Московские записки
Вот что я нашла, в старых письмах роясь. Сентябрь 2012 года, прогулка с папой, час-пик, противный сосед в электричке, фобии оголтелой сибирячки.
ЛИЗУН
Я сразу увидела, что этот урод лижет мороженое, когда выбирала место в электричке, меня это смутило, но не задело. Лижет и лижет, пусть, я за это недолгое время в Москве на многих припидоренных мальчиков насмотрелась. Но с какого-то момента он начал его ЛИЗАТЬ - с гадким влажным звуком, до самого корня высовывая язык, проводя им по мороженому, пустым взглядом уставясь за ухо парню напротив. Я слышала, как фисташково-зеленая пена мороженого лопалась на его багрово-розовом языке, слышала, как он ее сглатывал и снова высовывал язык, чтобы лизнуть еще.
Он лизал и знал, что он - лижет. Прервался на телефонный звонок - ясно и достаточно громко ответил матери, вольно-вальяжно растягивая слова, будто знал, что я слышу разговор. А потом - продолжил. Он лизал, гадкая дрянь, а меня тошнило.
Спаслась бегством в тамбур, ломаясь на опухших от долгой прогулки ногах, сдерживая слезы и дрожь, запивая тошноту спасительными строками Стругацких.
Нормальный энергетический пробой, сама подставилась.
А все почему? А потому, что…
ЧАС-ПИК. метро
На переходе со станции на станцию видела молодую беременную женщину, просящую милостыню. Я, конечно, ее разглядела, проносясь в вечернем потоке мимо, - кукла. Даже не тело, наполненное кровью и плотью, а объемная пустота в заключении фарфоровой оболочки, пустотелая статуя, папье-маше.
Она была аккуратно одета по православным правилам - платок на волосах, скромные цвета, длинные рукава и юбка, кофта обтягивала небольшой живот. Красивая женщина, чистая, ровная и безучастная. Она просто держала безвольную руку ладонью вверх, и мне казалось, если вложить в эту слабую горсть монету, она со звоном соскользнет на гранитный пол. Хотя этот звон все равно никто не услышит, он даже не выделится в непрерывном шуршании тысяч каблуков. Вся фигура женщины была ровная, словно отлитая, расслабленная, спиной она прикасалась к стене, чуть завалившись на бок будто манекен. Голова чуть наклонена вперед, прямой взгляд немигающих глаз чертил по людскому потоку, вернее поток пересекал ее взгляд. Трудно представить, что у этих глаз есть хоть какая-то воля к любому действию, например, чертить взглядом по чему бы то ни было.
Я ведь заглянула в ее красивые глаза, и это оказалась не пустота сосущая, жаждущая насытиться и заполниться, не черная дыра, а светлая просто - пустота. Просто существующая безразличная пустота, она не была бы против моего присутствия, не была бы и за - не-была-бы в любом случае.
Я хотела взять эту женщину за руку, я уверена и сейчас, я ощутила бы мягкий и теплый слепок руки, и не взяла. Не встряхнула ее за плечи, не била по щекам, не увела с собой. Пережив это за доли секунды, я унеслась в живом течении людского тела.
А здесь - масса дышащая, производящая звуки и движения, биологическая масса, думающая, т.е. имеющая в тысячах голов миллионы мыслей - многотонную тяжесть пустых, необременительных мыслей. Мне страшно здесь, среди этой живой массы, дышащей, потеющей, существующей… глубокий вдох. Ох, нет! Лучше не вдыхать, не сейчас, позже. Зачем я здесь, как я это допустила?! Уйти, уйти немедленно! Спокойно, я уйду... Тише.
Сегодня была солнечная прогулка с отцом, скоро приедет мой брат, а в рюкзаке за спиной мамино письмо, Антон же, вот. Скоро выйду. Чуть-чуть. Вон у мужика на соседней ленте такие же шалые глаза. Вот и конец эскалатора.
Через год с небольшим эти приключения уже не производят такого гнетущего впечатления. Надо понимать, что тогда я еще и сама по себе была достаточно накручена, взвинчена и все видела в несколько фатальном свете. Хорошо, что обошлось. Но до сих пор в Сибири ни одного мужика старше семи лет, лижущего мороженое, не видела. Как есть тот был вампир).
ЛИЗУН
Я сразу увидела, что этот урод лижет мороженое, когда выбирала место в электричке, меня это смутило, но не задело. Лижет и лижет, пусть, я за это недолгое время в Москве на многих припидоренных мальчиков насмотрелась. Но с какого-то момента он начал его ЛИЗАТЬ - с гадким влажным звуком, до самого корня высовывая язык, проводя им по мороженому, пустым взглядом уставясь за ухо парню напротив. Я слышала, как фисташково-зеленая пена мороженого лопалась на его багрово-розовом языке, слышала, как он ее сглатывал и снова высовывал язык, чтобы лизнуть еще.
Он лизал и знал, что он - лижет. Прервался на телефонный звонок - ясно и достаточно громко ответил матери, вольно-вальяжно растягивая слова, будто знал, что я слышу разговор. А потом - продолжил. Он лизал, гадкая дрянь, а меня тошнило.
Спаслась бегством в тамбур, ломаясь на опухших от долгой прогулки ногах, сдерживая слезы и дрожь, запивая тошноту спасительными строками Стругацких.
Нормальный энергетический пробой, сама подставилась.
А все почему? А потому, что…
ЧАС-ПИК. метро
На переходе со станции на станцию видела молодую беременную женщину, просящую милостыню. Я, конечно, ее разглядела, проносясь в вечернем потоке мимо, - кукла. Даже не тело, наполненное кровью и плотью, а объемная пустота в заключении фарфоровой оболочки, пустотелая статуя, папье-маше.
Она была аккуратно одета по православным правилам - платок на волосах, скромные цвета, длинные рукава и юбка, кофта обтягивала небольшой живот. Красивая женщина, чистая, ровная и безучастная. Она просто держала безвольную руку ладонью вверх, и мне казалось, если вложить в эту слабую горсть монету, она со звоном соскользнет на гранитный пол. Хотя этот звон все равно никто не услышит, он даже не выделится в непрерывном шуршании тысяч каблуков. Вся фигура женщины была ровная, словно отлитая, расслабленная, спиной она прикасалась к стене, чуть завалившись на бок будто манекен. Голова чуть наклонена вперед, прямой взгляд немигающих глаз чертил по людскому потоку, вернее поток пересекал ее взгляд. Трудно представить, что у этих глаз есть хоть какая-то воля к любому действию, например, чертить взглядом по чему бы то ни было.
Я ведь заглянула в ее красивые глаза, и это оказалась не пустота сосущая, жаждущая насытиться и заполниться, не черная дыра, а светлая просто - пустота. Просто существующая безразличная пустота, она не была бы против моего присутствия, не была бы и за - не-была-бы в любом случае.
Я хотела взять эту женщину за руку, я уверена и сейчас, я ощутила бы мягкий и теплый слепок руки, и не взяла. Не встряхнула ее за плечи, не била по щекам, не увела с собой. Пережив это за доли секунды, я унеслась в живом течении людского тела.
А здесь - масса дышащая, производящая звуки и движения, биологическая масса, думающая, т.е. имеющая в тысячах голов миллионы мыслей - многотонную тяжесть пустых, необременительных мыслей. Мне страшно здесь, среди этой живой массы, дышащей, потеющей, существующей… глубокий вдох. Ох, нет! Лучше не вдыхать, не сейчас, позже. Зачем я здесь, как я это допустила?! Уйти, уйти немедленно! Спокойно, я уйду... Тише.
Сегодня была солнечная прогулка с отцом, скоро приедет мой брат, а в рюкзаке за спиной мамино письмо, Антон же, вот. Скоро выйду. Чуть-чуть. Вон у мужика на соседней ленте такие же шалые глаза. Вот и конец эскалатора.
Через год с небольшим эти приключения уже не производят такого гнетущего впечатления. Надо понимать, что тогда я еще и сама по себе была достаточно накручена, взвинчена и все видела в несколько фатальном свете. Хорошо, что обошлось. Но до сих пор в Сибири ни одного мужика старше семи лет, лижущего мороженое, не видела. Как есть тот был вампир).