очевидец грядущего».
В24: Символичность, присущая вашим романам, - колокол, которому вырвали язык и секли плетьми, заяц, который дважды встретился Каину по дороге к метро (тут и Пушкин, и кролик из «Алисы в стране чудес» и др.), является свойством вашей писательской оптики или вы и в жизни склонны читать знаки?
БЕ: И то, и другое верно. Знаки судьбы светятся вокруг нас ярче неоновых реклам! А мы ухитряемся их не видеть. В юности я подошёл к одному из домов, на воротах висела тяжёлая взблёскивающая металлом подкова. Пока я на неё любовался, подкова сорвалась и упала, выломив часть гнилой доски к которой была прибита. Я безотчётно повернул обратно, причём не шёл, а буквально бежал. Через месяц этот дом деревянный сгорел в течение десяти минут. Двое из тех, кто там жил, погибли. С тех пор я на знаки обращаю внимание. В моих рассказах и романах таких знаков немало. И все высмотрены в жизни. Выходя как-то из «Литературной газеты», где в 90-е работал обозревателем, я по дороге встретил барана, стоявшего прямо посреди Костянского переулка. Встретить барана - к удаче и счастью. Я стоял на него и смотрел, пока барана не увели хозяева. Мигом сочинился рассказ, который я весь целиком в тот же день и записал. Этот рассказ имел очень большой успех, он нравился А. Солженицыну и многим серьёзным писателям. Примета оказалась верной!
В24: Вы несколько раз повторили, что сны рассказывать нельзя. Почему?
БЕ: Информативные или «вещие» сны всегда предназначены только для одного человека. Поэтому посторонним людям - кроме ближайших родственников и только, когда это их касается, - рассказывать сны нельзя. Все предвидения тоже не стоит выставлять сразу напоказ. Пусть отлежатся. С судьбой не шутят. Не шутят и со снами. Кумушки, передающие друг другу сны - страшно вредят себе, забивая «канал» получения важной информации. Болтунам и «продавцам собственных снов» такую информацию просто перестают посылать.
В24: Спасибо за ваши ответы. По традиции в конце беседы мы спрашиваем наших собеседников о любимых детских и взрослых книгах. Поделитесь?
Б.Е: Детские, - это сказки Пушкина, сказки братьев Гримм, «Чёрная курица, или Подземные жители» Антония Погорельского, «Золотой ключик, или Приключения Буратино» Алексея Толстого, «Алиса в стране чудес» Льюиса Кэрролла.
Из книг для взрослых: «Пиковая дама» А. С. Пушкина, «Тамань» Лермонтова, рассказы А. П. Чехова (как ранние, так и поздние), «Тёмные аллеи» и «Жизнь Арсеньева» И. А. Бунина, «Записки покойника» («Театральный роман») М. А. Булгакова, повести «Джан», «Река Потудань» и все рассказы Андрея Платонова, «Звук и ярость» Уильяма Фолкнера, «Игра в бисер» Германа Гессе, «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсия Маркеса, рассказы Хулио Кортасара.
https://book24.ru/bookoteka/5242519/?fbclid=IwAR2bt7i_dpNfjBdWPAJt0oNVkt_Q2c_Mof8sYl93CN8jOnTHa8nSBaiRNLo